Да на что этим-то горемычным травить нас теперь? Орда Мамая ушла, а брось мы их тут одних, посередь степи… Ну-ка, спроси – согласны ли они сами остаться?
Толмач перевел, женщины растерянно переглядывались, потом испуганно замотали головами, затараторили: «Москва, якши Москва!»
– То-то, – сощурился боярин. – Во чужую орду – хлебать беду, это они получше нас знают. Давай-ка, орда, за дело, скорее в Москву попадешь! Да поласковей пусть победителей привечают, на пользу пойдет.
Хасан первым взлетел на холм, спрыгнул с лошади, осторожно приблизился к золотому шатру, одолевая трепет. Выйди сейчас Мамай, глядишь, колени сами подломятся и про меч забудешь. Трудно мстить повелителям, кланяться им куда легче. Мечом осторожно раздвинул полог, еще осторожнее заглянул внутрь. Ковры, застеленное коврами ложе, подушки у стенок, одежда и оружие, развешанные на серебряных крючках, вшитых в толстый, стеганый шелк, маленький золотой трон, осыпанный драгоценными каменьями, у изголовья ложа… Сзади наперли, сотский Олекса пытался пролезть в шатер, но Хасан властно остановил его:
– Нельзя, боярин!
– Што там, тигра?
– Хуже, боярин.
Осматриваясь, Хасан внезапно оцепенел. Поднял руку, провел по глазам, но видение не пропало: в трех сотнях шагов от вершины холма, в лощинке, среди молодых березок пряталась знакомая пестрая юрта Мамаевой дочери. Двое воинов в алых халатах, подобные истуканам, стояли у входа, словно Орда мирно отдыхала вокруг. Хасан ничего не понимал, кроме того, что алые халаты не могут стеречь пустую юрту. Да и зачем юрта, если нет царевны? Или там поселилась какая-нибудь временная жена Мамая?
К холму мчались новые отряды русских всадников, и Хасан заторопился.
– Боярин, стой здесь со своими. Не входи в шатер и никого не впускай без меня!
– Да кто там, князь?
– Там может быть Ула. Она не промахивается, от ее укуса не выживают. Ждите меня!
Воины, теснясь у шатра, непонимающе смотрели на Хасана, однако объяснять было некогда, он бегом кинулся вниз, к пестрому шатру, за ним – его десяток. Нукеры, увидев порванный, запыленный пурпурный плащ, разинули рты, но тут же пришли в себя и обнажили мечи. Сзади зашелестело железо – воины Хасана тоже приготовились к схватке. Хасан остановился, заговорил:
– Джигиты! Я знаю вас, вы храбрые и верные люди, но разве меня вы не узнали?
– Мы узнали тебя, изменник! – воскликнул один. – Ты уже хотел похитить царевну и теперь пришел за этим. Но если сделаешь еще шаг, мы изрубим тебя в куски!
– Разве царевна жива?
– Она жива, а ты будешь мертв.
– Князь, дозволь? – рядом с Хасаном встал богатырь из его отряда. – Я научу их уважению.
– Нет! – Хасан остановил воина. Земля пела от гула далеких копыт, пело небо кликами лебедей и ветром, пела душа Хасана немыслимым счастьем. – Нет! Я не хочу крови теперь, здесь, у ее жилища. Слушайте, нукеры, Хасан никогда не был изменником, Хасан от рождения был русским князем, татарин Хасан служил своему русскому государю и своей настоящей родине. Но и второй своей родине, татарской, где он вырос, Хасан всегда желал добра. Предатель – Мамай. Он бросил Орду на русские мечи, а сам, как последний трус, бежал с поля боя, даже не обнажив оружия. Он и вас предал, бросив одних. Он и дочь свою предал, бросил, как добычу, чтобы она не мешала ему спасать его собственную шкуру. Разве обязаны вы соблюдать клятву, данную такому повелителю!
Нукеры смутились. Забытые, оставленные на произвол судьбы, не имеющие права на шаг отойти от юрты царевны, они не понимали до конца, что происходит. Видя их колебание, Хасан с еще большим жаром заговорил:
– Вы знаете меня, джигиты, – один я, без помощи моих воинов, мог бы проложить себе дорогу в эту юрту. Но, клянусь всесильным богом, я не хочу вашей крови. И пришел я не погубить царевну, а спасти. Слышите – русское войско облегает холм. Мамая больше нет, здесь власть русского государя, и я – его служебный князь. Вы честные воины, я знаю, и готов взять вас к себе на службу. Уберите мечи! Ради ваших матерей, которые, как и вы, наверное, брошены на волю судьбы, уберите мечи!
