Он присутствует не только как автор, литературно существующий во всяком романе, а именно как персонаж, свидетель, отчасти даже участник событий и историограф всего происходящего».
«Евгений Онегин» начат был Пушкиным в 1823 г. в Кишиневе. 4 ноября этого года Пушкин писал Вяземскому: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница. Вроде „Дон-Жуана"...» (IX, 73—74). В этих словах не только сообщение о начале работы над романом, но и указание на характер замысла. Пушкин особо подчеркивает, что его роман не традиционный, не прозаический, какими были все известные до него романы, но роман в стихах и что это «дьявольская разница». В чем же именно разница? Писать стихами, тем более писать стихами роман — это значило для Пушкина писать принципиально иначе, чем прозой, подчиняться иным художественным законам, создавать иной по своей внутренней структуре художественный мир. Стиховая речь — речь в обыденном восприятии необычная, выходящая из привычного ряда, условная. Это определяет не только ее особенности, но и ее возможности. Стихи не только условны, но и допускают условность. Они в большей степени, нежели проза, позволяют уклоняться от привычного и традиционного, потому что сами являются таким уклонением. В известном отношении поэт чувствует себя в мире стихов вольнее, менее стесненным, чем в прозе. В своем повествовании он может опускать некоторые обязательные для прозаического произведения связи и мотивировки, смешивать временные и повествовательные планы, допускать боль-
где стилевой и художественной игры, уходить от событийной линии сюжета и, по желанию и внутренней потребности, снова возвращаться к ней.
Стихи и в отношении языка, в отношении слова оказываются свободнее, нежели проза. В стихах возможна большая непринужденность речи, невыверенность слова, элемент стихийности и неожиданности в нем. В стихах оказывается возможным и допустимым неточное слово, способное зато сохранить то, что Пушкин особенно ценил,— «живой, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений» (VI, 134).
О языке «Евгения Онегина» А. В. Чичерин писал: «Непринужденность, разговорность, легкость онегинских стихов таковы, что они ни в чем не стесняли автора» 92. Пушкинский роман — и больше всего потому, что это роман в стихах,— был прежде всего свободным романом. В том, что он был свободным, Пушкин и видел «дьявольскую разницу» по сравнению с прозаическим произведением того же жанра.
Качеством поэтической свободы Пушкин всегда дорожил. Но в связи с «Евгением Онегиным» он дорожит им особенно. Он все время, при каждом удобном случае, подчеркивает это столь важное для него свойство задуманного им романа. В письме к Вяземскому он сравнивает его с поэмой Байрона «Дон Жуан»: поэма эта написана в свободной манере, без фабульной завершенности, со множеством авторских отступлений. В апреле — мае 1824 г. Пушкин сообщает Кюхельбекеру о том, что он пишет «пестрые строфы романтической поэмы» (IX, 91), причем и «пестрые», и «романтической» в пушкинском контексте говорят больше всего о свободной форме. В посвящении Плетневу Пушкин называет свой роман «собраньем пестрых глав», в «Отрывках из путешествия Онегина» характеризует его как «рассказ несвязный», & заканчивая роман, в последней, восьмой главе прямо называет его «свободным»:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще неясно различал.
Едва ли не с самого начала роман задуман Пушкиным как широкая историческая картина, как художественное воссоздание исторической эпохи. Воссоздание современной жизни — как исторической эпохи. В 1830 г. Пушкин писал в рецензии на «Юрия Милославского» Загоскина: «В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании» (VI, 36). Это он писал о Загоскине — но не менее того о своем понимании романа вообще, не менее того — о своем собственном романе, который он только что закончил. С Пушкиным часто так бывало. Свои суждения общего, теоретического порядка он выводил прежде всего из своего художественного опыта. Именно как «историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании», видел он свой роман в стихах. Но для такого романа, современного и исторического, широкого по охвату материала, как раз и нужна была больше всего поэтическая свобода.
