Однако тут же из одной лачуги выходит мужчина. Высокий, мускулистый торс. Темная тряпка, вероятно, красного цвета, покрывает чресла. Он задумчиво распускает ее, глядя на три приближающиеся фигуры. Теперь он голый. Он мочится в воду. Эммануэль никогда не видела, даже в воображении, такие мужские стати. Сейчас, в спокойном состоянии, мужчина вооружен гораздо лучше, чем Жан в минуту атаки. «Здорово», — произнесла она про себя. Мужчина и сам по себе был хорош. Не более метра разделяло их, когда она проходила мимо него, и он взглянул на нее. Она думала только об одном: что же будет, когда эта лошадка встанет на дыбы. Но мужчина смотрел на ее полуголые груди, и никакого волнения не чувствовалось в нем, ничто не пошевелилось. Канатоходцы прошли мимо.
Перекресток.
Таинственный путь разветвляется. Марио размышляет. Переговорив с Квентином, он выбирает, наконец, одну из ветвей. Эммануэль не уверена в правильности выбора — уж слишком долго они путешествуют. Но она ничего не говорит.
Она вообще не произнесла ни слова с тех пор, как они выбрались из лодки и ступили на берег.
И вдруг она вскрикивает.
Деревянная дорога делает поворот и вливается в какое-то подобие двора. И то, что она издали приняла за дерево, оказывается огромной фигурой Чингиз-хана, с висячими усами, налитыми кровью глазищами, кинжалом на поясе, кинжалом в руке. Вот оно, начинается колдовство! Монголы, делая ужасающее гримасы, возникают перед ней. Сейчас… И Эммануэль заливается смехом. Чары рассеиваются.
— Ох, уж эта кинореклама. Как странно выглядит она в таком месте, — произносит Эммануэль первые за эту ночь слова. — Я хотела бы знать, как сюда доставляют эти декорации? Разве сюда можно пройти иначе, чем по этой узкой дощечке?
— Нет, — говорит Марио и ничем не дополняет свой ответ.
Они пересекают склад рекламных макетов, проходя между ног Великого Хана, входят в маленький дворик, видят пробивающуюся из-под дверей полоску желтого света. Марио стучит, зовет и, не дождавшись ответа, входит. Спутники следуют за ним. Эммануэль начинает беспокоиться все больше и больше. Очень уж неприятно смотрится это место. Трудно определить, чем здесь пахнет: какая-то смесь пудры, дыма, лакрицы и чая. В комнате, куда они вошли, единственная мебель — скамья, покрытая драной циновкой. Грязная, когда-то бывшая голубой занавеска закрывает глубину комнаты. Почти тотчас же она раздвигается, и входит женщина. Ее вид немного успокаивает Эммануэль. Это старая китаянка: ей не меньше ста лет, прикидывает Эммануэль. У старухи морщинистое, круглое, как блин, лицо. Кожа почти оранжевая, седые волосы уложены в шиньон. Глаза и губы едва угадываются в складках кожи. Когда старуха начинает говорить, во рту ее черным лаком поблескивают зубы. Руки спрятаны в рукава кофты из блестящего шелка.
Начинается долгий разговор между Марио и беспрестанно кланяющейся старухой. Она кланяется, чуть ли не переламываясь пополам. Наконец, она удаляется в глубь барака, и они следуют за ней, не говоря ни слова. Они идут по совершенно темному коридору, но Эммануэль кажется, что эта темнота движется. Ей страшно.
Они входят в очень маленькую комнату, — и новое потрясение для Эммануэль — она видит двух очень старых и совсем голых мужчин, вытянувшихся на длинных деревянных нарах. Взгляд Эммануэль с омерзением скользит по их худым, с выступающими ребрами бокам и — о, ужас! — на секунду останавливается на сморщенных, высохших признаках их принадлежности к мужскому полу. Она, содрогнувшись, отворачивается — в следующей комнате, слава Богу, никого нет. Старуха останавливается — именно сюда она их и вела. Снова низкий поклон, и она исчезает.
— Что происходит? — встревоженно спрашивает Эммануэль. — О чем она с вами болтала? И что мы собираемся делать в этом притоне? Здесь так отвратительно.
Марио возражает.
— У вас предвзятые мысли, — говорит он. — Здесь все обветшало, я согласен, но здесь чисто. Появляется другая женщина, гораздо моложе первой, но зато еще уродливей. Она вносит на круглом подносе лампу-спиртовку не выше стакана и толщиной в палец, малюсенькие оловянные ящички, длинные высушенные пальмовые листья и еще один предмет — длинную полированную трубку из бамбука. Она напоминает флейту; кажется, что трубка запаяна с обеих сторон, но, приглядевшись, Эммануэль замечает, что на одном конце просверлена маленькая дырочка. Марио предупредил вопрос своей ученицы:
— Перед вами трубка для курения опиума, дорогая. Не правда ли, красивая вещь?
— Трубка? Но куда же кладется табак? Не в эту же маленькую дырочку?
— Туда кладут не табак, а шарик опиума. И надо сделать только одну затяжку. Затем снова заправить. Но лучше вы сами попробуйте это проделать.
— Неужели вы хотите, чтобы я курила опиум?
— А почему бы и нет? Я хочу, чтобы вы знали, в чем состоит эта игра или, вернее, искусство. Ничем нельзя пренебрегать.
— А.., если мне понравится?
— Что же здесь плохого? — И Марио рассмеялся. — Успокойтесь, это не курение опиума. Это только прелюдия к нему.
— А что происходит потом?
— Узнаете со временем. Не будьте нетерпеливы. Церемония опиекурения требует полного душевного спокойствия, даже отрешенности.
Эммануэль резко повернулась:
— А если мне понравится, я могу вернуться сюда?
— Конечно, — сказал Марио.
Казалось, его забавляли вопросы Эммануэль. Он смотрел на нее чуть ли не с умилением. Она задала еще один вопрос:
— Я думала, что курение опиума запрещено.
— Конечно, так же как и внебрачные связи.
— А если сюда явится полиция, что нам делать?
— Мы отправимся в тюрьму. Марио добавил с улыбкой:
— Но мы попытаемся сначала подкупить полицию вашими прелестями.
Эммануэль ответила тоже улыбкой, но улыбка эта была скорее скептической.
— Я замужем, значит, свою свободу мне придется купить ценой еще одного нарушения закона.
— Ну, это преступление представители закона с божьей помощью вам простят, тем более если они будут вашими соучастниками.
И, коснувшись рукою обнаженной груди Эммануэль, Марио спросил:
— Не так ли?
Наконец-то Марио прикоснулся к ней — на лице Эммануэль появилось томное, счастливое выражение, но тем не менее она покачала головой.
— Как, вы не согласитесь сослужить для нас троих эту службу? Она поспешила его успокоить:
— Соглашусь. Раз вы этого хотите… И, немного помолчав прибавила:
— А.., сколько полицейских участвует обычно в таких облавах?
— О, не больше двух десятков.
Она рассмеялась.
Служанка между тем расположила посередине нар свой прибор. Марио, обняв Эммануэль за талию, подвел ее к нарам.
— Вы устроитесь здесь.
— Я? Но здесь не очень-то чисто и довольно жестко.
— Зачем заведению тратиться на матрасы, когда этот дым смягчает все углы и делает мягким самое жесткое ложе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89