И парня-толмача случайно ли убили?
– Не верится, чтобы Бастрык предал, – покачал головой Димитрий. – Хотя ведь трем господам служил, поди узнай, кому больше врал? Что-то тут есть. Всех, кто в деле сем замешан, – и Фому, и девку, и стражников – доставьте ко мне.
– Может, нам через татар оставшихся с Есутаем связаться? – предложил Боброк.
– Ах, Дмитрий Михалыч! Кабы Есутай правда к нам собирался, сын о том первее всего сказал бы. Теперь темника и вовсе ждать не приходится – как оправдаемся?
– Да, – вздохнул Бренк, – тайна сия, видно, умерла с этим десятником. А ведь каково на Орду подействовало бы, стань Есутай под наши знамена даже с малым отрядом!
– Кто эта «девочка Тамар»?
– Одну Тамар знаю, – ответил Бренк. – Дочь Кастрюка, полонянка, с матерью живет у меня в вотчине. Не его ли невеста? У них рано сговаривают.
– Проверь. Коли подтвердится, отпусти с матерью на волю. Жених выкупил ее своей смертью.
Сначала Димитрий вызвал к себе оставшихся ордынцев. Они угрюмо выслушали о смерти начальника и о том, что князь отпускает их, возвращает имущество и дает от себя награды, а также пропускную грамоту. Спросил, куда намерены пойти. Молодой воин, заменивший десятника, ответил:
– Назад нам дороги нет. Где теперь Есутай, мы не ведаем. Все знал десятник Иргиз, но ему велено было говорить лишь тебе. Есть ли наши соплеменники в твоем войске?
– Есть, при лошадях, – подсказал Боброк. – Однако я слышал, что собирается воинский отряд из охотников-татар.
– Приставь и нас пока к лошадям. Надо нам оглядеться. Может, потом попросимся воинами. Мы теперь вольные люди.
Димитрий отпустил ордынцев, одного за другими допросил стражников, и в их ответах появилась икона, упомянутая вскользь. Бренк, однако, сразу насторожился, велел описать образ и оклад. Когда стражников отпустили, раздумчиво заметил:
– Пропали Бастрык да икона, даже золото и серебро эти разбойники вернули, кроме двух рублей пропитых.
– Можно только гадать, что за «стекляшки» в окладе иконы пропавшей, – добавил Владимир. – Не думаю, штоб Есутай послал нам в дар простой образ.
– Кто сочтет редкости и святыни, кои утащили татары с нашей земли да размытарили по белу свету? Та икона, может, боярской вотчины стоит.
– Всего вернее, – заметил Димитрий, – ей цены нет. Ты, Бренк, скажи епископу, чтоб он передал всем отцам церкви: где бы ни вынырнул бывший новгородский купец и тиун рязанского князя Федька Бастрык, за ним, возможно, тянется редкая икона. И где бы ни объявилась редкая икона, за ней может скрываться сей Бастрык.
– Ныне же передам, государь.
Теперь Бастрык не мог бы чувствовать себя спокойно ни в одном уголке русской земли, ибо церковь имела глаза, уши и руки от Половецкого поля до печорской тайги. В XIV веке еще опасно было красть то, что принадлежало государству и церкви.
Дарья не могла прибавить нового к истории появления ордынцев, кроме своего спасения да встречи с отрядом Тупика. Рассказ ее тронул князей, они выспросили многие подробности. Насмелясь, Дарья сама спросила, не слышно ли чего о боярине Василии Тупике? Димитрий глянул пристально, ничем не выдал себя, ответил:
– Ждем.
Дарья вздохнула, поднялась. Князья проводили ее молчаливыми взглядами. Когда затворилась дверь, Мещерский сказал:
– Позавчера мне из воинской сторожи докладывали: бабу молодую задержали – в Орду шла. Зачем, мол, идешь? Говорит, мужа татары утащили, воином он был, из местных. Так она выкупить его собралась. А на какие шиши? Слыхала, говорит, – бабы в Орде дороже мужиков, так себя, мол, продам, а его выкуплю.
Димитрий грустно улыбнулся:
– Скажи этой длиннокосой, что Васька в полону, – тоже небось выкупать побежит. Успел бы наш гонец… Успеет, так, видно, придется после похода давать Ваське поместье в кормление. Заслужил.
Долгое молчание нарушил Бренк:
– Государь, Авдей-то ждет.
У Димитрия было правило: тех, кого считал виноватее других, допрашивать последними.
– Зови. Да и Фому тоже…
Тысяцкого бояре вроде и не заметили – взгляды приковал легендарный атаман, которого каждый из присутствующих пытался когда-либо ловить. Война с Ордой поставила в одни ряды бывших колодников и святых отцов, нищих холопов и блестящих бояр, но Фома и теперь оставался Фомой. Едва он снял шапку, у многих вырвался возглас изумления: перед воеводами стоял остроглазый странник, которого они не раз встречали в Московском кремле. С не меньшим изумлением смотрели на государя: что бы ни толковали в народе о тайной связи Димитрия с добрым разбойником, бояре тому не хотели верить. Димитрий и Бренк усмешливо переглянулись.
