Ты так всегда одеваешься?
– Да.
Пальцы Дэвида стали непроизвольно сжиматься и разжиматься:
– Ты так похожа на свою мать. Когда я увидел тебя у окна… В общем, полная ее копия.
Он стал пристально изучать каждую черточку ее лица, словно пытаясь найти какое-то сходство с самим собой. Катарине было интересно, увидел ли отец то, что так страстно желал увидеть. Но испытующее выражение лица постепенно исчезло, и появился оценивающий, чисто мужской взгляд. Он пристально вглядывался теперь в ярко накрашенные губы, скользнул по тугой, выпирающей из кожаного платья груди, по подчеркнуто обтянутым бедрам. Катарина видела, как ослабли крепко сжатые губы отца и постепенно начали растягиваться в улыбке, таящей в себе нечто циничное.
Интуитивно Катарина поняла, что отец хочет зацепиться за что-то такое, что можно презирать. Довольно быстро он, кажется, нашел, что искал. Скорее всего, что-то во внешнем виде Катарины. И тогда словно все вновь встало на свои места, и этот человек вновь обрел уверенность. Он даже подбоченился, прежде чем произнес:
– Твоя мать тоже была небрежна с косметикой.
Первое потрясение от встречи успело пройти, и из глубин души вновь всплыло старое холодное чувство:
– Удивительно, что ты помнишь это.
– Что? Помню? Ах да, жена предупредила меня, что ты не дура. Это правда?
– Правда.
– Тогда не играй со мной. Никогда. – Взгляд отца вновь скользнул по откровенному вырезу на платье дочери. Наверное, так же, с чувством превосходства, он смотрел когда-то на ее мать. – Не смей больше надевать это платье.
– Почему?
– Выглядишь, как проститутка.
– Проститутка?
– Путана по-вашему .
Она почувствовала, как лицо словно обожгло что-то.
– Неужели твоя бабушка одобрила все это?
Катарина крепко сжала зубы от злости.
– Бабушка последнее время не вставала с постели, где ей было знать, как одевается внучка.
– Понятно. Ну здесь тебе гарантирован надежный присмотр. Теперь тебе не надо заботиться о себе самой. Ты у меня дома, значит, и вести себя надо соответственно.
Он взглянул на часы – тонкий золотой диск, затерявшийся в рыжих волосах на запястье:
– Надеюсь, тебе известно, что в своей стране я человек весьма значительный?
– Известно.
– Таких, как я, – около тысячи в Британии.
– И что же из того?
– А то, что у таких людей всегда есть враги, и некоторые люди готовы любой ценой сбросить меня вниз.
– Почему?
– Такова парламентская система. Таковы правила игры. Социалисты – наши враги. И они готовы пойти на все, чтобы уничтожить кого-нибудь из нас.
– Тогда я социалист, – коротко ответила Катарина.
– Что ж, положение затруднительное. Тогда послушайся моего совета – держи при себе свои взгляды и никогда не выходи на люди в подобной одежде.
– Я буду одеваться так, как хочу.
– Нет. Так, как тебе скажут, – отрезал Дэвид. – И я не хочу, чтобы ты разговаривала обо мне с кем попало. Я запрещаю тебе это. Не важно, какими бы милыми и добрыми ни казались тебе люди. Даже если они предложат деньги или, – Дэвид явно не мог подобрать нужного слова, – какую-нибудь безделушку. Не говори лишнего. Просто скажи, что ты мне многим обязана. И я буду очень признателен тебе. И все. А лучше всего вообще старайся никому не рассказывать, что я твой отец. Понятно?
– А чего ты так стыдишься, папа?
Его недовольство она ощутила тут же.
– Стыдиться мне нечего, девочка.
– Но тогда почему ты запрещаешь мне разговаривать с людьми и касаться в разговоре твоей персоны, даже если будут предложены деньги и… безделушки?
Последние слова Катарина произнесла с явной иронией. Лицо Дэвида в один миг сделалось холодным и непроницаемым.
– Кажется, ты меня не совсем поняла.
Катарину начала бить мелкая дрожь.
– Нет. Вполне. Тебе стыдно иметь незаконнорожденную дочь. Но я тебя почему-то не стыжусь, хотя вполне могла бы.
Она увидела, как его голубые глаза сузились от гнева:
– И что же ты хотела этим сказать?
Катарине захотелось вдруг выкрикнуть своему отцу прямо в лицо все, что она о нем думает, все, что скопилось в одинокой душе за долгие годы. Но слова застряли в горле, словно задушив девушку.
Дэвид продолжал внимательно рассматривать дочь.
– Я предупредил тебя, – сказал он мягко, но с вызовом. – Не играй со мной. Никогда. Я не потерплю этого. – Не дождавшись ответа, Дэвид развернулся и пошел к двери: – Эвелин!
Мгновение спустя на пороге показалась Эвелин. Улыбку будто смыло с ее лица, когда она взглянула на Катарину.
