Громовой хохот и бурные рукоплескания. Макс же, выйдя на трибуну, совершенно растерялся и успеха не имел. Как говорится, ни один человек в зале ради него и пальцем не шевельнул.
А потом статьи в газетах — одна за другой: «Сколько можно жить за счет других?», «Вопросы товарищу Ште-фану», «Штефаны сидят еще во многих деревнях». Их доброе имя стало символом косности.
Но хуже всего, как ведут себя люди.
Недавно Хильда зашла в магазин, единственный в Хорбеке торговый центр и, как водится, средоточие сплетен. В деревне, должно быть, всегда так будет.
«Доброе утро».
Оживленный разговор мгновенно стих. Покупательницы и продавщица многозначительно переглянулись и, разумеется, заулыбались, но как-то странно — смущенно, что ли, — и сразу о погоде:
«Ну, как там на улице?»
Можно подумать, будто перед этим они толковали о погоде.
Наконец подошла ее очередь, она кое-что купила и потом, беззвучно шевельнув губами, выдохнула через прилавок:
«Шпе?»
Господи, малюсенькая привилегия, ведь до сих пор заведующая прямо навязывала ей по четыре пачки от каждой партии стирального порошка. Но сегодня эта особа вдруг прикинулась глухой, даже руку к уху приставила:
«Как вы сказали?»
Кто-то, кажется, хихикнул?
Хильда сердито прошептала:
«Шпе».
«Шпе по вторникам после обеда, фрау Штефан,— назидательным тоном сказала заведующая. — Раз в две недели. Придется уж вам зайти в общем порядке,—и завершила торговый акт традиционным: — Еще что-нибудь?»
Для Хильды это прозвучало как оскорбление.
Макса называли некоронованным царем Хорбека, а теперь, похоже, трон и впрямь пошатнулся. Героем дня был Даниэль Друскат, только на прошлой неделе в газете опять был его портрет.
И все же вчера его забрали. Почему?
8. Она потеряла ощущение времени: сколько просидела в кухне, сложив руки на коленях, сколько простояла у зеркала — «Господи, ну и вид у меня!» Как бы то ни было, ей это время показалось вечностью.
Хильда поднялась, открыла дверь и снова вошла в комнату. На душе у нее было, как в ту минуту, когда Макс ее выпроваживал: она чувствовала робость и страх. А Макс-перед ее уходом он был такой самоуверенный и спесивый, господи, ведь сердцееда перед девчонкой разыгрывал! — Макс сидел у стола, подперев голову руками, и серьезно смотрел на нее.
— Где девочка?
— Давно ушла.
— Куда?
— В Бебелов, к Розмари. Я разрешил ей взять твой велосипед. Ты ведь не против?
— Нет, конечно.
Потом она задала-таки свой вопрос, и ответ Макса должен был разрешить все: виноват он чем-нибудь перед Даниэлем или нет, и как ей с ним дальше жить, и сможет ли она вообще жить с ним. «Вся моя жизнь, — думала Хильда, — решается в эту минуту и зависит от ответа Макса». Она побледнела и зябко поежилась:
— А ты, Макс, что будешь делать ты?
Он задумчиво пожевал нижнюю губу и наконец проговорил:
— Лучше всего будет, если я приведу Гомоллу. — Он посмотрел на нее, нахмурился и стал прежним Максом, на которого она злилась и которого любила, потому что он неожиданно сказал: — Смотри, чтоб тебя кондрашка не хватила.
9. Аня катила на велосипеде по тропинке вдоль хор-бекского проселка. Вообще-то она благодарна этому Штефану, что одолжил велосипед и даже по пытался навязать опеку Хильды. Ей нянька не нужна. Зачем? Сколько она себя помнит, всегда принимала решения самостоятельно. А вот любая из женщин, которых приводил отец, так или иначе стремилась вмешаться в ее жизнь, а она терпеть не может излишней заботы и покровительственного отношения. И вообще: вкус у отца по части женщин — кошмар! Кроме Розмари. Та, между прочим, никогда не пыталась завоевать мужчину с помощью дочери, но есть в ней что-то — пожалуй, это можно назвать холодностью, во всяком случае, она навязывает отцу роль вечного воздыхателя. Чего она, собственно, ждет от мужчины? А отец почему-то к ней привязался. Романтическая история, а может, комплекс — он ведь стареет.
Надо сообщить Розмари, отец бы наверняка хотел, чтобы та все знала. Очень интересно, как поведет себя фрой-ляйн доктор. Эта женщина все принесла в жертву собственному честолюбию. А теперь? Друг в тюрьме — вот неприятность! А если что-нибудь политическое, подумать
страшно, или, чего доброго, какая-нибудь уголовная история — боже упаси. Теперь выяснится, любят они друг друга или нет.