Авдей подобострастно кланялся, гудел сладким баском, желая государю здравия и побед, благодарил за то, что осчастливил Коломну своим появлением.
– Погоди, Авдей, с аллилуйями-то, – оборвал князь. – Скажи мне, как это ты исхитрился лишить меня тумена татарской конницы?
Желчь кинулась Авдею в лицо.
– То брехня, государь, татарская брехня – мало ль чего мелют в народе? Лазутчики оне, тебя убить хотели, город поджечь.
– Ты сам от них допытался признания?
Авдей икнул, вытаращил глаза, наконец нашелся:
– Тысяцкой я, город на мне, народ валит, в делах каждодневно – где уж мне с каждым лазутчиком?..
– Значит, много ты их, лазутчиков, поймал?
Авдей снова икнул, утерся рукавом собольей шубы – он прибыл ко князю в полном боярском облачении, несмотря на жару.
– Слыхал я, тебя Авдеем-бездеем кличут. Думал – для складу, ан нет, правда тут немалая. Где твой помощник Бастрык с иконой, что у татар отняли?
– Государь! Вот те Христос, никакой иконы не видывал!
– Золота татарского тож не видывал?
Авдей весь покрылся потом.
– У меня оно, у меня – на войско думал отдать…
– А ты говорил – все золото вернули татарам, – сердито бросил Димитрий князю Мещерскому.
– Мог ли подумать, государь, што тысяцкий!..
– Вот она, и к нам сия зараза приползла. Против нее только один способ хорош – руки рубить!
– Государь, вот те крест – на войско взял…
– Да, бояре, проглядел я здешнего градоначальника. Коли хозяин бездельник, в его огороде любые поганки произрасти могут. Вот они и завелись у Авдея-бездея. Да еще и руки у тебя нечисты. Оно ведь одно к одному… Молчи! Кабы сам ты татарами занялся, не вышло бы столь позорного и преступного дела. Мыслимо ли? – в войну с Ордой приходит в город целый отряд татар, а градоначальник поручает их десятскому стражи! И воеводе – ни слова.
Тысяцкий молчал, утираясь рукавом шубы.
– В иное время узнал бы ты, Авдей, всю тяжесть моей руки. Ибо бездействие начальника не прихоть, но преступление. Ныне же сдай службу. Станешь простым ратником в ополчении.
Авдей вскочил, сорвался на вой:
– Государь, помилуй! Я твой боярин служилый, волен я уйти со службы твоей, когда хочу…
– Не волен, боярин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– Не верится, чтобы Бастрык предал, – покачал головой Димитрий. – Хотя ведь трем господам служил, поди узнай, кому больше врал? Что-то тут есть. Всех, кто в деле сем замешан, – и Фому, и девку, и стражников – доставьте ко мне.
– Может, нам через татар оставшихся с Есутаем связаться? – предложил Боброк.
– Ах, Дмитрий Михалыч! Кабы Есутай правда к нам собирался, сын о том первее всего сказал бы. Теперь темника и вовсе ждать не приходится – как оправдаемся?
– Да, – вздохнул Бренк, – тайна сия, видно, умерла с этим десятником. А ведь каково на Орду подействовало бы, стань Есутай под наши знамена даже с малым отрядом!
– Кто эта «девочка Тамар»?
– Одну Тамар знаю, – ответил Бренк. – Дочь Кастрюка, полонянка, с матерью живет у меня в вотчине. Не его ли невеста? У них рано сговаривают.
– Проверь. Коли подтвердится, отпусти с матерью на волю. Жених выкупил ее своей смертью.
Сначала Димитрий вызвал к себе оставшихся ордынцев. Они угрюмо выслушали о смерти начальника и о том, что князь отпускает их, возвращает имущество и дает от себя награды, а также пропускную грамоту. Спросил, куда намерены пойти. Молодой воин, заменивший десятника, ответил:
– Назад нам дороги нет. Где теперь Есутай, мы не ведаем. Все знал десятник Иргиз, но ему велено было говорить лишь тебе. Есть ли наши соплеменники в твоем войске?
– Есть, при лошадях, – подсказал Боброк. – Однако я слышал, что собирается воинский отряд из охотников-татар.
– Приставь и нас пока к лошадям. Надо нам оглядеться. Может, потом попросимся воинами. Мы теперь вольные люди.
Димитрий отпустил ордынцев, одного за другими допросил стражников, и в их ответах появилась икона, упомянутая вскользь. Бренк, однако, сразу насторожился, велел описать образ и оклад. Когда стражников отпустили, раздумчиво заметил:
– Пропали Бастрык да икона, даже золото и серебро эти разбойники вернули, кроме двух рублей пропитых.
– Можно только гадать, что за «стекляшки» в окладе иконы пропавшей, – добавил Владимир. – Не думаю, штоб Есутай послал нам в дар простой образ.
– Кто сочтет редкости и святыни, кои утащили татары с нашей земли да размытарили по белу свету? Та икона, может, боярской вотчины стоит.
