» О, сколько же радости он принесет с собой! Только бы время бежало побыстрей. Когда же наступит тот счастливый день? В мае? Да, кажется, в мае я рожу своего первенца, и, кто знает, может быть, у меня еще будут дети…
Я ни о чем не могла думать, кроме будущего ребенка.
Моя верная Сьюзан заметила происшедшую перемену и вопросительно поглядывала на меня, ожидая, что я ей расскажу сама. Но я решила держать все в секрете, хотя мне это и стоило огромных усилий. Я тут же представляла себе, как она начнет причитать, зная о моих женских болезнях: «А вы уверены, Ваше Величество? Вы не могли ошибиться?» Мне так не хотелось, чтобы моя радость была омрачена сомнениями.
А сомнения будут обязательно. «Ей же почти сорок! – станут шептаться между собой и служанки, и дамы. – Кто в таком возрасте рожает, да еще с ее болезнями!»
Нет и нет! – говорила я сама с собой, я не больна, и уже не девственница, у меня есть муж, который страстно любит меня…
Страстно любит? Я задумалась. Откуда мне знать? Мне же не с кем его сравнить… Да, он заботлив и внимателен. Я ему не безразлична. Конечно, он любит меня, продолжала я рассуждать в том же духе.
Наконец я решилась сказать Филипу. Как только он вошел в спальню, я загадочным голосом произнесла:
– Знаешь, кажется, у меня… Я думаю…
Он настороженно смотрел на меня.
– Мне кажется, я беременна.
Лицо его просияло, и у меня отлегло от сердца.
– Ты уверена?
– Да, почти…
– Когда… это произойдет?
– Точно я не могу сказать. Скорей всего в мае у нас родится ребенок.
Его губы зашевелились, как будто он беззвучно молился.
* * *
Прошло несколько недель. Сначала мне было страшно – а вдруг я все-таки ошиблась, но день ото дня сомнения рассеивались.
Теперь я уже могла сообщить Сьюзан. Ее первой реакцией, разумеется, был испуг.
– Ты не рада, Сьюзан? Что с тобой? – спросила я.
Она ответила, как я и ожидала:
– Вы уверены, Ваше Величество?
Знаю, знаю, думала я, все считают, что я слишком стара, чтобы родить, но я докажу, что это не так, – мне ведь нет еще сорока, и многие в этом возрасте рожают. А то, что я маленькая, субтильная, а таким нелегко произвести на свет ребенка, то и тут я докажу, что вы ошибаетесь. Я сумею всех переубедить!
И все-таки я немного обиделась на Сьюзан, но потом простила ей то, что она не сумела разделить мою радость – ведь она встревожилась из любви ко мне, беспокоясь о моем здоровье.
Неожиданно Филип сообщил:
– Отца донимают французы, и мне необходимо ехать к нему на помощь.
У меня мороз пробежал по коже.
– Но он поймет, что в это время ты мне необходим.
– Ну да… Конечно… Я ненадолго.
– Филип, – сказала я, – теперь здесь твой дом.
– Мой дом в Испании, – ответил он довольно сухо, – настанет время, когда я буду королем.
– Но это будет еще не скоро, а сейчас мы должны быть вместе как муж и жена. Я же не смогу поехать с тобой – мой народ этого не допустит.
Он плотно сжал губы и промолчал.
А я подумала: бедный Филип, представляю, как он скучает по родине. Может, император сможет приехать к нам, или я, когда родится ребенок, смогу поехать с ним в Испанию… хоть ненадолго.
Я знала, что это всего лишь мои мечты, которым вряд ли суждено сбыться, но почему не помечтать, когда рядом любимый муж, от которого я жду ребенка.
* * *
Да, я была счастлива, но это не мешало мне думать о сестре. Елизавета жила в Вудстоке под неусыпным наблюдением сэра Генриха Бедингфилда. Он был хороший человек, но не признавал вольностей, и можно было представить себе, как такое заточение действовало ей на нервы.
Сэр Генри рассказал мне о заговоре против Елизаветы. Я сразу заподозрила Гардинера, который мог это инспирировать – на всякий случай, – ибо Елизавета, став королевой, не пощадила бы его. По словам сэра Генри, ему нужно было срочно уехать, и он оставил вместо себя своего брата, строго-настрого предупредив не спускать с Елизаветы глаз ни днем, ни ночью. Он опасался любых неожиданностей не только с ее стороны, но и со стороны тех, кто мог желать ей зла.
И действительно, охрана замка обнаружила засаду из двадцати человек во главе с неким Бассетом, спрятавшихся в парке. Только предусмотрительность сэра Генри позволила обнаружить и обезвредить заговорщиков, которые хотели причинить вред моей сестре.
Я не желала зла Елизавете, хотя и не доверяла ей.
