Уже в 30-е годы, в «Путешествии из Москвы в Петербург», он писал о московской литературе и любомудрах: «Московская критика с честию отличается от петербургской. Шевырев, Киреевский, Погодин и другие написали несколько опытов, достойных стать наряду с лучшими статьями английских Reviews...» (VI, 339).
Основное направление деятельности любомудров во второй половине 1820-х годов было просветительским, а точнее, литературно-философским. Этому направлению Пушкин сочувствовал, относился к нему с интересом и надеждой. Разумеется, программа любомудров, опиравшихся на немецкую философию и стремившихся в своей литературной деятельности объединить поэзию с философией, далеко не совпадала с поэтической программой Пушкина. К немецкой, да и ко всякой другой умозрительной и систематической философии он относился скептически. Его мало интересовали Шеллинг и Спиноза, которыми увлекались любомудры. Но само стремление любомудров к поэзии мысли, к глубокому содержанию в поэзии Пушкин принимал, и оно было ему близко. В подекабрьские годы, в годы трагического безвременья, Пушкин не меньше любомудров видел необходимость придать русской поэзии новую высоту, придать ей характер высокого, цельного знания. Он стремился, по существу, к тому же, к чему стремились любомудры, он тоже мечтал о создании поэзии мысли, такой поэзии, которая ищет познания жизни, но при этом он шел к этой цели собственными путями.
ПУШКИНСКАЯ ПОЭЗИЯ МЫСЛИ
Пушкинская поэзия мысли возникла, строго говоря, еще до декабря 1825 г., еще до знакомства Пушкина с любомудрами. Отдельные стихи философско-обобщенного содержания, заключающие в себе общечеловеческие и общеисторические идеи, Пушкин писал и в южный период своей жизни. Мы знаем, что философские стихи он писал и в Михайловском. Но и на Юге, и в Михайловском это были все отдельные опыты или ряд опытов. В подекабрьские годы подобные стихи у Пушкина выражают глубокую тенденцию его творчества, они составляют особое направление в его поэзии.
Все это было, разумеется, исторически обусловлено. Русская прогрессивная мысль — не отдельные поэты и мыслители, а именно русская мысль — после событий 14 декабря и наступившей вслед за тем правительственной и общественной реакции проявила заметное стремление в глубину, к постижению сокровеннейших тайн жизни и истории, осмыслению современной действительности и современного человека во всей его внутренней сложности и противоречивости. Русский мыслитель независимого толка, лишенный надежд на скорое осуществление своих общественных идеалов, стремился компенсировать этот трагический недостаток полнотой знания, внутренним, духовным постижением истины. Это находило отражение и в литературе. Это выразилось — естественно, по-разному — и в поэтико-философских исканиях любомудров, и в философской поэзии Баратынского, и, конечно, больше всего в исканиях и открытиях в области поэзии мысли Пушкина.
Одним из проявлений пушкинской поэзии мысли второй половины 20-х годов был цикл стихов, посвященных теме поэта: «Пророк», «Поэт», «Поэт и толпа», «Поэту». При разновременности их создания это все-таки не отдельные стихи, а именно цикл, объединенный в единое целое не одной темой, но и общим решением темы. В этом пушкинском решении темы поэта не следует искать каких-либо законченных философских концепций: таких законченных, метафизических концепций Пушкин всегда чуждался. Общность решения порождена у Пушкина последовательностью и постоянством собственных поэтических принципов, цельностью и устойчивостью его проверенных опытом воззрений на поэзию.
Первое стихотворение цикла, «Пророк», было написано в сентябре 1826 г., по пути из Михайловского в Москву, и напечатано в 3-м номере «Московского вестника» за 1828 г. Сотрудники журнала, любомудры, восторженно приняли стихотворение. Хомяков писал о нем И. С. Аксакову как о «бесспорно великолепнейшем произведении русской поэзии». В этой оценке Хомякова слово «великолепнейший» не только выражение крайнего одобрения, по и характеристика: указание на высоту, величие мысли и формы.