Воины разом отступили, вложили мечи в ножны, склонили головы, когда Хасан проходил в шатер, – этому человеку они готовы были служить теперь, когда Мамай так предательски бросил их. Нукерами обязаны дорожить даже великие ханы. Русские стояли в нерешительности, поглядывая на богатырей в алых халатах, которые, кажется, намеревались продолжать службу у этого шатра…
Хасану показалось – продолжается та безумная ночь, когда он впервые самовольно вошел в это святилище. Почти все было по-прежнему здесь, только не свеча, а вечерний луч, проникавший сквозь полосу прозрачного стекла, вшитого в шелк, освещал убранство юрты, да рабынь было несколько, одни жались по углам, другие к ложу царевны. Она лежала под тем же балдахином, укрытая легким шелковым одеялом, и смотрела на Хасана расширенными глазами. Как и тогда, он опустился на колени и прижался лицом к ее ногам. Нескоро подняв голову, он посмотрел в ее лицо и с трудом узнал. Оно было бледным, опавшим, только глаза те же, да губы пылали еще ярче.
– Я пришел служить тебе, царевна.
Она покачала головой:
– Я все слышала, – от звука ее голоса Хасан вздрогнул счастливо, хотя полушепот ее походил на плач. – Значит, Орда разбита… Я чуяла эту беду…
Рабыни слезно заголосили, она с досадой велела им замолчать, и они покорно затихли.
– Если ты правда русский князь и пришел за мной, я не гожусь в служанки. Видишь, не могу даже встать, чтобы поднести тебе чашу вина, как тогда…
Хасан понял, почему она в такой час на ложе, почему брошена отцом, он снова прижался лицом к ее ногам.
– Ты никогда не станешь ничьей служанкой, потому что ты – моя госпожа до конца дней. Мое княжество – твое княжество. Но если хочешь вернуться в Сарай, я сделаю это.
Девушка закусила губу, все так же покачивая головой, по бледным щекам ее текли слезы.
– Мне часто снилось, будто я стала русской княгиней. И вот как злая судьба наказала меня за то, что готова была принять чужую веру… Лучше бы я умерла от яда этой страшной гадины. У моих ног прекрасный князь, которого я однажды готова была полюбить простым нукером, и я не могу даже встать, чтобы поклониться ему за преданность. Лучше я умру…
Снова завыли в голос рабыни, Хасан выпрямился:
– Царевна!.. Нет, забудьте все ордынскую царевну! Ее нет больше! Княгиня Наиля, княжна Наиля – как хочешь зовись отныне. И, клянусь богом, ты будешь ходить!
Кусая губы и молча плача, девушка все так же отрицательно качала головой, но Хасан уже все решил за нее. Потому что услышал ее признание.
– Почему я раньше не знала, кто ты!
Хасан засмеялся:
– Это знали только три человека на всей земле. Боюсь, если бы узнал четвертый, мою голову Мамай велел бы давно насадить на кол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Толмач перевел, женщины растерянно переглядывались, потом испуганно замотали головами, затараторили: «Москва, якши Москва!»
– То-то, – сощурился боярин. – Во чужую орду – хлебать беду, это они получше нас знают. Давай-ка, орда, за дело, скорее в Москву попадешь! Да поласковей пусть победителей привечают, на пользу пойдет.
Хасан первым взлетел на холм, спрыгнул с лошади, осторожно приблизился к золотому шатру, одолевая трепет. Выйди сейчас Мамай, глядишь, колени сами подломятся и про меч забудешь. Трудно мстить повелителям, кланяться им куда легче. Мечом осторожно раздвинул полог, еще осторожнее заглянул внутрь. Ковры, застеленное коврами ложе, подушки у стенок, одежда и оружие, развешанные на серебряных крючках, вшитых в толстый, стеганый шелк, маленький золотой трон, осыпанный драгоценными каменьями, у изголовья ложа… Сзади наперли, сотский Олекса пытался пролезть в шатер, но Хасан властно остановил его:
– Нельзя, боярин!
– Што там, тигра?
– Хуже, боярин.
Осматриваясь, Хасан внезапно оцепенел. Поднял руку, провел по глазам, но видение не пропало: в трех сотнях шагов от вершины холма, в лощинке, среди молодых березок пряталась знакомая пестрая юрта Мамаевой дочери. Двое воинов в алых халатах, подобные истуканам, стояли у входа, словно Орда мирно отдыхала вокруг. Хасан ничего не понимал, кроме того, что алые халаты не могут стеречь пустую юрту. Да и зачем юрта, если нет царевны? Или там поселилась какая-нибудь временная жена Мамая?
К холму мчались новые отряды русских всадников, и Хасан заторопился.
– Боярин, стой здесь со своими. Не входи в шатер и никого не впускай без меня!
– Да кто там, князь?
– Там может быть Ула. Она не промахивается, от ее укуса не выживают. Ждите меня!
Воины, теснясь у шатра, непонимающе смотрели на Хасана, однако объяснять было некогда, он бегом кинулся вниз, к пестрому шатру, за ним – его десяток. Нукеры, увидев порванный, запыленный пурпурный плащ, разинули рты, но тут же пришли в себя и обнажили мечи. Сзади зашелестело железо – воины Хасана тоже приготовились к схватке. Хасан остановился, заговорил:
– Джигиты! Я знаю вас, вы храбрые и верные люди, но разве меня вы не узнали?
