– Ох, мудрена работа воинска, – вздыхали ратники.
– Известно – не пироги с грибами. Без сметки и дерева в лесу не срубишь. Да помни крепко: сердцем вражеского копья не преломишь.
Уловив настроение мужиков, Ивашка Колесо одернул рубаху, высоким голосом завел бывальщину:
То не молонья сверкнула красная,
То не гром взгремел из тучи черныя,
То не светел месяц родился на небе, –
То родился на Руси силен богатырь…
Слушали мужики, как, испросив у матушки благословения, подросший богатырь Иван Иванович отправляется в неведомые дали искать сгинувших киевских богатырей и видит повсюду землю горючую, потоптанную силой неведомой, неприбранные христианские тела да жирных воронов, пирующих на трупах. Закручинилось богатырское сердце.
Тут берет Иван стрелу каленую,
Еще кладет на тетивочку на шелковую,
Еще хочет стрелить птицу-ворона,
Еще хочет кровь пролить по сыру дубу.
Тут спроговорил ворон – птица вещая:
«Не стреляй ты меня, Иван Иванович,
Мое черное мясо ты не будешь есть,
Мою черную кровушку ты не станешь пить.
Я скажу тебе несгодочку не малую, не великую –
Я скажу тебе про горе-беду христианскую:
На Смородине-реке стоит Орда-царь,
Не пропускает ни конного, ни пешего,
Ни единую птицу полетучую,
Ни единого зверя порыскучева.
А идет он, Орда-царь, христиан полонить,
Красных жен вдовить, ребят сиротить.
Рассказали ему черные изменщики,
Што скудна-де силой земля русская,
Спокинули ее богатыри могучие,
Ушли в страны дальние, неведомые.
Их обидели бояре крамольные,
Возвели клевету-напраслину,
Перед князем светлым опозорили,
Чтоб самим на Руси хозяйничать…
Ты скачи, Иван, дорожкой прямоезжею,
За речку скачи, за Калицу,
Садись во челны дубовые,
Плыви за море за синее.
Там под дубом сырым, кряковистым
Спят могучие русские витязи –
Вот уж двести лет, как сморил их сон,
А продлится он ровно триста лет,
Коль не будет к ним скоровестника…»
Мужики покачивали головами, оглядывались, будто высматривая, не едут ли богатыри, разбуженные наконец Иваном Ивановичем, а сказитель, поднимая голос, продолжал:
Не стрелял Иван Иванович черна ворона,
Не спешил он дорогой прямоезжею,
Еще думал про себя такову думу:
«Поскачу за речку за Калицу,
Поплыву за море за синее,
Разбужу Илью со Добрынею,
Со другими богатырями славными, –
А спасать уж будет некого.
Им и спать-то осталось всего сто лет,
Может, сам я до срока выстою,
Голова слетит – постоит другой.
За сто лет Иванов не вывести
Ни Орде-царю, ни князьям его…»
Согласно кивали мужики, светлели их лица от решимости юного Ивана Ивановича. Вот оно, дождались своих богатырей, а то ведь только и жили воспоминаниями о сгинувших…
Поворачивал коня круто-накруто,
Да наехал он на силушку бессчетную,
Еще стал он ту силушку поколачивать.
Его вострая сабля притупилася,
Его копье мурзамецкое призагнулося,
Булава его железная надломилася…
Мужики тревожно насторожились – не так-то легко побить несметную силу вражескую.
…Он схватил татара, стал помахивать,
Стал татару приговаривать:
«Татарские жилы не оторвутся,
Татаркое тело не поторкается,
Татарские кости не сломятся».
Как вперед махнет – часты улицы метет,
Как назад махнет – переулицы метет…
Мужики от души смеялись, когда сказитель вставлял в бывальщину веселые присказки о том, какой переполох поднялся вокруг. Ай да Иван Иванович: он и врага бьет, и шутить успевает!..
Колонна шла разреженным лесом, миновав дорогу из Москвы на Серпухов; всюду виднелись свежие следы колес и мужицких лаптей – валит в Коломну сила народная. Заслушались бывальщиной так, что вздрогнул каждый, когда из-за деревьев донесся женский крик:
– Татары!.. Спасите – татары!..
Колонна разом остановилась, захрапели лошади, и в голове каждого пронеслось: пока собирались, Орда пришла и уже хозяйничает на русской земле.
– Ой, мама! – рвалось из лесу. – Спасите-е!..
Двое парней по-заячьи стреканули в кусты, ноТаршила уже держал в руке первую попавшую сулицу.
– Хватай топоры и копья!.. Всем – за телеги! Стоять плотно! Ивашка, Юрко, – глядеть за тылом!..
В минуту полтораста ополченцев сомкнулись вокруг старого воина, ощетинились копья, сверкнули топоры, поднялись тугие луки. Из лесу приближались женские крики и конский топот.
VI
Троих беглецов, уцелевших от отряда Авдула, Мамай велел доставить к нему.
– Жалкие шакалы, забывшие ордынское имя, как вы смели бежать, бросив своего начальника?
Воины клялись, что русов было не меньше сотни, что сами они рубились до конца, что сотник приказал им скакать к Мамаю и сообщить: он выполнил приказ, но сам гибнет в бою.
Мамай не верил. Это были не его нукеры, а разведчики из передового тумена.
– Убили Авдула! Весь ваш проклятый тумен не стоит его жизни. Не русы его убили, а вы – он защищал ваши трусливые спины!
Воины целовали пыль перед повелителем – они знали, как в ордынском войске наказывается трусость. Но в последние дни что-то мешало Мамаю всякий раз хвататься за топор.
– Я пощажу ваши жизни только для того, чтобы в первом бою каждый из вас убил трех русов. Не будет этого – вас казнят позорной смертью. Идите и скажите своему начальнику: пусть он по древнему обычаю монголов отрежет каждому из вас правое ухо. Да не думайте, что ваш повелитель забывает свое слово.
Пока беглецы, плача, отползали от шатра, один из мурз льстиво заметил:
– Наш повелитель способен даже робкого голубя превратить в ястреба. Теперь они убьют десятки врагов, так мы без рабов останемся.
– Пусть убьют по одному, – вырвалось у Мамая.
Он стал бояться. Это бывает у полководцев даже перед небольшими сражениями – он знал. Мамай теперь боялся спать даже в своем шатре посреди личного куреня. Накануне ему явился таинственный образ. Немой, непостижимо огромный, он стоял вдали, тускло поблескивая ледовой броней. Мамая обуял такой ужас, какого не вызывали все убитые ханы, посещавшие его сны. Когда показалось, что ледяной сфинкс шевельнулся, Мамай вскочил с ложа, выбежал из шатра и только тогда проснулся… И вот – весть о гибели Авдула. Погиб один из преданнейших начальников, которого он уже назвал тысячником и скоро сделал бы темником, с которым собирался идти путем Батыя. Не таится ли тут предостережение неба?.. Проклятая Вожа, она теперь все время течет за ордынским войском! Сколько еще рек на пути – Дон, Воронеж, Красивая Меча, Непрядва, Осетр, Ока, Москва – и каждая напомнит о Воже! Не первый день ждет он московского посольства со словом покорности, от злобы велел разорить несколько пограничных деревень, чтобы напомнить русам, какая участь ждет их в случае сопротивления его воле. Но вместо покорности – отпор в первых же стычках, вместо первых трофеев – семь убитых, и среди них Авдул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171