Почему забрали отца?Штефан вилял, рассказал он немного. Но Хильда разволновалась. Отчего Штефан ее выпроводил? Ах, отец, что ты сейчас делаешь, где ты, как тебе помочь? Я прямо как больная, мне вправду больно думать о тебе. Я уже не ребенок, но сделать ничего не могу... надо слезть с велосипеда, дорога перед глазами расплывается. Ой, только бы никто не увидел, нельзя же реветь посреди дороги.
Аня соскочила с велосипеда, прислонила его к дереву, энергично тряхнула головой, отбросила назад волосы и обозвала себя дурехой. Не глядя по сторонам, она пошмыгала носом, глубоко вздохнула и прошлась вокруг дерева, сцепив руки за спиной: раздумывала, как поступить.
До Бебелюва — там жила Розмари — двадцать километров, добрый час езды. Можно, правда, доехать до Ве-рапа и сость там па автобус. Только как же можно до такой степени проголодаться от столь несложных размышлений, прямо желудок болит, и чего у Хильды модничала: спасибо, не хочу!
Теперь она знала, что делать. Надо вернуться к Прай-бишам, у них можно поесть, и, кроме того, они больше любого в деревне знали о людях, и отец когда-то жил у них, и мать у них работала до самой свадьбы.
Апя подхватила велосипед, на ходу оттолкнулась, точно па самокате, и только собралась подняться в седло, как вдруг мимо вихрем промчался еще велосипедист — Юрген Штефан. Он так резко нажал на тормоз, что велосипед занесло, мальчишка соскочил на землю и загородил ей путь — пришлось остановиться. Юрген встретил ее широкой улыбкой.
Ане было не до смеха. Она расстроилась:
— Ты почему не в школе?
— Хочу тебе помочь.
Она смахнула со лба волосы.
— Не нужно, — и собралась уехать. Он крепко держал ее велосипед за руль:
— Что-нибудь узнала?
Она покачала головой, убрала его руку с руля и поехала прочь. Секунду помедлив, мальчик последовал за ней и скоро догнал.
— Ты мне действительно не нужен.
Юрген упрямо ехал рядом и улыбался, потом выпустил руль, положил руки на бедра, показывал разные трюки, стараясь развеселить девочку. Ане вдруг почудилось, что она лет па десять старше Юргена.
— Никто мне ничего не рассказывает. А при тебе и подавно не расскажут, — сказала она почти умоляюще. — Пойми ты наконец.
—Ты по-прежнему считаешь, что мои родители замешаны в этом?
— Не знаю. Поезжай обратно, Юрген!
Это прозвучало почти как приказ. Мальчуган вроде наконец подчинился, отстал и, опершись на руль, проводил девочку взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
А потом статьи в газетах — одна за другой: «Сколько можно жить за счет других?», «Вопросы товарищу Ште-фану», «Штефаны сидят еще во многих деревнях». Их доброе имя стало символом косности.
Но хуже всего, как ведут себя люди.
Недавно Хильда зашла в магазин, единственный в Хорбеке торговый центр и, как водится, средоточие сплетен. В деревне, должно быть, всегда так будет.
«Доброе утро».
Оживленный разговор мгновенно стих. Покупательницы и продавщица многозначительно переглянулись и, разумеется, заулыбались, но как-то странно — смущенно, что ли, — и сразу о погоде:
«Ну, как там на улице?»
Можно подумать, будто перед этим они толковали о погоде.
Наконец подошла ее очередь, она кое-что купила и потом, беззвучно шевельнув губами, выдохнула через прилавок:
«Шпе?»
Господи, малюсенькая привилегия, ведь до сих пор заведующая прямо навязывала ей по четыре пачки от каждой партии стирального порошка. Но сегодня эта особа вдруг прикинулась глухой, даже руку к уху приставила:
«Как вы сказали?»
Кто-то, кажется, хихикнул?
Хильда сердито прошептала:
«Шпе».
«Шпе по вторникам после обеда, фрау Штефан,— назидательным тоном сказала заведующая. — Раз в две недели. Придется уж вам зайти в общем порядке,—и завершила торговый акт традиционным: — Еще что-нибудь?»
Для Хильды это прозвучало как оскорбление.
Макса называли некоронованным царем Хорбека, а теперь, похоже, трон и впрямь пошатнулся. Героем дня был Даниэль Друскат, только на прошлой неделе в газете опять был его портрет.
И все же вчера его забрали. Почему?
8. Она потеряла ощущение времени: сколько просидела в кухне, сложив руки на коленях, сколько простояла у зеркала — «Господи, ну и вид у меня!» Как бы то ни было, ей это время показалось вечностью.
Хильда поднялась, открыла дверь и снова вошла в комнату. На душе у нее было, как в ту минуту, когда Макс ее выпроваживал: она чувствовала робость и страх. А Макс-перед ее уходом он был такой самоуверенный и спесивый, господи, ведь сердцееда перед девчонкой разыгрывал! — Макс сидел у стола, подперев голову руками, и серьезно смотрел на нее.
— Где девочка?
