Что в мыслях ее владыки?.. Тупик знал, как стремительно, словно голодная змея, разогревшая тело на солнце, могут кинуться вперед конные массы Орды, все истребляя на своем пути. Сегодня десяток Тупика, высланный от крепкой сторожи, внезапно напал на след вражеского разъезда и застал его за разбоем. Убежавшие могут привести других, и уж если они заметили пленение сотника, – приведут обязательно. Тупик мог рисковать своей головой, но не ценным «языком». Уходить надо, и деревню жалко. Вдвойне жалко оттого, что сам вырвал ее из лап смерти. Судя по всему, была ей уготовлена лютая участь. За что?.. Не от ордынских ли всадников и на Руси укореняются разбои, татьба и жестокости? Ведь до Батыя не знали славянские племена ни замков, ни запоров на крепких воротах, строили только стены вокруг городов да засеки в лесах – от кочевников. И уста свои не оскверняли унижающим человека грубым сквернословием, и пакостей тайных не делали друг другу, и жен чтили. Сколько еще расхлебывать Руси ордынскую кашу?..
Надо ехать, а Васька все поглядывал на Дарью, не отходящую от деда. Когда же поймал ее робкий взгляд, защемило сердце, захолонуло в очах – огромная дорога тоски, страданий, утрат, в степной пыли, в лесных туманах, в заревах костров и гуле копыт открылась ему на миг, и вела дорога через неведомые пространства – к золотому полю в синих васильках, где ждет его счастье, заколдованное темными силами. Дойдет ли, сумеет ли разрушить злые чары Васька Тупик?
Мужики вернулись, свалили с телеги окровавленные доспехи. Копыто отбирал для троих смердов оружие. Васька с непокрытой головой постоял над убитыми товарищами. С них уже сняли кольчуги, шлемы и оружие – это имущество князя, его надо воротить хозяину. В воинской справе большая нужда, а цена ей немалая: за полную оснастку простого воина великокняжеского полка дают десяток дойных коров или два строевых коня. Дорого обходится Димитрию Ивановичу содержание сильной рати.
Воины уже в седлах. Подошел чернобородый, склонил перевязанную голову:
– Прощай, боярин, дай те бог счастья и всем воям твоим. Товарищей ваших похороним по христианскому обычаю, да и пойдем ко князю защиты искать, авось не выдаст. – Заметил Васькин взгляд, брошенный на Дарью, успокоил: – За сироту не бойся, в обиду не дадим. Да есть у ней и получше нас защитник – за тиуна холщовского просватана. Он человек сильный, у князя в чести, будет как за каменной стеной.
Васька отвернулся, вскочил в седло и уж взялся за плеть, как вдруг Дарья бросилась к нему, ухватилась за стремя.
– Боярин светлый, не оставляй сироту, возьми с собой на Москву великую – там живет другой дедко мой родный. Авось разыщу, не прогонит – я работящая да ласковая. Возьми, боярин.
– Куда ж тебе с нами, касатка? – смущенно спросил Тупик, глядя сверху в исплаканные глаза-васильки. – Мы люди ратные, подневольные, с коней, почитай, не сходим. А что ждет нас нынче и завтра, о том лишь бог ведает.
– Христом молю, возьми, боярин! В обузу не стану вам – я на коне проскачу не хуже парня, из лука стрелять умею – хочешь, испытай!.. И обед сварю вам, и порты постираю, и рану перевяжу – я травы знаю целебные, заговоры святые от дедушки переняла. Хоть до Коломны возьми.
– А твой жених?
– Какой он жених? Сватал – меня не спрашивал. Один раз его видела, другой – не хочу. Возьми!..
Тупик замялся, решая, но тут, болезненно кривя лицо, заговорил сердитый Копыто:
– Аль сдурела, девка? Слыхано ль дело – в стороже воинской девиц молодых возить! Первая застава московская обсмеет, а дойдет до князя – он головы с нас сымет, первую – с десятского. Ну, ин были б мы товарники, а то ведь сторожа!
Девушка сникла, ткнулась лбом в сафьяновый сапог боярина, Васька потерянно молчал, и тогда подошел чернобородый, взял Дарью за локоть.
– Не балуй, дочка, не серди ратных людей… Пути из Рязани на Москву не заказаны, сама себе ныне хозяйка. Прости ее, боярин.
