Дак мы их обратно в ту дыру загоним, заделаем ее, уж тогда воротимся». Таршила посмеивался, ратники недоверчиво качали головами: «Брешешь ты всё, дед. Игде она, та стена, – до нее, поди-ка, и в год не доедешь?» – «А ты што, сидя за печкой, хочешь одолеть ворога? Они вон полсвета прошли, а мы што, хуже их? Пока волчье логово не разоришь, овечек не уберечь. Не ныне, так завтра до логова все равно добираться надо, коли жить хотим».
Остылой тревожной синевой сквозила донская даль, в безветрии дремали стяги полков, к великокняжескому шатру, раскинутому на возвышенности возле деревни Чернавы, съезжались князья и воеводы. Димитрий только теперь встретился с Ольгердовичами, сердечно обнял их.
– Ай, витязи лихие, гнездо Гедиминово! Повязали братца-то, крепко повязали. Где он ныне?
– Вышел из Одоева, берегом Упы крадется, как вор, – отвечал рослый Андрей, заправляя под шлем мягкую густую прядь. Дмитрий, хрупкий на вид, подвижный, чуть нервный, похожий на брата лицом и серыми большими глазами, в которых еще не растаяла дымка пройденных далей, добавил:
– Наши дозоры с него глаз не спускают. Ночью гонца его к Ольгу поймали: Ягайло слезно просит ответить, когда Ольг на Дону будет. Тот, видно, не спешит, а без него Ягайло опасается к Мамаеву котлу садиться – как бы от ордынского угощения живот не схватило.
– Рязанец-то изворотлив, – заметил младший Тарусский, Мстислав. – Ждет, пока мы с Ордой порежем друг друга, он же земли наши приберет под свою руку.
– Подавится, глотка узка, – ответил Бренк.
– За народ рязанский обидно, – вступил в разговор Оболенский. – Эвон сколько охотников пришло. А кабы князь ихний с нами стал!..
– Народ за правителей не ответчик.
– За кого ж он ответчик? – зло спросил Владимир.
– Власть от бога, – тихо сказал Иван Тарусский, – должен народ чтить ее.
– От бога? – звякнул голосом Владимир. – Мамай тож от бога? Неча нам все на бога сваливать! Народ, он своих правителей стоит. Небось братоубийцу Глеба старая Рязань выбила вон. И Борьку Нижегородского народ взял за глотку, как начал тот разводить крамолу.
– Что ж, ныне бунтовать рязанцам? – сухо спросил Тарусский.
– Против князя-изменника бунтовать не грех. Али судим мы ныне тех рязанцев, кои явились к нам, не спросив свово государя? Али те бояры и паны, что от Ягайло к нам переметнулись, чести себе не добыли? Они ж бунтовщики против своих-то государей…
– Будет, Володимир, – Димитрий, хмурясь, оглядел воевод, поджидая, пока они рассядутся. Каждый из них знал свое место. На военном совете по правую руку от князя сидел брат Владимир Серпуховской, по левую – Бренк. В первом ряду напротив – Боброк, Ольгердовичи, Оболенский, Ярославский, Белозерский с сыном, Тарусские, боярин Тимофей Вельяминов, брат его Микула, за ними – другие князья и большие бояре. На князьях и воеводах полков золоченые шлемы и брони, оружие тоже чеканено золотом, изукрашено дорогими каменьями, на боярах помельче рангом чеканка серебряная. Хотя иные из них побогаче удельных князей, соблюдали необходимый в воинском деле этикет – ратники должны издалека различать своих начальников. Поэтому и ферязи почти на всех разного цвета.
В наступившей тишине взоры выжидающе устремились на государя. Он долго молчал, глядя перед собой сквозь бояр, одной рукой поглаживая темную бороду, другой опираясь на меч с золотой рукояткой. Тонкое полото льняного шатра рассеивало солнечный свет, пригашенные блики текли по высокому княжескому шишаку на гладкую сталь оплечья. Золоченое зерцало с красным фигурным крестом оттеняло густую чернь подстриженной бороды и серебристые переливы легкой кольчуги из нержавеющего булата. Стальные бутурлыки Димитрий снял, его шагреневые сапоги бросали красное пламя в зеркальные пластины оборки на бедрах, и воеводам казалось, что их государь только что вырвался из битвы, где по пояс текли кровавые ручьи.
Наконец взгляд князя как бы вернулся издалека, он жгуче глянул в лица наперсников, отчетливо заговорил:
– Наше войско соединило знамена. Ждать нам более некого, кроме врага. Перед нами Дон, за Доном – Орда. Через день-другой Мамай будет здесь. Союзники Орды – Ягайло и Ольг приотстали, один – под Одоевом, другой – под Ряжском. Мы не ведаем всех мыслей врагов, но есть у нас думка такая: могут они ударить разом, с трех сторон. Стоять будем – того дождемся. За Дон пойдем – вызов Орде бросим, и тогда уж миром никак не поладим спор. Опять же, дорогу себе отрежем. Что скажете, бояре?