Я так и не могла понять ее до конца, зная, казалось, все ее сильные и слабые стороны. Когда мы бывали с ней вместе, меня охватывало чувство нежности. Мне также казалось, а может, я хотела убедить себя в этом, что и она испытывает ко мне те же чувства – ведь мы как-никак были сестрами.
Мне важно было убедиться, что она невиновна и что все обвинения против нее – ложь. Я хотела появиться в зале суда с полным сознанием того, что моя сестра никогда ничего не замышляла против меня и что мы снова, как когда-то, можем быть вместе.
А что думал по этому поводу Филип? Как-то, улучив момент, когда он был не слишком занят, я сказала:
– Мне так больно, что моя сестра сидит под домашним арестом. Я не перестаю думать о ней. Мне хочется побеседовать с ней с глазу на глаз – есть ли доля правды в том, что о ней говорят, действительно ли ее сторонники хотят сбросить меня и посадить ее на мое место… Если у нее были какие-то надежды… то теперь они должны были испариться… Как ты думаешь?
Я умоляюще смотрела на него, ожидая, что он ответит. Испанцы, как я уже говорила, привыкли скрывать свои чувства, и по лицу Филипа нельзя было понять, что он думает. Я вспомнила свою мать. Она тоже могла временами быть высокомерной и непроницаемой с посторонними, но ко мне всегда относилась с нежностью и любовью, не скрывая своих чувств. Филип же своих чувств никогда не показывал.
Я только замечала, что, когда бы речь ни заходила о Елизавете, он весь превращался в слух и не упускал ни единого слова.
– Прикажи привести ее в суд, – ответил он после короткой паузы.
Я обрадовалась.
– По-твоему, это стоит сделать? – спросила я с надеждой. – Гардинер так не думает.
Он опустил глаза.
– Пусть она придет в суд, – повторил он, – и там поговори с ней. Сначала задай ей вопросы, а потом… суди.
– Ты прав, – воскликнула я. – Мне так хочется, чтобы она вышла замуж! Это такое счастье, как я теперь поняла, и мне хочется, чтобы все были счастливы в браке, как я.
Он едва заметно улыбнулся, и я восприняла это как подтверждение своих слов.
– Скоро сюда приедет Эммануэль Филиберт, – не унималась я, – и пробудет здесь несколько месяцев. По-моему, для нее это отличная партия. И она уедет с ним. Когда ее не будет в стране, станет спокойнее, исчезнет источник напряжения. Ведь в Англии много еретиков, Филип, и они смотрят на Елизавету как на своего лидера.
– С этим будет покончено. Пошли за ней – пусть явится в суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Я ни о чем не могла думать, кроме будущего ребенка.
Моя верная Сьюзан заметила происшедшую перемену и вопросительно поглядывала на меня, ожидая, что я ей расскажу сама. Но я решила держать все в секрете, хотя мне это и стоило огромных усилий. Я тут же представляла себе, как она начнет причитать, зная о моих женских болезнях: «А вы уверены, Ваше Величество? Вы не могли ошибиться?» Мне так не хотелось, чтобы моя радость была омрачена сомнениями.
А сомнения будут обязательно. «Ей же почти сорок! – станут шептаться между собой и служанки, и дамы. – Кто в таком возрасте рожает, да еще с ее болезнями!»
Нет и нет! – говорила я сама с собой, я не больна, и уже не девственница, у меня есть муж, который страстно любит меня…
Страстно любит? Я задумалась. Откуда мне знать? Мне же не с кем его сравнить… Да, он заботлив и внимателен. Я ему не безразлична. Конечно, он любит меня, продолжала я рассуждать в том же духе.
Наконец я решилась сказать Филипу. Как только он вошел в спальню, я загадочным голосом произнесла:
– Знаешь, кажется, у меня… Я думаю…
Он настороженно смотрел на меня.
– Мне кажется, я беременна.
Лицо его просияло, и у меня отлегло от сердца.
– Ты уверена?
– Да, почти…
– Когда… это произойдет?
– Точно я не могу сказать. Скорей всего в мае у нас родится ребенок.
Его губы зашевелились, как будто он беззвучно молился.
* * *
Прошло несколько недель. Сначала мне было страшно – а вдруг я все-таки ошиблась, но день ото дня сомнения рассеивались.
Теперь я уже могла сообщить Сьюзан. Ее первой реакцией, разумеется, был испуг.
– Ты не рада, Сьюзан? Что с тобой? – спросила я.
Она ответила, как я и ожидала:
– Вы уверены, Ваше Величество?
Знаю, знаю, думала я, все считают, что я слишком стара, чтобы родить, но я докажу, что это не так, – мне ведь нет еще сорока, и многие в этом возрасте рожают. А то, что я маленькая, субтильная, а таким нелегко произвести на свет ребенка, то и тут я докажу, что вы ошибаетесь. Я сумею всех переубедить!