Потупив голову, Васька хлестнул коня плетью…
Старый ворон каркнул с высокого дуба над озером, словно бы к дождю, из рощи отозвались его меньшие собратья, воронья перекличка прошла и по ближним зарослям. Зашумели черные крылья, стая обсела деревья на опушке, волновалась, ждала, птицы нетерпеливо крутили носами. В поле догорала соломенная рига, курчавился дымок над кучей золы – там, где недавно стоял большой початый суслон ржи. Рядом чернел оголенный пятачок тока. Языки огня долизывали последние стебли несжатого хлеба, натыкались на зеленую отаву у межи, медленно умирали; за ними шевелилось под ветерком выгоревшее поле, подернутое черно-седым пеплом. Предзакатное солнце своим тусклым глазом равнодушно смотрело сквозь лениво тающий дым, и высоко над дымом плавали кругами косокрылые коршуны. В дальний лесок, пыля, уползал небольшой крестьянский обоз, за ним женщины и ребятишки гнали молчаливых коров и крикливых овец. Затихали овечье блеяние и деревянный скрип, все реже потрескивал огонь, и коршуны, сужая круги, опускались ниже. Старый ворон забеспокоился, подал картавый голос, сорвался с ветки и, минуя черную язву горелого поля, источающую едкие дымки, полетел туда, где в потоптанной траве валялись трупы, похожие на свернутые драные потники. Воронья стая с голодным граем устремилась за вожаком; коршуны, складывая крылья, один за другим пикировали на труп лошади у сгоревшей риги… Черные птицы еще не начали оргии, когда из кустов с рычанием выбежал большой желто-серый зверь, за ним вышли два помельче, с рыжинкой в шерсти, уселись, вздрагивая от голодных зевков, зорко следя за первым. А тот, поджав хвост, нюхая прогорклый воздух, медленно направился как бы в обход ближнего трупа, щелкая зубами на нахальных ворон, поднявших злой крик. И вдруг сделал резкий скачок, присел, вороны суматошно взлетели, а зверь на согнутых лапах, прижав уши, посунулся к трупу, скалясь и сипло рыча, – но только запах смерти бил ему в ноздри. Почти припав к земле, он схватил клыками обнаженную руку, начал рвать теплое мясо, отползая, дергая на себя тяжелое тело, смелея от сладкой человечины и треска раздираемых мускулов и сухожилий. Молодые волки тоже заспешили к добыче. Вороны пировали на других трупах.
Орда еще стояла в устье Воронежа, а с этого пятачка земли уже полетело по просторам Руси:
– Мамай идет!..
Беженцы, воины, странники, приходящие от края кочевой степи, как первую весть сообщали встречным:
– Орда идет!
Сколько раз за сто сорок три года со времени первого появления Батыя облетали русскую землю эти два слова, за которыми неотвратимо, как туча, гонимая ветром, надвигались разорение и муки, смерть и рабство!
– Орда идет!..
II
Тучи над степными холмами и редкими перелесками сулили грозу, но Мамай не отменил смотра войск в одном из фланговых туменов своей Орды, заполонившей придонские степи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Надо ехать, а Васька все поглядывал на Дарью, не отходящую от деда. Когда же поймал ее робкий взгляд, защемило сердце, захолонуло в очах – огромная дорога тоски, страданий, утрат, в степной пыли, в лесных туманах, в заревах костров и гуле копыт открылась ему на миг, и вела дорога через неведомые пространства – к золотому полю в синих васильках, где ждет его счастье, заколдованное темными силами. Дойдет ли, сумеет ли разрушить злые чары Васька Тупик?
Мужики вернулись, свалили с телеги окровавленные доспехи. Копыто отбирал для троих смердов оружие. Васька с непокрытой головой постоял над убитыми товарищами. С них уже сняли кольчуги, шлемы и оружие – это имущество князя, его надо воротить хозяину. В воинской справе большая нужда, а цена ей немалая: за полную оснастку простого воина великокняжеского полка дают десяток дойных коров или два строевых коня. Дорого обходится Димитрию Ивановичу содержание сильной рати.
Воины уже в седлах. Подошел чернобородый, склонил перевязанную голову:
– Прощай, боярин, дай те бог счастья и всем воям твоим. Товарищей ваших похороним по христианскому обычаю, да и пойдем ко князю защиты искать, авось не выдаст. – Заметил Васькин взгляд, брошенный на Дарью, успокоил: – За сироту не бойся, в обиду не дадим. Да есть у ней и получше нас защитник – за тиуна холщовского просватана. Он человек сильный, у князя в чести, будет как за каменной стеной.
Васька отвернулся, вскочил в седло и уж взялся за плеть, как вдруг Дарья бросилась к нему, ухватилась за стремя.
– Боярин светлый, не оставляй сироту, возьми с собой на Москву великую – там живет другой дедко мой родный. Авось разыщу, не прогонит – я работящая да ласковая. Возьми, боярин.
