они относятся к ней в лучшем случае как смышленые обезьяны. Эротизм — это ведь прежде всего образ мыслей, достойный человека. Запомните одно: истинный облик эротизма — не чувственность, а любовь.
В голосе Марио вдруг зазвучала обида:
— Разве я казался вам бессердечным фанатиком? Я, желающий лишь избавить людей от страданий. Я верю в то, что они имеют право на счастье; и верю, что это счастье возможно. Что вы, Эммануэль, сможете стать счастливой, если только вас не оставят смелость и любопытство. Им надо только освободиться от прошлого, приспособить навстречу новому свои законы, свое мировоззрение и мироощущение. Им надо отказаться — вам как математику будет понятно мое сравнение, — усмехнулся Марио, — от четырех правил арифметики и постичь высшую математику чувства и разума. Конечно, надо быть героем, чтобы отказаться от привычного, от повседневного, от затверженного. Но ведь все это приводило лишь к страданиям, а человек обязан быть счастливым. И любовь, которой я обучаю вас, дает счастью еще один шанс осуществиться!
Эммануэль залюбовалась Марио, и снова, как при их первой встрече в доме маркиза, его убежденность, его пыл заворожили ее, она даже не вспомнила, что нечто подобное он уже говорил.
— Эта любовь — не признак бездушия или декаданса, но символ здоровья всех тех, кто смотрит в будущее. Не может одиночество быть призванием, уделом человека; оно — только необходимая первая ступень к познанию, детская болезнь, душа взрослеет и вылечивается от нее. Я уверен, что будущее рода лежит в соединении, а не в изолированности, сначала в соединении двоих, троих, четверых, потом целых групп; превращении в единый организм различных частиц; соединении разных сознаний в единый дух. Добродетель эротизма именно в том и состоит, что он взрывает стены одиночества. В том, что он помогает человеку приохотиться к другому, узнать вкус истинно человеческого. И я уверен, что в этом смысле эротизм окажется удачливее всех других учений, и не сравнится с ним никакая аскеза, никакие религиозные таинства, никакие наркотики. Теперь вы понимаете, почему для меня обособленность и ревность кажутся преступлением, посягательством на эволюцию человеческого рода. Они рождены скрытым лицемерием изуверских сект, фарисеев, святош и прочих чудовищ. И если вы впускаете в свою любовь кого-то, кроме вас двоих, это ничуть не вредит любви, ни в коем случае не означает ее крушения, это не измена любви — наоборот, вы открываете двери в изумительную жизнь, где укрепляется любовь любящего и не унижен любимый. Эта любовь, к которой мы когда-нибудь окажемся способны, означает конец тупоумия и невежества, приход времени, когда человек становится достойным своего звания. Сияющий хоровод наших золотистых грудей, танцующих рук, наших расправленных крыльев, скольжение и прыжки наших обнаженных ног придут на смену мрачным шествиям прошлого. Юность среди гробниц! Да, меня не надо убеждать, я верю в то, что это время наступит, и это единственное, во что я верю!
Взгляд Марио прямо-таки обжигал Эммануэль. И он сказал еще:
— Мир будет тем, во что превратят его изобретательность и безрассудство вашего тела. Но те, кто придет после нас, должны быть настороже. Когда наступит господство эротизма и он сам превратится в религию со своим культом, своими церквями, епископами и ересями, своими алтарями, своей латынью, изгнанием бесов и папской курией, и мир снова станет погружаться во мрак, делаться тоскливым и упорядоченным, новые люди должны быть уже научены мудрости, чтобы оказаться способными к новому бунту. Но сейчас все это лежит в нас: фальшивые божества с их безотрадными храмами, с их ритуалами, в которые г никто не верит. Эммануэль, освободите нас от этого ига!
Она смотрела на него, словно ожидая чего-то. Ее веки дрогнули раз, другой. Потом она плотно сомкнула их и замерла, вся вытянувшись, насторожившись. Прошло несколько бесконечных минут, пока Эммануэль медленно подняла блузку, расстегнула шорты, спустила их до колен, потом до лодыжек. Затем резким движением ноги отбросила их еще дальше, в траву, подступавшую к террасе. И мягкая теплота камня коснулась ее обнаженной кожи.
Она послушно повиновалась Марио, когда он попросил ее лечь навзничь, выставив напоказ все, что можно. Она сделала даже больше: словно полностью предлагая себя, широко раздвинула бедра, ее ноги свесились по обе стороны парапета, низ живота подался вперед, завораживающе вздрагивая мускулами под безупречной кожей.