Живой и быстрый не только в жизни, но и в творчестве, Пушкин никогда не проявлял склонности к пространным и слишком «систематическим» формам повествования. Его произведения всегда более или менее ограниченны по объему. Таков и «Евгений Онегин» — и в завершенном виде, и в своем первоначальном замысле. Однако, ограниченный по объему, пушкинский роман был далеко не ограничен по своим художественным целям. Это видимое противоречие находило разрешение в принципе поэтической свободы. Пушкину нужна была свобода для быстрого и широкого, не стесняемого никакими ограничениями движения художественного материала и движения авторской мысли.
Подобно большинству произведений этого жанра, роман Пушкина основан на событийном сюжете. Этот событийный узел романа необычайно прост: юная героиня встречает героя, которого она давно ждала в своих мечтах, влюбляется в него, но тот остается холоден и не отвечает на ее чувство; позднее, спустя годы, герой и героиня снова встречаются, на этот раз влюбляется герой, но героиня, хотя и продолжает его любить, отказывается следовать голосу чувства и изменить тем обетам верности, которые она дала мужу и самой себе. Все это почти тривиально в своей обыкновенности, но в самой этой тривиальности заключено зерно вечного. Многие вечные сюжеты в большей или меньшей степени тривиальны. Это можно сказать и о народно-поэтических сюжетах, в которых всегда поражает и их простота, и их
глубокая связь с коренным и непреходящим. Замечательно, что в сюжетной основе «Евгения Онегина» есть нечто не только от вечного, но и от народного. А. Л. Слонимский, подробно исследовавший сюжет «Евгения Онегина», нашел в нем сходство с сюжетами народных песен.
Однако безыскусственность и подчеркнутая простота фабулы «Евгения Онегина» говорят и о другом. Эти качества фабулы могут быть также показателем того, что сама по себе она не играет первостепенную и определяющую роль в произведении. В «Евгении Онегине» это безусловно так. Фабула пушкинского романа в силу своей обыкновенности не отличается сугубой занимательностью, в тем самым она не требует к себе всей полноты внимания, она оказывается менее связывающей автора, она предоставляет автору большую свободу.
Эта свобода внешним образом проявляется, между прочим, и в том, что в отношении фабульном в «Евгении Онегине» не все представляется законченным и до конца мотивированным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Евгений Онегин» начат был Пушкиным в 1823 г. в Кишиневе. 4 ноября этого года Пушкин писал Вяземскому: «Что касается до моих занятий, я теперь пишу не роман, а роман в стихах — дьявольская разница. Вроде „Дон-Жуана"...» (IX, 73—74). В этих словах не только сообщение о начале работы над романом, но и указание на характер замысла. Пушкин особо подчеркивает, что его роман не традиционный, не прозаический, какими были все известные до него романы, но роман в стихах и что это «дьявольская разница». В чем же именно разница? Писать стихами, тем более писать стихами роман — это значило для Пушкина писать принципиально иначе, чем прозой, подчиняться иным художественным законам, создавать иной по своей внутренней структуре художественный мир. Стиховая речь — речь в обыденном восприятии необычная, выходящая из привычного ряда, условная. Это определяет не только ее особенности, но и ее возможности. Стихи не только условны, но и допускают условность. Они в большей степени, нежели проза, позволяют уклоняться от привычного и традиционного, потому что сами являются таким уклонением. В известном отношении поэт чувствует себя в мире стихов вольнее, менее стесненным, чем в прозе. В своем повествовании он может опускать некоторые обязательные для прозаического произведения связи и мотивировки, смешивать временные и повествовательные планы, допускать боль-
где стилевой и художественной игры, уходить от событийной линии сюжета и, по желанию и внутренней потребности, снова возвращаться к ней.
Стихи и в отношении языка, в отношении слова оказываются свободнее, нежели проза. В стихах возможна большая непринужденность речи, невыверенность слова, элемент стихийности и неожиданности в нем. В стихах оказывается возможным и допустимым неточное слово, способное зато сохранить то, что Пушкин особенно ценил,— «живой, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений» (VI, 134).
О языке «Евгения Онегина» А. В. Чичерин писал: «Непринужденность, разговорность, легкость онегинских стихов таковы, что они ни в чем не стесняли автора» 92. Пушкинский роман — и больше всего потому, что это роман в стихах,— был прежде всего свободным романом. В том, что он был свободным, Пушкин и видел «дьявольскую разницу» по сравнению с прозаическим произведением того же жанра.
