– Но поймите, графиня, я не могу ехать!
Она покачала головой.
Пришло письмо от матери. «Дитя мое, – писала она, – ты должна подчиниться. Это твой долг по отношению к отцу. Прошу тебя, не заставляй меня волноваться еще больше. Я и так в постоянной тревоге за тебя. Ради всего святого, не навлеки на себя его гнев. Сейчас он помнит, что ты – его дочь. Но упаси тебя Бог сделать что-то против его воли».
У меня не было выбора. Мне надлежало присутствовать при торжественном событии – рождении этого ненавистного мне ребенка, а пока он не родился, жить под одной крышей с женщиной, которую иначе, как наложницей короля, я про себя не называла.
И я отправилась в Гринвич. С первых же минут пребывания во дворце я ощутила, как резко изменилось мое положение. Отец встретил меня вежливым, но холодным поклоном, дав понять, чтобы я не рассчитывала на более теплые отношения и вела себя соответственно.
Затем меня представили ей. Трудно передать, что я испытала при виде ее расплывшейся фигуры и самодовольного выражения лица. Она, как всегда, была элегантна в своих широких бархатных одеждах, и изображала из себя королеву, которая ждет с моей стороны покорности и смирения.
С величайшим отвращением я все-таки поцеловала протянутую мне руку, помня, что писала в своем письме моя мать. Так мы встретились. И обе безошибочно почувствовали, что между нами – глубочайшая пропасть, которую можно скрыть, но преодолеть невозможно.
«Господи, – беззвучно молилась я, – сделай так, чтобы она и ее ребенок умерли, просветли очи моего отца. Пусть он увидит, какая она злая, и мы снова будем вместе – он, моя мать и я».
Стоял сентябрь. Родов ждали со дня на день. Отец пребывал в крайнем возбуждении, уверенный, что наконец-то родится сын. Глядя на него, я пыталась себе представить, что бы он сделал со мной, если бы узнал о моих тайных молитвах.
И вот Анну уложили в постель.
Во дворце для роженицы была приготовлена специальная комната, увешанная гобеленами с многочисленными изображениями Пресвятой Девы. Отец распорядился поставить в комнату лучшую кровать. Это была изумительной красоты французская кровать, полученная отцом в качестве выкупа от герцога д'Алансона, когда тот был пленником английского короля.
Мы с придворными дамами сидели в соседней комнате, слыша душераздирающие крики Анны, – роды были долгими и трудными.
Я по-прежнему желала ей смерти, но вдруг передо мной возникло лицо моей матери, и я как будто явственно услышала ее голос: «Дитя мое, ты еще не знаешь, какие муки переживает женщина, рожающая ребенка. Разве Бог не учит нас быть милосердными?»
Король к ней не заходил. Он ждал, когда его известят о рождении сына.
Мы не спали всю ночь. И когда забрезжил рассвет, раздался крик, которого я никогда не забуду, – это был крик новорожденного.
Затаив дыхание, все ждали. Кто родился? Не прошло и нескольких минут, как дворец облетела новость – девочка! Мне хотелось кричать: «Вот, видите! Вы обвиняли мою мать в том, что она не родила сына! Теперь радуйтесь!» Я сдерживалась с трудом – меня душил истерический смех. Не с кем было поделиться торжествующей радостью, чувством отмщения за все то, что мы пережили ради этого неотступного желания отца иметь сына. А что должен был чувствовать он, бросивший к ее ногам все только ради одного – чтобы она подарила ему наследника престола.
Впервые за долгое время оставшись без графини, не доверяя никому из королевского окружения, я старалась не выражать своих чувств. Единственным человеком, с которым мы обсудили то, что произошло, был посол Испании Чапуи. Король, видимо, был так удручен, что даже не успел запретить мне видеться с ним, и Чапуи явился в мои покои.
– Король весьма разочарован, – сообщил он, – хотя и старается не показывать виду. Ей он сказал, что никогда ее не бросит, что само по себе уже свидетельствует о возникновении подобных мыслей. Он говорил, что у них еще будет много сыновей, то есть пока он относится к ней как к королеве, но… уже смотрит по сторонам.
– Но он так долго добивался ее! – воскликнула я. – Все эти годы только она была предметом его желаний.
– Возможно, сейчас он уже сожалеет об этом. Он зашел слишком далеко, и мы еще не знаем, чем все обернется. Но вам я хотел бы заметить следующее: вы – принцесса Уэльская, однако не исключено, что он захочет видеть таковой не вас, а дочь Анны Болейн.
– Нет! – воскликнула я. – Он не сможет этого сделать!
– Сделает, если позволят обстоятельства. Во всяком случае, вы к этому должны быть готовы.
– Как вы думаете, что он намерен предпринять дальше?
– Время покажет.
– А император? Почему он сохраняет нейтралитет, отлично зная, как с нами обращаются?
– Император внимательно следит за всем, что здесь происходит, и крайне обеспокоен. Это оскорбление для Испании – то, как король поступает с вашей матерью и с вами, однако это недостаточный повод, чтобы объявить войну Англии. Для этого сейчас весьма неблагоприятный момент, учитывая союз Англии с Францией.
Я в отчаянии закрыла лицо руками, чтобы не разрыдаться.
– Вы должны быть ко всему готовы, – предупредил он, уходя.
Эти слова я сразу вспомнила, когда мне передали приказание присутствовать на церемонии крещения моей сводной сестры, которая впоследствии сыграла столь значительную роль в моей жизни.
* * *
Крестины должны были состояться через четыре дня. Для меня эти дни превратились в пытку – я горько переживала всю несправедливость, всю жестокость, с какой отец подвергал меня новому испытанию. Разве мало мне было того, что она вообще появилась на свет?! Так еще суждено было стать свидетельницей триумфа королевской наложницы и ее дочери.
Король, оправившись от разочарования, стал проявлять к ребенку нежные чувства. Девочка была крепкая и красивая. В ней было что-то завораживающее, как и у ее матери, – та же колдовская сила, притягивавшая всех, кто бы на нее ни взглянул.
Мне тайком передали письмо от матери – уверена, что если бы король узнал об этом, нам бы несдобровать. Она писала, что у Анны Болейн хватило бесстыдства просить прислать ей ту одежду, в которой крестили моего покойного брата, который столь скоропостижно скончался.
Моя мать показывала мне эту красивую рубашку, привезенную ею из Испании специально для крещения будущих сыновей. Но она понадобилась лишь однажды, даже меня крестили в другой одежде. И эта так называемая королева имела дерзость попросить то, что было для моей матери памятью о сыне, для своей дочери!
Мать боялась, что, отказав Анне, она вызвала гнев короля и дорогую реликвию могут отобрать силой, но, к счастью, этого не произошло. Новорожденную Елизавету облачили в красную бархатную робу, украшенную мехом горностая.
Зачем понадобилось отцу подвергать меня этой пытке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113