ПРИГЛАШЕНИЕ
Ее не могли увидеть с улицы — слишком густы были деревья. Но она не сомневалась, что соседи ее замерли сейчас у занавешенных окон, выходящих в сад, и любуются зрелищем. Кто они? Она не имела понятия об этом. Она никогда не видела их. Может быть, они возмущены? А может быть, мастурбируют, глядя на ее наготу. Она представила себе движения их рук — и возбуждение стало расти в ней, посылая властные импульсы во все уголки вздрагивающего тела.
Голос Марио заставил ее очнуться:
— Вы когда-нибудь ласкаете себя при ваших слугах?
— О, конечно.
На самом деле в те утренние часы, когда Эммануэль забавлялась сама с собой в постели или под душем, а после ленча в шезлонге, читая или слушая радио, только Эа, ее камеристка, бывала свидетельницей игр своей хозяйки. Остальные слуги — по крайней мере, так думала Эммануэль, — были лишены этого зрелища.
— В таком случае, — продолжил гость, — будьте великодушны, не отказывайте в моей просьбе. Позовите вашего боя. Да, прямо сейчас. Он такой славный!
Эммануэль решила, что она ослышалась. Нет, это уж чересчур! Марио должен же понимать… И как строго он смотрит на нее. Он что, хочет наверстать упущенное? И вдруг ей показалось, что она слышит позывные судьбы — «бип-бип, бип-бип». Словно напоминание о ее долге. Одна, еще одна — сколько минут отпустила ей вечность? Она знает, что рано или поздно она станет тем, что предсказывал ей он (Марио не приказывал, он как-то вложил в нее это понимание), и стоит ли сопротивляться этому. И она произнесла имя боя сначала тихим голосом, чуть слышно, а потом почти выкрикнула его.
И как только он явился, глазами и поступью напоминая сиамскую кошку, Марио подозвал его и поставил на колени прямо перед Эммануэль.
— Вам не хочется, чтобы он довел вас до экстаза? — вкрадчиво спросил Марио.
Она кусает губы, ей надо предупредить Марио, что мальчишка понимает французский. Но Марио уже начинает говорить с ним на языке, который она никогда до сих пор не слышала. Бой отвечает почти шепотом, глаза его потуплены, он смущен не меньше Эммануэль. Голос Марио звучит, как голос доброго, терпеливого наставника. «Как прекрасно это выглядит, — усмехнулась про себя Эммануэль. — Урок эротологии на тайском просторечии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
В голосе Марио вдруг зазвучала обида:
— Разве я казался вам бессердечным фанатиком? Я, желающий лишь избавить людей от страданий. Я верю в то, что они имеют право на счастье; и верю, что это счастье возможно. Что вы, Эммануэль, сможете стать счастливой, если только вас не оставят смелость и любопытство. Им надо только освободиться от прошлого, приспособить навстречу новому свои законы, свое мировоззрение и мироощущение. Им надо отказаться — вам как математику будет понятно мое сравнение, — усмехнулся Марио, — от четырех правил арифметики и постичь высшую математику чувства и разума. Конечно, надо быть героем, чтобы отказаться от привычного, от повседневного, от затверженного. Но ведь все это приводило лишь к страданиям, а человек обязан быть счастливым. И любовь, которой я обучаю вас, дает счастью еще один шанс осуществиться!
Эммануэль залюбовалась Марио, и снова, как при их первой встрече в доме маркиза, его убежденность, его пыл заворожили ее, она даже не вспомнила, что нечто подобное он уже говорил.
— Эта любовь — не признак бездушия или декаданса, но символ здоровья всех тех, кто смотрит в будущее. Не может одиночество быть призванием, уделом человека; оно — только необходимая первая ступень к познанию, детская болезнь, душа взрослеет и вылечивается от нее. Я уверен, что будущее рода лежит в соединении, а не в изолированности, сначала в соединении двоих, троих, четверых, потом целых групп; превращении в единый организм различных частиц; соединении разных сознаний в единый дух. Добродетель эротизма именно в том и состоит, что он взрывает стены одиночества. В том, что он помогает человеку приохотиться к другому, узнать вкус истинно человеческого. И я уверен, что в этом смысле эротизм окажется удачливее всех других учений, и не сравнится с ним никакая аскеза, никакие религиозные таинства, никакие наркотики. Теперь вы понимаете, почему для меня обособленность и ревность кажутся преступлением, посягательством на эволюцию человеческого рода. Они рождены скрытым лицемерием изуверских сект, фарисеев, святош и прочих чудовищ. И если вы впускаете в свою любовь кого-то, кроме вас двоих, это ничуть не вредит любви, ни в коем случае не означает ее крушения, это не измена любви — наоборот, вы открываете двери в изумительную жизнь, где укрепляется любовь любящего и не унижен любимый. Эта любовь, к которой мы когда-нибудь окажемся способны, означает конец тупоумия и невежества, приход времени, когда человек становится достойным своего звания. Сияющий хоровод наших золотистых грудей, танцующих рук, наших расправленных крыльев, скольжение и прыжки наших обнаженных ног придут на смену мрачным шествиям прошлого. Юность среди гробниц! Да, меня не надо убеждать, я верю в то, что это время наступит, и это единственное, во что я верю!
