– «За полонянку»! Я, может, такую-то в жены взял бы.
– Чего ж не взял? – опять озлился Копыто. – Не больно, видать, хотелось взять. А ныне ко мне пристал. Говорю – я тя выручить думал… Девица-то и правда ладная…
«Помоги ей, господи, – обратился к небу не слишком набожный Тупик. – Только до Москвы помоги добраться, отслужу тебе за дело православное». И поверилось: минут новые беды казачку-рязаночку. Если минут они русскую землю…
Вторую крепкую сторожу, высланную великим князем, встретили за Коломной. Едущие из Москвы дружинники радостно обступили пятерых усталых разведчиков, расспрашивали наперебой, бесцеремонно разглядывали пленника, которому Тупик велел оставить серебряный знак сотника.
– Важная птица, – заметил начальник сторожи боярин Климент Полянин. – Быть и тебе, Васька, сотским.
Воины обступили вьюк с оружием.
– Троих потеряли, – мрачно сказал Тупик.
Один из всадников тронул торчащую наружу рукоять меча.
– Значит, и Петра нет… Жена да четверо мальцов остались.
– Не надо бы нам, кметам, в такое время детей заводить.
– Скажешь! Кто ж после нас будет Москву защищать?..
От встречи со своими у разведчиков словно сил прибыло. Скакали, меняя лошадей, на привалах едва смыкали глаза, пока кони хрупали зерном, потом – снова в седла.
В Москву прибыли ночью. На перевозе у Коломенской дороги горел костер: лодочник по приказу князя дежурил круглые сутки. На окраине посада заливались собаки. Когда проезжали темными улицами, кое-где заскрипели калитки. «Волнуется Москва», – подумал Тупик. На мосту через ров, соединяющий Неглинку с рекой Москвой и запирающий кремль в водяном треугольнике, стояла усиленная стража. Начальники тихо обменялись паролем, охрана расступилась, знакомые голоса негромко приветствовали разведчиков:
– Здорово, Васька!.. Здорово, Копыто!.. Кто это тебя?
– Женка татарская кобылячьей костью приласкала.
– Шурка, Тимоха!.. А это кто бритый? Все ль живы?
– Завтра, мужики, завтра расскажем.
Часовые-воротники тоже не томили разведчиков. Едва прозвучал пароль, тяжелые железные ворота, не скрипнув, отошли, и лошади, стуча копытами по деревянному настилу, внесли всадников под низкий свод угрюмо нависающей в темноте башни. По голосам, долетавшим из ее узких бойниц, Тупик понял: и там, на стенах кремля, выставлена усиленная стража. Среди знакомых деревянных строений детинца белели ряды воинских шатров, – значит, уже стягиваются в Москву силы удельных князей. Димитрий велел разбудить его при первой вести с Дона, и скоро Тупика позвали в небольшую гридницу княжеского терема. Димитрий встретил разведчика в домашней льняной сорочке, вышитой по вороту красным крестиком, строгий, не заспанный, будто и не ложился нынче. Васька не видел князя с того июльского дня, когда в Москву с Дона прискакал дозорный Андрей Семенов, побывавший в руках ордынцев и отпущенный Мамаем передать московскому князю повеление – немедленно явиться в Орду с покорностью Вместо этого Димитрий послал на Дон крепкую сторожу во главе с Родивоном Ржевским, а к удельным князьям – гонцов с приказом собирать полки и немедленно идти в Москву. Димитрий даже на вид переменился за прошедшие дни. Округлое, чуть скуластое лицо словно бы удлинилось, в темных глазах затаилось непроходящее напряжение, взгляд давит на человека. На высоком лбу с залысинами залегла изломанная морщина, и лицо, оттененное темной, слегка вьющейся бородой, кажется бледным. «Спит мало», – подумал Тупик.
Не заметил Васька, с каких пор Димитрий из молодого, отчаянного воина превратился для него в сурового, властного государя, перед которым Васька душевно трепетал. Вероятно, началось после памятного разговора с боярами, а закончилось Вожей. Явив друзьям и недругам грозную силу Москвы, Димитрий даже во внешних повадках переменился. Речь стала отрывистей, слово – властней, жесты – сдержанней; он отпустил бороду, прибавившую внушительности его дородной фигуре. Садясь в седло и сходя с коня, Димитрий теперь позволял рындам держать золоченое стремя, чего не любил прежде, терпел и герольдов, и свиту, и трубы, и стяги, и значки – словом, весь тот внешний обряд великокняжеского двора, которого прежде не замечал. Но дело даже не в атрибутах нарождающегося государского культа. Главное в том, что за Димитрием чувствовалась теперь воля не только Москвы, но и десятков удельных земель, которые ей подчинялись. За Димитрием все отчетливее проглядывала огромная Русь, и это наполняло грозным, почти божественным смыслом слово «государь», давало великому князю неземную власть. Страшновато рядом с таким человеком.
Тупик почти не спал в последние дни. После долгой скачки на вольном ветру его покачивало, колеблющийся свет от свечей на столе и по углам гридницы набегал теплыми волнами, уносил и размывал мысли, но Тупик зажал в себе усталость и говорил отчетливо, подробно. Димитрий не перебивал, лицо его сохраняло сосредоточенное выражение, лишь темные глаза по временам вдруг теряли цепкость, начинали смотреть словно бы сквозь Тупика – они видели ночные костры Орды, считали табуны лошадей и кольца юрт ордынских куреней, жадно впивались в длинные ряды всадников, построенных для смотра, изучали следы прошедших отрядов на прибитой степной траве, и крылья его курносого носа начинали трепетать, будто ловили запахи дыма, конского пота, кислого молока и овечьей шерсти. Но вот взгляд его мгновенно возвращался издалека, упирался в лицо Тупика, в нем словно бы вырастал вопрос, и Васька догадывался: князь сравнивает его вести с сообщениями других людей. Это не смущало Тупика, он говорил то, что видел и слышал, ясно отделяя одно от другого. Димитрий Иванович смертельно ненавидел, когда вестники подлаживались под его предположения, взгляды и ожидания, стремясь угодить государю вопреки той истине, которая была им известна, – пусть даже «истина» существовала лишь в их собственном уме. «Говори, что сам считаешь правдой», – первое требование, которое великий князь предъявлял ко всем военачальникам, в особенности же к разведчикам. Если он замечал, что человек пытается угодить своими вестями ему или воеводе, решительно удалял такого от важной службы и запрещал пользоваться его услугами. Точно так же гнал он тех, кто услышанное от других выдавал за увиденное воочию. Пусть ты слышал от своего начальника или князя, матери или отца, но ты слышал, а не видел сам – так и говори. «Пьяна и Вожа показали: при равных силах побеждает тот, у кого лучше разведка», – не раз повторял Димитрий на советах военачальников, и разведку он ставил наравне с обучением войска.
Тупик наконец умолк, Димитрий, помолчав, спросил:
– Где пленный сотник?
– В башне под стражей, – ответил сотский начальник из охранной дружины детинца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171