Долго молчали, хотя каждый с утра ворочал в голове вопрос: что дальше? Намек бы подал государь, какое из двух решений любезнее его сердцу, ан нет: так высказался, будто оба не годятся. Может, у него есть третье, а поди угадай! Даже те, кто пришел на совет с готовым словом, задумались – так ясно и просто Димитрий обнажил опасности того и другого выбора. Наконец Вельяминов Тимофей, покашляв в кулак, осторожно заметил:
– На Воже мы встретили Бегича после его переправы и одним ударом в реку смели.
– На Воже нам не готовили удар в спину союзники Орды, – тотчас отозвался Федор Белозерский.
И без того красное лицо Вельяминова стало как буряк.
– Я лишь напомнил…
– Заманчиво ударить врага на переправе, – заговорил Иван Тарусский. – Мы раньше к Дону вышли, время есть изготовиться да последить за Мамаем и его друзьями. Ягайле-то через Дон тож идти надобно. Тут преимущество наше немалое…
– Коли встречать их поодиночке, – подхватил Ярославский. – А вот как разом обложат, что медведя в берлоге…
– Тож верно, – согласился Тарусский.
– Оно конешно, – насмешливо заговорил Ярославский, – на сем берегу стоять удобнее: земля, почитай, своя, полюшко ровнехонько позади – бежать легко будет. А из-за Дона-батюшки шибко не разбежишься, особливо спешенный.
Димитрий серьезно поглядывал на воевод, ничем не выдавая своего отношения к их словам.
– Киевские князья перешли Калку, а после…
Хоть и не договорил владимирский воевода Тимофей Волуевич, но словно горючего масла плеснул в костер – воеводы зашумели наперебой:
– Эка вздумал, Калкой пугать! А я бы еще те напомнил, што Александр Великий реку Тигру перешел против царя Дария.
– А то еще Аннибал Карфагенский при Каннах перешел Ауфид.
– Али Цесарь – Рубикон!
– Ноя еще вспомните, как он всемирный потоп переплыл на своем ковчеге. Наших забыли? Святослав сколько рек перешел, первым на недругов нападая! А Мономах, он што – за Днепром половцев поджидал?
– Олег-то вон за море ходил и щит свой на царьградские ворота повесил!
– Государь! – с передней скамьи, звякнув сталью налокотника о соседский наплечник, встал Андрей Ольгердович, повел смелыми очами на притихших воевод, ясным басовитым голосом заговорил: – Государь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Остылой тревожной синевой сквозила донская даль, в безветрии дремали стяги полков, к великокняжескому шатру, раскинутому на возвышенности возле деревни Чернавы, съезжались князья и воеводы. Димитрий только теперь встретился с Ольгердовичами, сердечно обнял их.
– Ай, витязи лихие, гнездо Гедиминово! Повязали братца-то, крепко повязали. Где он ныне?
– Вышел из Одоева, берегом Упы крадется, как вор, – отвечал рослый Андрей, заправляя под шлем мягкую густую прядь. Дмитрий, хрупкий на вид, подвижный, чуть нервный, похожий на брата лицом и серыми большими глазами, в которых еще не растаяла дымка пройденных далей, добавил:
– Наши дозоры с него глаз не спускают. Ночью гонца его к Ольгу поймали: Ягайло слезно просит ответить, когда Ольг на Дону будет. Тот, видно, не спешит, а без него Ягайло опасается к Мамаеву котлу садиться – как бы от ордынского угощения живот не схватило.
– Рязанец-то изворотлив, – заметил младший Тарусский, Мстислав. – Ждет, пока мы с Ордой порежем друг друга, он же земли наши приберет под свою руку.
– Подавится, глотка узка, – ответил Бренк.
– За народ рязанский обидно, – вступил в разговор Оболенский. – Эвон сколько охотников пришло. А кабы князь ихний с нами стал!..
– Народ за правителей не ответчик.
– За кого ж он ответчик? – зло спросил Владимир.
– Власть от бога, – тихо сказал Иван Тарусский, – должен народ чтить ее.
– От бога? – звякнул голосом Владимир. – Мамай тож от бога? Неча нам все на бога сваливать! Народ, он своих правителей стоит. Небось братоубийцу Глеба старая Рязань выбила вон. И Борьку Нижегородского народ взял за глотку, как начал тот разводить крамолу.
– Что ж, ныне бунтовать рязанцам? – сухо спросил Тарусский.