Взгляд Марио прямо-таки обжигал Эммануэль. И он сказал еще:
— Мир будет тем, во что превратят его изобретательность и безрассудство вашего тела. Но те, кто придет после нас, должны быть настороже. Когда наступит господство эротизма и он сам превратится в религию со своим культом, своими церквями, епископами и ересями, своими алтарями, своей латынью, изгнанием бесов и папской курией, и мир снова станет погружаться во мрак, делаться тоскливым и упорядоченным, новые люди должны быть уже научены мудрости, чтобы оказаться способными к новому бунту. Но сейчас все это лежит в нас: фальшивые божества с их безотрадными храмами, с их ритуалами, в которые г никто не верит. Эммануэль, освободите нас от этого ига!
Она смотрела на него, словно ожидая чего-то. Ее веки дрогнули раз, другой. Потом она плотно сомкнула их и замерла, вся вытянувшись, насторожившись. Прошло несколько бесконечных минут, пока Эммануэль медленно подняла блузку, расстегнула шорты, спустила их до колен, потом до лодыжек. Затем резким движением ноги отбросила их еще дальше, в траву, подступавшую к террасе. И мягкая теплота камня коснулась ее обнаженной кожи.
Она послушно повиновалась Марио, когда он попросил ее лечь навзничь, выставив напоказ все, что можно. Она сделала даже больше: словно полностью предлагая себя, широко раздвинула бедра, ее ноги свесились по обе стороны парапета, низ живота подался вперед, завораживающе вздрагивая мускулами под безупречной кожей.
ПРИГЛАШЕНИЕ
Ее не могли увидеть с улицы — слишком густы были деревья. Но она не сомневалась, что соседи ее замерли сейчас у занавешенных окон, выходящих в сад, и любуются зрелищем. Кто они? Она не имела понятия об этом. Она никогда не видела их. Может быть, они возмущены? А может быть, мастурбируют, глядя на ее наготу. Она представила себе движения их рук — и возбуждение стало расти в ней, посылая властные импульсы во все уголки вздрагивающего тела.
Голос Марио заставил ее очнуться:
— Вы когда-нибудь ласкаете себя при ваших слугах?
— О, конечно.
На самом деле в те утренние часы, когда Эммануэль забавлялась сама с собой в постели или под душем, а после ленча в шезлонге, читая или слушая радио, только Эа, ее камеристка, бывала свидетельницей игр своей хозяйки. Остальные слуги — по крайней мере, так думала Эммануэль, — были лишены этого зрелища.
— В таком случае, — продолжил гость, — будьте великодушны, не отказывайте в моей просьбе. Позовите вашего боя. Да, прямо сейчас. Он такой славный!
Эммануэль решила, что она ослышалась. Нет, это уж чересчур! Марио должен же понимать… И как строго он смотрит на нее. Он что, хочет наверстать упущенное? И вдруг ей показалось, что она слышит позывные судьбы — «бип-бип, бип-бип». Словно напоминание о ее долге. Одна, еще одна — сколько минут отпустила ей вечность? Она знает, что рано или поздно она станет тем, что предсказывал ей он (Марио не приказывал, он как-то вложил в нее это понимание), и стоит ли сопротивляться этому. И она произнесла имя боя сначала тихим голосом, чуть слышно, а потом почти выкрикнула его.
И как только он явился, глазами и поступью напоминая сиамскую кошку, Марио подозвал его и поставил на колени прямо перед Эммануэль.
— Вам не хочется, чтобы он довел вас до экстаза? — вкрадчиво спросил Марио.
Она кусает губы, ей надо предупредить Марио, что мальчишка понимает французский. Но Марио уже начинает говорить с ним на языке, который она никогда до сих пор не слышала. Бой отвечает почти шепотом, глаза его потуплены, он смущен не меньше Эммануэль. Голос Марио звучит, как голос доброго, терпеливого наставника. «Как прекрасно это выглядит, — усмехнулась про себя Эммануэль. — Урок эротологии на тайском просторечии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89