Качеством поэтической свободы Пушкин всегда дорожил. Но в связи с «Евгением Онегиным» он дорожит им особенно. Он все время, при каждом удобном случае, подчеркивает это столь важное для него свойство задуманного им романа. В письме к Вяземскому он сравнивает его с поэмой Байрона «Дон Жуан»: поэма эта написана в свободной манере, без фабульной завершенности, со множеством авторских отступлений. В апреле — мае 1824 г. Пушкин сообщает Кюхельбекеру о том, что он пишет «пестрые строфы романтической поэмы» (IX, 91), причем и «пестрые», и «романтической» в пушкинском контексте говорят больше всего о свободной форме. В посвящении Плетневу Пушкин называет свой роман «собраньем пестрых глав», в «Отрывках из путешествия Онегина» характеризует его как «рассказ несвязный», & заканчивая роман, в последней, восьмой главе прямо называет его «свободным»:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще неясно различал.
Едва ли не с самого начала роман задуман Пушкиным как широкая историческая картина, как художественное воссоздание исторической эпохи. Воссоздание современной жизни — как исторической эпохи. В 1830 г. Пушкин писал в рецензии на «Юрия Милославского» Загоскина: «В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании» (VI, 36). Это он писал о Загоскине — но не менее того о своем понимании романа вообще, не менее того — о своем собственном романе, который он только что закончил. С Пушкиным часто так бывало. Свои суждения общего, теоретического порядка он выводил прежде всего из своего художественного опыта. Именно как «историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании», видел он свой роман в стихах. Но для такого романа, современного и исторического, широкого по охвату материала, как раз и нужна была больше всего поэтическая свобода.
Живой и быстрый не только в жизни, но и в творчестве, Пушкин никогда не проявлял склонности к пространным и слишком «систематическим» формам повествования. Его произведения всегда более или менее ограниченны по объему. Таков и «Евгений Онегин» — и в завершенном виде, и в своем первоначальном замысле. Однако, ограниченный по объему, пушкинский роман был далеко не ограничен по своим художественным целям. Это видимое противоречие находило разрешение в принципе поэтической свободы. Пушкину нужна была свобода для быстрого и широкого, не стесняемого никакими ограничениями движения художественного материала и движения авторской мысли.
Подобно большинству произведений этого жанра, роман Пушкина основан на событийном сюжете. Этот событийный узел романа необычайно прост: юная героиня встречает героя, которого она давно ждала в своих мечтах, влюбляется в него, но тот остается холоден и не отвечает на ее чувство; позднее, спустя годы, герой и героиня снова встречаются, на этот раз влюбляется герой, но героиня, хотя и продолжает его любить, отказывается следовать голосу чувства и изменить тем обетам верности, которые она дала мужу и самой себе. Все это почти тривиально в своей обыкновенности, но в самой этой тривиальности заключено зерно вечного. Многие вечные сюжеты в большей или меньшей степени тривиальны. Это можно сказать и о народно-поэтических сюжетах, в которых всегда поражает и их простота, и их
глубокая связь с коренным и непреходящим. Замечательно, что в сюжетной основе «Евгения Онегина» есть нечто не только от вечного, но и от народного. А. Л. Слонимский, подробно исследовавший сюжет «Евгения Онегина», нашел в нем сходство с сюжетами народных песен.
Однако безыскусственность и подчеркнутая простота фабулы «Евгения Онегина» говорят и о другом. Эти качества фабулы могут быть также показателем того, что сама по себе она не играет первостепенную и определяющую роль в произведении. В «Евгении Онегине» это безусловно так. Фабула пушкинского романа в силу своей обыкновенности не отличается сугубой занимательностью, в тем самым она не требует к себе всей полноты внимания, она оказывается менее связывающей автора, она предоставляет автору большую свободу.
Эта свобода внешним образом проявляется, между прочим, и в том, что в отношении фабульном в «Евгении Онегине» не все представляется законченным и до конца мотивированным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62