– Против князя-изменника бунтовать не грех. Али судим мы ныне тех рязанцев, кои явились к нам, не спросив свово государя? Али те бояры и паны, что от Ягайло к нам переметнулись, чести себе не добыли? Они ж бунтовщики против своих-то государей…
– Будет, Володимир, – Димитрий, хмурясь, оглядел воевод, поджидая, пока они рассядутся. Каждый из них знал свое место. На военном совете по правую руку от князя сидел брат Владимир Серпуховской, по левую – Бренк. В первом ряду напротив – Боброк, Ольгердовичи, Оболенский, Ярославский, Белозерский с сыном, Тарусские, боярин Тимофей Вельяминов, брат его Микула, за ними – другие князья и большие бояре. На князьях и воеводах полков золоченые шлемы и брони, оружие тоже чеканено золотом, изукрашено дорогими каменьями, на боярах помельче рангом чеканка серебряная. Хотя иные из них побогаче удельных князей, соблюдали необходимый в воинском деле этикет – ратники должны издалека различать своих начальников. Поэтому и ферязи почти на всех разного цвета.
В наступившей тишине взоры выжидающе устремились на государя. Он долго молчал, глядя перед собой сквозь бояр, одной рукой поглаживая темную бороду, другой опираясь на меч с золотой рукояткой. Тонкое полото льняного шатра рассеивало солнечный свет, пригашенные блики текли по высокому княжескому шишаку на гладкую сталь оплечья. Золоченое зерцало с красным фигурным крестом оттеняло густую чернь подстриженной бороды и серебристые переливы легкой кольчуги из нержавеющего булата. Стальные бутурлыки Димитрий снял, его шагреневые сапоги бросали красное пламя в зеркальные пластины оборки на бедрах, и воеводам казалось, что их государь только что вырвался из битвы, где по пояс текли кровавые ручьи.
Наконец взгляд князя как бы вернулся издалека, он жгуче глянул в лица наперсников, отчетливо заговорил:
– Наше войско соединило знамена. Ждать нам более некого, кроме врага. Перед нами Дон, за Доном – Орда. Через день-другой Мамай будет здесь. Союзники Орды – Ягайло и Ольг приотстали, один – под Одоевом, другой – под Ряжском. Мы не ведаем всех мыслей врагов, но есть у нас думка такая: могут они ударить разом, с трех сторон. Стоять будем – того дождемся. За Дон пойдем – вызов Орде бросим, и тогда уж миром никак не поладим спор. Опять же, дорогу себе отрежем. Что скажете, бояре?
Долго молчали, хотя каждый с утра ворочал в голове вопрос: что дальше? Намек бы подал государь, какое из двух решений любезнее его сердцу, ан нет: так высказался, будто оба не годятся. Может, у него есть третье, а поди угадай! Даже те, кто пришел на совет с готовым словом, задумались – так ясно и просто Димитрий обнажил опасности того и другого выбора. Наконец Вельяминов Тимофей, покашляв в кулак, осторожно заметил:
– На Воже мы встретили Бегича после его переправы и одним ударом в реку смели.
– На Воже нам не готовили удар в спину союзники Орды, – тотчас отозвался Федор Белозерский.
И без того красное лицо Вельяминова стало как буряк.
– Я лишь напомнил…
– Заманчиво ударить врага на переправе, – заговорил Иван Тарусский. – Мы раньше к Дону вышли, время есть изготовиться да последить за Мамаем и его друзьями. Ягайле-то через Дон тож идти надобно. Тут преимущество наше немалое…
– Коли встречать их поодиночке, – подхватил Ярославский. – А вот как разом обложат, что медведя в берлоге…
– Тож верно, – согласился Тарусский.
– Оно конешно, – насмешливо заговорил Ярославский, – на сем берегу стоять удобнее: земля, почитай, своя, полюшко ровнехонько позади – бежать легко будет. А из-за Дона-батюшки шибко не разбежишься, особливо спешенный.
Димитрий серьезно поглядывал на воевод, ничем не выдавая своего отношения к их словам.
– Киевские князья перешли Калку, а после…
Хоть и не договорил владимирский воевода Тимофей Волуевич, но словно горючего масла плеснул в костер – воеводы зашумели наперебой:
– Эка вздумал, Калкой пугать! А я бы еще те напомнил, што Александр Великий реку Тигру перешел против царя Дария.
– А то еще Аннибал Карфагенский при Каннах перешел Ауфид.
– Али Цесарь – Рубикон!
– Ноя еще вспомните, как он всемирный потоп переплыл на своем ковчеге. Наших забыли? Святослав сколько рек перешел, первым на недругов нападая! А Мономах, он што – за Днепром половцев поджидал?
– Олег-то вон за море ходил и щит свой на царьградские ворота повесил!
– Государь! – с передней скамьи, звякнув сталью налокотника о соседский наплечник, встал Андрей Ольгердович, повел смелыми очами на притихших воевод, ясным басовитым голосом заговорил: – Государь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171