«Пророк» написан в библейском стиле и своим сюжетом восходит отчасти к библейским сказаниям (ср. книгу Исайи и рассказ о шестикрылом Серафиме с горящим углем в руке). Это помогает создать общую возвышенную атмосферу лирического повествования. Это помогает также обобщенно и символически выразить свои любимые мысли о поэте. В соответствии с библейским преданием пророки были народными вождями и мудрыми и страстными провидцами исторической народной судьбы. Такими же, подобными пророкам, Пушкин видел, хотел видеть поэтов.
Само по себе сравнение поэта с пророком не было новым, оно встречается довольно часто в поэзии начала XIX в. Но в «Пророке» Пушкина оно сохраняет всю свежесть собственной авторской точки зрения, свежесть и искренность собственного убеждения. Стихотворение «Пророк» — это и выражение обобщенно-философской мысли, и сокровеннейшее признание. Пушкин сам истинно верил в высшее человеческое и общественное призвание поэта, и в словах, которыми он это выразил, есть живые следы этой высокой веры:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.Стихотворение «Пророк» отмечено высоким содержанием и высокими словами. Интересно, что Пушкин в этом стихотворении обращается к церковнославянской языковой стихии, от которой прежде отказывался. Он создает здесь род изысканно-архаической, высокой поэтической речи — в духе державинской. В этих новых
языковых устремлениях Пушкина — отражение новых содержательных устремлений, отражение общей тенденции к созданию высокой поэзии мысли. Для такой поэзии как раз и нужен был не язык Батюшкова, не язык Жуковского, а возвышенно-одический язык Державина. Замечательно, что еще совсем недавно Пушкин относился к Державину с достаточной долей скептицизма. Июнем 1825 г. датирован самый резкий отзыв Пушкина о Державине. В письме к Дельвигу он писал: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии — ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо» (IX, 152).
В том же письме Пушкин называет это свое мнение «окончательным». На деле оно оказалось менее всего окончательным: оно было не только высшей точкой критического отношения Пушкина к Державину, но и предвестием неожиданного и резкого поворота. После этого высказывания, после 1825 г., наступает заметное повышение положительного интереса Пушкина к Державину, что выражается и в соответствующих признаниях Пушкина, и в его следовании в творчестве державинским языковым традициям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Основное направление деятельности любомудров во второй половине 1820-х годов было просветительским, а точнее, литературно-философским. Этому направлению Пушкин сочувствовал, относился к нему с интересом и надеждой. Разумеется, программа любомудров, опиравшихся на немецкую философию и стремившихся в своей литературной деятельности объединить поэзию с философией, далеко не совпадала с поэтической программой Пушкина. К немецкой, да и ко всякой другой умозрительной и систематической философии он относился скептически. Его мало интересовали Шеллинг и Спиноза, которыми увлекались любомудры. Но само стремление любомудров к поэзии мысли, к глубокому содержанию в поэзии Пушкин принимал, и оно было ему близко. В подекабрьские годы, в годы трагического безвременья, Пушкин не меньше любомудров видел необходимость придать русской поэзии новую высоту, придать ей характер высокого, цельного знания. Он стремился, по существу, к тому же, к чему стремились любомудры, он тоже мечтал о создании поэзии мысли, такой поэзии, которая ищет познания жизни, но при этом он шел к этой цели собственными путями.
ПУШКИНСКАЯ ПОЭЗИЯ МЫСЛИ
Пушкинская поэзия мысли возникла, строго говоря, еще до декабря 1825 г., еще до знакомства Пушкина с любомудрами. Отдельные стихи философско-обобщенного содержания, заключающие в себе общечеловеческие и общеисторические идеи, Пушкин писал и в южный период своей жизни. Мы знаем, что философские стихи он писал и в Михайловском. Но и на Юге, и в Михайловском это были все отдельные опыты или ряд опытов. В подекабрьские годы подобные стихи у Пушкина выражают глубокую тенденцию его творчества, они составляют особое направление в его поэзии.