И все-таки я немного обиделась на Сьюзан, но потом простила ей то, что она не сумела разделить мою радость – ведь она встревожилась из любви ко мне, беспокоясь о моем здоровье.
Неожиданно Филип сообщил:
– Отца донимают французы, и мне необходимо ехать к нему на помощь.
У меня мороз пробежал по коже.
– Но он поймет, что в это время ты мне необходим.
– Ну да… Конечно… Я ненадолго.
– Филип, – сказала я, – теперь здесь твой дом.
– Мой дом в Испании, – ответил он довольно сухо, – настанет время, когда я буду королем.
– Но это будет еще не скоро, а сейчас мы должны быть вместе как муж и жена. Я же не смогу поехать с тобой – мой народ этого не допустит.
Он плотно сжал губы и промолчал.
А я подумала: бедный Филип, представляю, как он скучает по родине. Может, император сможет приехать к нам, или я, когда родится ребенок, смогу поехать с ним в Испанию… хоть ненадолго.
Я знала, что это всего лишь мои мечты, которым вряд ли суждено сбыться, но почему не помечтать, когда рядом любимый муж, от которого я жду ребенка.
* * *
Да, я была счастлива, но это не мешало мне думать о сестре. Елизавета жила в Вудстоке под неусыпным наблюдением сэра Генриха Бедингфилда. Он был хороший человек, но не признавал вольностей, и можно было представить себе, как такое заточение действовало ей на нервы.
Сэр Генри рассказал мне о заговоре против Елизаветы. Я сразу заподозрила Гардинера, который мог это инспирировать – на всякий случай, – ибо Елизавета, став королевой, не пощадила бы его. По словам сэра Генри, ему нужно было срочно уехать, и он оставил вместо себя своего брата, строго-настрого предупредив не спускать с Елизаветы глаз ни днем, ни ночью. Он опасался любых неожиданностей не только с ее стороны, но и со стороны тех, кто мог желать ей зла.
И действительно, охрана замка обнаружила засаду из двадцати человек во главе с неким Бассетом, спрятавшихся в парке. Только предусмотрительность сэра Генри позволила обнаружить и обезвредить заговорщиков, которые хотели причинить вред моей сестре.
Я не желала зла Елизавете, хотя и не доверяла ей.
Я так и не могла понять ее до конца, зная, казалось, все ее сильные и слабые стороны. Когда мы бывали с ней вместе, меня охватывало чувство нежности. Мне также казалось, а может, я хотела убедить себя в этом, что и она испытывает ко мне те же чувства – ведь мы как-никак были сестрами.
Мне важно было убедиться, что она невиновна и что все обвинения против нее – ложь. Я хотела появиться в зале суда с полным сознанием того, что моя сестра никогда ничего не замышляла против меня и что мы снова, как когда-то, можем быть вместе.
А что думал по этому поводу Филип? Как-то, улучив момент, когда он был не слишком занят, я сказала:
– Мне так больно, что моя сестра сидит под домашним арестом. Я не перестаю думать о ней. Мне хочется побеседовать с ней с глазу на глаз – есть ли доля правды в том, что о ней говорят, действительно ли ее сторонники хотят сбросить меня и посадить ее на мое место… Если у нее были какие-то надежды… то теперь они должны были испариться… Как ты думаешь?
Я умоляюще смотрела на него, ожидая, что он ответит. Испанцы, как я уже говорила, привыкли скрывать свои чувства, и по лицу Филипа нельзя было понять, что он думает. Я вспомнила свою мать. Она тоже могла временами быть высокомерной и непроницаемой с посторонними, но ко мне всегда относилась с нежностью и любовью, не скрывая своих чувств. Филип же своих чувств никогда не показывал.
Я только замечала, что, когда бы речь ни заходила о Елизавете, он весь превращался в слух и не упускал ни единого слова.
– Прикажи привести ее в суд, – ответил он после короткой паузы.
Я обрадовалась.
– По-твоему, это стоит сделать? – спросила я с надеждой. – Гардинер так не думает.
Он опустил глаза.
– Пусть она придет в суд, – повторил он, – и там поговори с ней. Сначала задай ей вопросы, а потом… суди.
– Ты прав, – воскликнула я. – Мне так хочется, чтобы она вышла замуж! Это такое счастье, как я теперь поняла, и мне хочется, чтобы все были счастливы в браке, как я.
Он едва заметно улыбнулся, и я восприняла это как подтверждение своих слов.
– Скоро сюда приедет Эммануэль Филиберт, – не унималась я, – и пробудет здесь несколько месяцев. По-моему, для нее это отличная партия. И она уедет с ним. Когда ее не будет в стране, станет спокойнее, исчезнет источник напряжения. Ведь в Англии много еретиков, Филип, и они смотрят на Елизавету как на своего лидера.
– С этим будет покончено. Пошли за ней – пусть явится в суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113