– Всего вернее, – заметил Димитрий, – ей цены нет. Ты, Бренк, скажи епископу, чтоб он передал всем отцам церкви: где бы ни вынырнул бывший новгородский купец и тиун рязанского князя Федька Бастрык, за ним, возможно, тянется редкая икона. И где бы ни объявилась редкая икона, за ней может скрываться сей Бастрык.
– Ныне же передам, государь.
Теперь Бастрык не мог бы чувствовать себя спокойно ни в одном уголке русской земли, ибо церковь имела глаза, уши и руки от Половецкого поля до печорской тайги. В XIV веке еще опасно было красть то, что принадлежало государству и церкви.
Дарья не могла прибавить нового к истории появления ордынцев, кроме своего спасения да встречи с отрядом Тупика. Рассказ ее тронул князей, они выспросили многие подробности. Насмелясь, Дарья сама спросила, не слышно ли чего о боярине Василии Тупике? Димитрий глянул пристально, ничем не выдал себя, ответил:
– Ждем.
Дарья вздохнула, поднялась. Князья проводили ее молчаливыми взглядами. Когда затворилась дверь, Мещерский сказал:
– Позавчера мне из воинской сторожи докладывали: бабу молодую задержали – в Орду шла. Зачем, мол, идешь? Говорит, мужа татары утащили, воином он был, из местных. Так она выкупить его собралась. А на какие шиши? Слыхала, говорит, – бабы в Орде дороже мужиков, так себя, мол, продам, а его выкуплю.
Димитрий грустно улыбнулся:
– Скажи этой длиннокосой, что Васька в полону, – тоже небось выкупать побежит. Успел бы наш гонец… Успеет, так, видно, придется после похода давать Ваське поместье в кормление. Заслужил.
Долгое молчание нарушил Бренк:
– Государь, Авдей-то ждет.
У Димитрия было правило: тех, кого считал виноватее других, допрашивать последними.
– Зови. Да и Фому тоже…
Тысяцкого бояре вроде и не заметили – взгляды приковал легендарный атаман, которого каждый из присутствующих пытался когда-либо ловить. Война с Ордой поставила в одни ряды бывших колодников и святых отцов, нищих холопов и блестящих бояр, но Фома и теперь оставался Фомой. Едва он снял шапку, у многих вырвался возглас изумления: перед воеводами стоял остроглазый странник, которого они не раз встречали в Московском кремле. С не меньшим изумлением смотрели на государя: что бы ни толковали в народе о тайной связи Димитрия с добрым разбойником, бояре тому не хотели верить. Димитрий и Бренк усмешливо переглянулись.
Авдей подобострастно кланялся, гудел сладким баском, желая государю здравия и побед, благодарил за то, что осчастливил Коломну своим появлением.
– Погоди, Авдей, с аллилуйями-то, – оборвал князь. – Скажи мне, как это ты исхитрился лишить меня тумена татарской конницы?
Желчь кинулась Авдею в лицо.
– То брехня, государь, татарская брехня – мало ль чего мелют в народе? Лазутчики оне, тебя убить хотели, город поджечь.
– Ты сам от них допытался признания?
Авдей икнул, вытаращил глаза, наконец нашелся:
– Тысяцкой я, город на мне, народ валит, в делах каждодневно – где уж мне с каждым лазутчиком?..
– Значит, много ты их, лазутчиков, поймал?
Авдей снова икнул, утерся рукавом собольей шубы – он прибыл ко князю в полном боярском облачении, несмотря на жару.
– Слыхал я, тебя Авдеем-бездеем кличут. Думал – для складу, ан нет, правда тут немалая. Где твой помощник Бастрык с иконой, что у татар отняли?
– Государь! Вот те Христос, никакой иконы не видывал!
– Золота татарского тож не видывал?
Авдей весь покрылся потом.
– У меня оно, у меня – на войско думал отдать…
– А ты говорил – все золото вернули татарам, – сердито бросил Димитрий князю Мещерскому.
– Мог ли подумать, государь, што тысяцкий!..
– Вот она, и к нам сия зараза приползла. Против нее только один способ хорош – руки рубить!
– Государь, вот те крест – на войско взял…
– Да, бояре, проглядел я здешнего градоначальника. Коли хозяин бездельник, в его огороде любые поганки произрасти могут. Вот они и завелись у Авдея-бездея. Да еще и руки у тебя нечисты. Оно ведь одно к одному… Молчи! Кабы сам ты татарами занялся, не вышло бы столь позорного и преступного дела. Мыслимо ли? – в войну с Ордой приходит в город целый отряд татар, а градоначальник поручает их десятскому стражи! И воеводе – ни слова.
Тысяцкий молчал, утираясь рукавом шубы.
– В иное время узнал бы ты, Авдей, всю тяжесть моей руки. Ибо бездействие начальника не прихоть, но преступление. Ныне же сдай службу. Станешь простым ратником в ополчении.
Авдей вскочил, сорвался на вой:
– Государь, помилуй! Я твой боярин служилый, волен я уйти со службы твоей, когда хочу…
– Не волен, боярин!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171