Все это было, разумеется, исторически обусловлено. Русская прогрессивная мысль — не отдельные поэты и мыслители, а именно русская мысль — после событий 14 декабря и наступившей вслед за тем правительственной и общественной реакции проявила заметное стремление в глубину, к постижению сокровеннейших тайн жизни и истории, осмыслению современной действительности и современного человека во всей его внутренней сложности и противоречивости. Русский мыслитель независимого толка, лишенный надежд на скорое осуществление своих общественных идеалов, стремился компенсировать этот трагический недостаток полнотой знания, внутренним, духовным постижением истины. Это находило отражение и в литературе. Это выразилось — естественно, по-разному — и в поэтико-философских исканиях любомудров, и в философской поэзии Баратынского, и, конечно, больше всего в исканиях и открытиях в области поэзии мысли Пушкина.
Одним из проявлений пушкинской поэзии мысли второй половины 20-х годов был цикл стихов, посвященных теме поэта: «Пророк», «Поэт», «Поэт и толпа», «Поэту». При разновременности их создания это все-таки не отдельные стихи, а именно цикл, объединенный в единое целое не одной темой, но и общим решением темы. В этом пушкинском решении темы поэта не следует искать каких-либо законченных философских концепций: таких законченных, метафизических концепций Пушкин всегда чуждался. Общность решения порождена у Пушкина последовательностью и постоянством собственных поэтических принципов, цельностью и устойчивостью его проверенных опытом воззрений на поэзию.
Первое стихотворение цикла, «Пророк», было написано в сентябре 1826 г., по пути из Михайловского в Москву, и напечатано в 3-м номере «Московского вестника» за 1828 г. Сотрудники журнала, любомудры, восторженно приняли стихотворение. Хомяков писал о нем И. С. Аксакову как о «бесспорно великолепнейшем произведении русской поэзии». В этой оценке Хомякова слово «великолепнейший» не только выражение крайнего одобрения, по и характеристика: указание на высоту, величие мысли и формы.
«Пророк» написан в библейском стиле и своим сюжетом восходит отчасти к библейским сказаниям (ср. книгу Исайи и рассказ о шестикрылом Серафиме с горящим углем в руке). Это помогает создать общую возвышенную атмосферу лирического повествования. Это помогает также обобщенно и символически выразить свои любимые мысли о поэте. В соответствии с библейским преданием пророки были народными вождями и мудрыми и страстными провидцами исторической народной судьбы. Такими же, подобными пророкам, Пушкин видел, хотел видеть поэтов.
Само по себе сравнение поэта с пророком не было новым, оно встречается довольно часто в поэзии начала XIX в. Но в «Пророке» Пушкина оно сохраняет всю свежесть собственной авторской точки зрения, свежесть и искренность собственного убеждения. Стихотворение «Пророк» — это и выражение обобщенно-философской мысли, и сокровеннейшее признание. Пушкин сам истинно верил в высшее человеческое и общественное призвание поэта, и в словах, которыми он это выразил, есть живые следы этой высокой веры:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей.Стихотворение «Пророк» отмечено высоким содержанием и высокими словами. Интересно, что Пушкин в этом стихотворении обращается к церковнославянской языковой стихии, от которой прежде отказывался. Он создает здесь род изысканно-архаической, высокой поэтической речи — в духе державинской. В этих новых
языковых устремлениях Пушкина — отражение новых содержательных устремлений, отражение общей тенденции к созданию высокой поэзии мысли. Для такой поэзии как раз и нужен был не язык Батюшкова, не язык Жуковского, а возвышенно-одический язык Державина. Замечательно, что еще совсем недавно Пушкин относился к Державину с достаточной долей скептицизма. Июнем 1825 г. датирован самый резкий отзыв Пушкина о Державине. В письме к Дельвигу он писал: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии — ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо» (IX, 152).
В том же письме Пушкин называет это свое мнение «окончательным». На деле оно оказалось менее всего окончательным: оно было не только высшей точкой критического отношения Пушкина к Державину, но и предвестием неожиданного и резкого поворота. После этого высказывания, после 1825 г., наступает заметное повышение положительного интереса Пушкина к Державину, что выражается и в соответствующих признаниях Пушкина, и в его следовании в творчестве державинским языковым традициям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62