– Куда ж тебе с нами, касатка? – смущенно спросил Тупик, глядя сверху в исплаканные глаза-васильки. – Мы люди ратные, подневольные, с коней, почитай, не сходим. А что ждет нас нынче и завтра, о том лишь бог ведает.
– Христом молю, возьми, боярин! В обузу не стану вам – я на коне проскачу не хуже парня, из лука стрелять умею – хочешь, испытай!.. И обед сварю вам, и порты постираю, и рану перевяжу – я травы знаю целебные, заговоры святые от дедушки переняла. Хоть до Коломны возьми.
– А твой жених?
– Какой он жених? Сватал – меня не спрашивал. Один раз его видела, другой – не хочу. Возьми!..
Тупик замялся, решая, но тут, болезненно кривя лицо, заговорил сердитый Копыто:
– Аль сдурела, девка? Слыхано ль дело – в стороже воинской девиц молодых возить! Первая застава московская обсмеет, а дойдет до князя – он головы с нас сымет, первую – с десятского. Ну, ин были б мы товарники, а то ведь сторожа!
Девушка сникла, ткнулась лбом в сафьяновый сапог боярина, Васька потерянно молчал, и тогда подошел чернобородый, взял Дарью за локоть.
– Не балуй, дочка, не серди ратных людей… Пути из Рязани на Москву не заказаны, сама себе ныне хозяйка. Прости ее, боярин.
Потупив голову, Васька хлестнул коня плетью…
Старый ворон каркнул с высокого дуба над озером, словно бы к дождю, из рощи отозвались его меньшие собратья, воронья перекличка прошла и по ближним зарослям. Зашумели черные крылья, стая обсела деревья на опушке, волновалась, ждала, птицы нетерпеливо крутили носами. В поле догорала соломенная рига, курчавился дымок над кучей золы – там, где недавно стоял большой початый суслон ржи. Рядом чернел оголенный пятачок тока. Языки огня долизывали последние стебли несжатого хлеба, натыкались на зеленую отаву у межи, медленно умирали; за ними шевелилось под ветерком выгоревшее поле, подернутое черно-седым пеплом. Предзакатное солнце своим тусклым глазом равнодушно смотрело сквозь лениво тающий дым, и высоко над дымом плавали кругами косокрылые коршуны. В дальний лесок, пыля, уползал небольшой крестьянский обоз, за ним женщины и ребятишки гнали молчаливых коров и крикливых овец. Затихали овечье блеяние и деревянный скрип, все реже потрескивал огонь, и коршуны, сужая круги, опускались ниже. Старый ворон забеспокоился, подал картавый голос, сорвался с ветки и, минуя черную язву горелого поля, источающую едкие дымки, полетел туда, где в потоптанной траве валялись трупы, похожие на свернутые драные потники. Воронья стая с голодным граем устремилась за вожаком; коршуны, складывая крылья, один за другим пикировали на труп лошади у сгоревшей риги… Черные птицы еще не начали оргии, когда из кустов с рычанием выбежал большой желто-серый зверь, за ним вышли два помельче, с рыжинкой в шерсти, уселись, вздрагивая от голодных зевков, зорко следя за первым. А тот, поджав хвост, нюхая прогорклый воздух, медленно направился как бы в обход ближнего трупа, щелкая зубами на нахальных ворон, поднявших злой крик. И вдруг сделал резкий скачок, присел, вороны суматошно взлетели, а зверь на согнутых лапах, прижав уши, посунулся к трупу, скалясь и сипло рыча, – но только запах смерти бил ему в ноздри. Почти припав к земле, он схватил клыками обнаженную руку, начал рвать теплое мясо, отползая, дергая на себя тяжелое тело, смелея от сладкой человечины и треска раздираемых мускулов и сухожилий. Молодые волки тоже заспешили к добыче. Вороны пировали на других трупах.
Орда еще стояла в устье Воронежа, а с этого пятачка земли уже полетело по просторам Руси:
– Мамай идет!..
Беженцы, воины, странники, приходящие от края кочевой степи, как первую весть сообщали встречным:
– Орда идет!
Сколько раз за сто сорок три года со времени первого появления Батыя облетали русскую землю эти два слова, за которыми неотвратимо, как туча, гонимая ветром, надвигались разорение и муки, смерть и рабство!
– Орда идет!..
II
Тучи над степными холмами и редкими перелесками сулили грозу, но Мамай не отменил смотра войск в одном из фланговых туменов своей Орды, заполонившей придонские степи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171