– Мы узнали тебя, изменник! – воскликнул один. – Ты уже хотел похитить царевну и теперь пришел за этим. Но если сделаешь еще шаг, мы изрубим тебя в куски!
– Разве царевна жива?
– Она жива, а ты будешь мертв.
– Князь, дозволь? – рядом с Хасаном встал богатырь из его отряда. – Я научу их уважению.
– Нет! – Хасан остановил воина. Земля пела от гула далеких копыт, пело небо кликами лебедей и ветром, пела душа Хасана немыслимым счастьем. – Нет! Я не хочу крови теперь, здесь, у ее жилища. Слушайте, нукеры, Хасан никогда не был изменником, Хасан от рождения был русским князем, татарин Хасан служил своему русскому государю и своей настоящей родине. Но и второй своей родине, татарской, где он вырос, Хасан всегда желал добра. Предатель – Мамай. Он бросил Орду на русские мечи, а сам, как последний трус, бежал с поля боя, даже не обнажив оружия. Он и вас предал, бросив одних. Он и дочь свою предал, бросил, как добычу, чтобы она не мешала ему спасать его собственную шкуру. Разве обязаны вы соблюдать клятву, данную такому повелителю!
Нукеры смутились. Забытые, оставленные на произвол судьбы, не имеющие права на шаг отойти от юрты царевны, они не понимали до конца, что происходит. Видя их колебание, Хасан с еще большим жаром заговорил:
– Вы знаете меня, джигиты, – один я, без помощи моих воинов, мог бы проложить себе дорогу в эту юрту. Но, клянусь всесильным богом, я не хочу вашей крови. И пришел я не погубить царевну, а спасти. Слышите – русское войско облегает холм. Мамая больше нет, здесь власть русского государя, и я – его служебный князь. Вы честные воины, я знаю, и готов взять вас к себе на службу. Уберите мечи! Ради ваших матерей, которые, как и вы, наверное, брошены на волю судьбы, уберите мечи!
Воины разом отступили, вложили мечи в ножны, склонили головы, когда Хасан проходил в шатер, – этому человеку они готовы были служить теперь, когда Мамай так предательски бросил их. Нукерами обязаны дорожить даже великие ханы. Русские стояли в нерешительности, поглядывая на богатырей в алых халатах, которые, кажется, намеревались продолжать службу у этого шатра…
Хасану показалось – продолжается та безумная ночь, когда он впервые самовольно вошел в это святилище. Почти все было по-прежнему здесь, только не свеча, а вечерний луч, проникавший сквозь полосу прозрачного стекла, вшитого в шелк, освещал убранство юрты, да рабынь было несколько, одни жались по углам, другие к ложу царевны. Она лежала под тем же балдахином, укрытая легким шелковым одеялом, и смотрела на Хасана расширенными глазами. Как и тогда, он опустился на колени и прижался лицом к ее ногам. Нескоро подняв голову, он посмотрел в ее лицо и с трудом узнал. Оно было бледным, опавшим, только глаза те же, да губы пылали еще ярче.
– Я пришел служить тебе, царевна.
Она покачала головой:
– Я все слышала, – от звука ее голоса Хасан вздрогнул счастливо, хотя полушепот ее походил на плач. – Значит, Орда разбита… Я чуяла эту беду…
Рабыни слезно заголосили, она с досадой велела им замолчать, и они покорно затихли.
– Если ты правда русский князь и пришел за мной, я не гожусь в служанки. Видишь, не могу даже встать, чтобы поднести тебе чашу вина, как тогда…
Хасан понял, почему она в такой час на ложе, почему брошена отцом, он снова прижался лицом к ее ногам.
– Ты никогда не станешь ничьей служанкой, потому что ты – моя госпожа до конца дней. Мое княжество – твое княжество. Но если хочешь вернуться в Сарай, я сделаю это.
Девушка закусила губу, все так же покачивая головой, по бледным щекам ее текли слезы.
– Мне часто снилось, будто я стала русской княгиней. И вот как злая судьба наказала меня за то, что готова была принять чужую веру… Лучше бы я умерла от яда этой страшной гадины. У моих ног прекрасный князь, которого я однажды готова была полюбить простым нукером, и я не могу даже встать, чтобы поклониться ему за преданность. Лучше я умру…
Снова завыли в голос рабыни, Хасан выпрямился:
– Царевна!.. Нет, забудьте все ордынскую царевну! Ее нет больше! Княгиня Наиля, княжна Наиля – как хочешь зовись отныне. И, клянусь богом, ты будешь ходить!
Кусая губы и молча плача, девушка все так же отрицательно качала головой, но Хасан уже все решил за нее. Потому что услышал ее признание.
– Почему я раньше не знала, кто ты!
Хасан засмеялся:
– Это знали только три человека на всей земле. Боюсь, если бы узнал четвертый, мою голову Мамай велел бы давно насадить на кол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171