– Что ты с собой сделала! – вскрикнула она.
– Это и есть твой Боттичелли? – с сарказмом произнес Дэвид. – А может быть, моторизованная Мона Лиза?
Эвелин уставилась на черное кожаное платье, на губы в помаде, на неумело подкрашенные ресницы. Казалось, она всерьез начала сомневаться в том, что из этой вульгарной школьницы можно сделать что-то приличное:
– О, Кейт!
На лице Дэвида опять появилась издевательская ухмылка:
– Мило, не правда ли? Вот это ты называешь изяществом? Стоит ей в таком виде сделать хотя бы шаг из дому, как у наших дверей вся Флит-стрит разобьет палаточный лагерь. А тебе останется только красный фонарь повесить.
И с этими словами Дэвид вышел из комнаты.
– Глупая девчонка, – спокойно произнесла Эвелин. Она взяла Катарину за подбородок и платком вытерла губную помаду четырьмя точными движениями. – Иди и умойся немедленно. И запомни – никакой косметики, пока не подрастешь.
– Но…
– Иди!
Катарина повиновалась, даже сама толком не зная почему. С гладкой зеркальной поверхности угрюмо посмотрело на девушку ее собственное отражение со следами губной помады в уголках рта. Вот и встретилась с отцом. Через пятнадцать лет она наконец взглянула ему в глаза.
Умывшись, Катарина покинула ванную.
– Смени платье, – продолжала командовать Эвелин. – Может быть, ты воображаешь, что оно делает тебя взрослой, но это лишь обман. В нем ты выглядишь как проститутка.
– Я сама купила его, я экономила на чем могла.
– Ну и глупо, что впустую растратила свои деньги. И еще глупее то, что ты решилась надеть это на встречу с отцом. Ведь ты же хотела добиться от него хотя бы уважения, не правда ли?
– Мне не важно, что он думает обо мне.
– Нет, важно. Ведь ты хотела поначалу возмутить его? Что ж, тебе это удалось, и я думаю, что ты удовлетворена.
Катарина вспомнила выражение, появившееся на лице отца, и сверкнувшее презрение во взгляде. Да, она действительно хотела провокации, но не ожидала подобной реакции. Катарина решила, что больше никогда не наденет этого платья.
– Что же мне носить тогда? – устало сдалась девушка.
Эвелин подошла к шкафу и быстро просмотрела его содержимое:
– Где ты набрала все это?
– Когда могла, покупала сама. Остальное мне дали те, кто занимается благотворительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
– Да.
Пальцы Дэвида стали непроизвольно сжиматься и разжиматься:
– Ты так похожа на свою мать. Когда я увидел тебя у окна… В общем, полная ее копия.
Он стал пристально изучать каждую черточку ее лица, словно пытаясь найти какое-то сходство с самим собой. Катарине было интересно, увидел ли отец то, что так страстно желал увидеть. Но испытующее выражение лица постепенно исчезло, и появился оценивающий, чисто мужской взгляд. Он пристально вглядывался теперь в ярко накрашенные губы, скользнул по тугой, выпирающей из кожаного платья груди, по подчеркнуто обтянутым бедрам. Катарина видела, как ослабли крепко сжатые губы отца и постепенно начали растягиваться в улыбке, таящей в себе нечто циничное.
Интуитивно Катарина поняла, что отец хочет зацепиться за что-то такое, что можно презирать. Довольно быстро он, кажется, нашел, что искал. Скорее всего, что-то во внешнем виде Катарины. И тогда словно все вновь встало на свои места, и этот человек вновь обрел уверенность. Он даже подбоченился, прежде чем произнес:
– Твоя мать тоже была небрежна с косметикой.
Первое потрясение от встречи успело пройти, и из глубин души вновь всплыло старое холодное чувство:
– Удивительно, что ты помнишь это.
– Что? Помню? Ах да, жена предупредила меня, что ты не дура. Это правда?
– Правда.
– Тогда не играй со мной. Никогда. – Взгляд отца вновь скользнул по откровенному вырезу на платье дочери. Наверное, так же, с чувством превосходства, он смотрел когда-то на ее мать. – Не смей больше надевать это платье.
– Почему?
– Выглядишь, как проститутка.
– Проститутка?
– Путана по-вашему .
Она почувствовала, как лицо словно обожгло что-то.
– Неужели твоя бабушка одобрила все это?
Катарина крепко сжала зубы от злости.
– Бабушка последнее время не вставала с постели, где ей было знать, как одевается внучка.
– Понятно. Ну здесь тебе гарантирован надежный присмотр. Теперь тебе не надо заботиться о себе самой. Ты у меня дома, значит, и вести себя надо соответственно.
Он взглянул на часы – тонкий золотой диск, затерявшийся в рыжих волосах на запястье:
– Надеюсь, тебе известно, что в своей стране я человек весьма значительный?
– Известно.
– Таких, как я, – около тысячи в Британии.
– И что же из того?