— Давно ушла.
— Куда?
— В Бебелов, к Розмари. Я разрешил ей взять твой велосипед. Ты ведь не против?
— Нет, конечно.
Потом она задала-таки свой вопрос, и ответ Макса должен был разрешить все: виноват он чем-нибудь перед Даниэлем или нет, и как ей с ним дальше жить, и сможет ли она вообще жить с ним. «Вся моя жизнь, — думала Хильда, — решается в эту минуту и зависит от ответа Макса». Она побледнела и зябко поежилась:
— А ты, Макс, что будешь делать ты?
Он задумчиво пожевал нижнюю губу и наконец проговорил:
— Лучше всего будет, если я приведу Гомоллу. — Он посмотрел на нее, нахмурился и стал прежним Максом, на которого она злилась и которого любила, потому что он неожиданно сказал: — Смотри, чтоб тебя кондрашка не хватила.
9. Аня катила на велосипеде по тропинке вдоль хор-бекского проселка. Вообще-то она благодарна этому Штефану, что одолжил велосипед и даже по пытался навязать опеку Хильды. Ей нянька не нужна. Зачем? Сколько она себя помнит, всегда принимала решения самостоятельно. А вот любая из женщин, которых приводил отец, так или иначе стремилась вмешаться в ее жизнь, а она терпеть не может излишней заботы и покровительственного отношения. И вообще: вкус у отца по части женщин — кошмар! Кроме Розмари. Та, между прочим, никогда не пыталась завоевать мужчину с помощью дочери, но есть в ней что-то — пожалуй, это можно назвать холодностью, во всяком случае, она навязывает отцу роль вечного воздыхателя. Чего она, собственно, ждет от мужчины? А отец почему-то к ней привязался. Романтическая история, а может, комплекс — он ведь стареет.
Надо сообщить Розмари, отец бы наверняка хотел, чтобы та все знала. Очень интересно, как поведет себя фрой-ляйн доктор. Эта женщина все принесла в жертву собственному честолюбию. А теперь? Друг в тюрьме — вот неприятность! А если что-нибудь политическое, подумать
страшно, или, чего доброго, какая-нибудь уголовная история — боже упаси. Теперь выяснится, любят они друг друга или нет.
Почему забрали отца?Штефан вилял, рассказал он немного. Но Хильда разволновалась. Отчего Штефан ее выпроводил? Ах, отец, что ты сейчас делаешь, где ты, как тебе помочь? Я прямо как больная, мне вправду больно думать о тебе. Я уже не ребенок, но сделать ничего не могу... надо слезть с велосипеда, дорога перед глазами расплывается. Ой, только бы никто не увидел, нельзя же реветь посреди дороги.
Аня соскочила с велосипеда, прислонила его к дереву, энергично тряхнула головой, отбросила назад волосы и обозвала себя дурехой. Не глядя по сторонам, она пошмыгала носом, глубоко вздохнула и прошлась вокруг дерева, сцепив руки за спиной: раздумывала, как поступить.
До Бебелюва — там жила Розмари — двадцать километров, добрый час езды. Можно, правда, доехать до Ве-рапа и сость там па автобус. Только как же можно до такой степени проголодаться от столь несложных размышлений, прямо желудок болит, и чего у Хильды модничала: спасибо, не хочу!
Теперь она знала, что делать. Надо вернуться к Прай-бишам, у них можно поесть, и, кроме того, они больше любого в деревне знали о людях, и отец когда-то жил у них, и мать у них работала до самой свадьбы.
Апя подхватила велосипед, на ходу оттолкнулась, точно па самокате, и только собралась подняться в седло, как вдруг мимо вихрем промчался еще велосипедист — Юрген Штефан. Он так резко нажал на тормоз, что велосипед занесло, мальчишка соскочил на землю и загородил ей путь — пришлось остановиться. Юрген встретил ее широкой улыбкой.
Ане было не до смеха. Она расстроилась:
— Ты почему не в школе?
— Хочу тебе помочь.
Она смахнула со лба волосы.
— Не нужно, — и собралась уехать. Он крепко держал ее велосипед за руль:
— Что-нибудь узнала?
Она покачала головой, убрала его руку с руля и поехала прочь. Секунду помедлив, мальчик последовал за ней и скоро догнал.
— Ты мне действительно не нужен.
Юрген упрямо ехал рядом и улыбался, потом выпустил руль, положил руки на бедра, показывал разные трюки, стараясь развеселить девочку. Ане вдруг почудилось, что она лет па десять старше Юргена.
— Никто мне ничего не рассказывает. А при тебе и подавно не расскажут, — сказала она почти умоляюще. — Пойми ты наконец.
—Ты по-прежнему считаешь, что мои родители замешаны в этом?
— Не знаю. Поезжай обратно, Юрген!
Это прозвучало почти как приказ. Мальчуган вроде наконец подчинился, отстал и, опершись на руль, проводил девочку взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98