– А то, что у таких людей всегда есть враги, и некоторые люди готовы любой ценой сбросить меня вниз.
– Почему?
– Такова парламентская система. Таковы правила игры. Социалисты – наши враги. И они готовы пойти на все, чтобы уничтожить кого-нибудь из нас.
– Тогда я социалист, – коротко ответила Катарина.
– Что ж, положение затруднительное. Тогда послушайся моего совета – держи при себе свои взгляды и никогда не выходи на люди в подобной одежде.
– Я буду одеваться так, как хочу.
– Нет. Так, как тебе скажут, – отрезал Дэвид. – И я не хочу, чтобы ты разговаривала обо мне с кем попало. Я запрещаю тебе это. Не важно, какими бы милыми и добрыми ни казались тебе люди. Даже если они предложат деньги или, – Дэвид явно не мог подобрать нужного слова, – какую-нибудь безделушку. Не говори лишнего. Просто скажи, что ты мне многим обязана. И я буду очень признателен тебе. И все. А лучше всего вообще старайся никому не рассказывать, что я твой отец. Понятно?
– А чего ты так стыдишься, папа?
Его недовольство она ощутила тут же.
– Стыдиться мне нечего, девочка.
– Но тогда почему ты запрещаешь мне разговаривать с людьми и касаться в разговоре твоей персоны, даже если будут предложены деньги и… безделушки?
Последние слова Катарина произнесла с явной иронией. Лицо Дэвида в один миг сделалось холодным и непроницаемым.
– Кажется, ты меня не совсем поняла.
Катарину начала бить мелкая дрожь.
– Нет. Вполне. Тебе стыдно иметь незаконнорожденную дочь. Но я тебя почему-то не стыжусь, хотя вполне могла бы.
Она увидела, как его голубые глаза сузились от гнева:
– И что же ты хотела этим сказать?
Катарине захотелось вдруг выкрикнуть своему отцу прямо в лицо все, что она о нем думает, все, что скопилось в одинокой душе за долгие годы. Но слова застряли в горле, словно задушив девушку.
Дэвид продолжал внимательно рассматривать дочь.
– Я предупредил тебя, – сказал он мягко, но с вызовом. – Не играй со мной. Никогда. Я не потерплю этого. – Не дождавшись ответа, Дэвид развернулся и пошел к двери: – Эвелин!
Мгновение спустя на пороге показалась Эвелин. Улыбку будто смыло с ее лица, когда она взглянула на Катарину.
– Что ты с собой сделала! – вскрикнула она.
– Это и есть твой Боттичелли? – с сарказмом произнес Дэвид. – А может быть, моторизованная Мона Лиза?
Эвелин уставилась на черное кожаное платье, на губы в помаде, на неумело подкрашенные ресницы. Казалось, она всерьез начала сомневаться в том, что из этой вульгарной школьницы можно сделать что-то приличное:
– О, Кейт!
На лице Дэвида опять появилась издевательская ухмылка:
– Мило, не правда ли? Вот это ты называешь изяществом? Стоит ей в таком виде сделать хотя бы шаг из дому, как у наших дверей вся Флит-стрит разобьет палаточный лагерь. А тебе останется только красный фонарь повесить.
И с этими словами Дэвид вышел из комнаты.
– Глупая девчонка, – спокойно произнесла Эвелин. Она взяла Катарину за подбородок и платком вытерла губную помаду четырьмя точными движениями. – Иди и умойся немедленно. И запомни – никакой косметики, пока не подрастешь.
– Но…
– Иди!
Катарина повиновалась, даже сама толком не зная почему. С гладкой зеркальной поверхности угрюмо посмотрело на девушку ее собственное отражение со следами губной помады в уголках рта. Вот и встретилась с отцом. Через пятнадцать лет она наконец взглянула ему в глаза.
Умывшись, Катарина покинула ванную.
– Смени платье, – продолжала командовать Эвелин. – Может быть, ты воображаешь, что оно делает тебя взрослой, но это лишь обман. В нем ты выглядишь как проститутка.
– Я сама купила его, я экономила на чем могла.
– Ну и глупо, что впустую растратила свои деньги. И еще глупее то, что ты решилась надеть это на встречу с отцом. Ведь ты же хотела добиться от него хотя бы уважения, не правда ли?
– Мне не важно, что он думает обо мне.
– Нет, важно. Ведь ты хотела поначалу возмутить его? Что ж, тебе это удалось, и я думаю, что ты удовлетворена.
Катарина вспомнила выражение, появившееся на лице отца, и сверкнувшее презрение во взгляде. Да, она действительно хотела провокации, но не ожидала подобной реакции. Катарина решила, что больше никогда не наденет этого платья.
– Что же мне носить тогда? – устало сдалась девушка.
Эвелин подошла к шкафу и быстро просмотрела его содержимое:
– Где ты набрала все это?
– Когда могла, покупала сама. Остальное мне дали те, кто занимается благотворительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161