Может быть, преждевременно говорить об этом, но я хотел бы, чтобы вы знали заранее. В случае продолжительного и серьезного увечья выплата может достигнуть и четырех миллионов долларов. Кома как раз подходит под такую статью. А в случае смерти – шести миллионов. – Сказав это, агент развернул обертку очередной эвкалиптовой пилюли и принялся ее сосать, глядя Анне в лицо: – Естественно, мисс Келли, вы единственная, кто может претендовать на подобную сумму.
Услышанное слегка ошеломило Анну:
– Понимаю. Спасибо за важную информацию. Но я надеюсь, что мама очень скоро поправится.
– Мы все на это надеемся. Однако уже сейчас следует решить: тратить деньги на медицинские расходы или получить всю сумму сразу. Впрочем, не беспокойтесь и об этом пока. Мы постараемся уладить все сами. – Агент положил пухлую ладонь на плечо Анны.
Она проводила посетителя до входной двери, а когда тот ушел, решила сразу же позвонить в Англию Эвелин Годболд.
Мачеха ее матери Эвелин казалась Анне в детстве богиней с Олимпа, где она продолжала пребывать и в своей величественной старости. Эвелин и Кейт были очень близки и дружны, хотя Анна не могла объяснить себе этого. Порой их молчание выражало гораздо больше, чем слова.
Возраст и недуги сделали Эвелин еще более отстраненной в глазах Анны. Бабушка уже несколько лет мужественно боролась с раком и теперь почти не выезжала из своего дома в Нортамберленде. Эвелин обладала чувством собственного достоинства, которое не покидало ее и сейчас, когда болезнь прогрессировала, лишая ее сил и независимости. Никого, кроме матери, Анна так не уважала, как Эвелин.
Эвелин коротко вскрикнула в трубку, услышав новость, а Анне показалось, что ее ударили прямо по сердцу.
– Не беспокойся, бабушка. О маме очень хорошо заботятся. Kapp Мемориал – замечательный госпиталь.
– Но ведь она ушла от нас, – произнесла Эвелин с такой безнадежностью в голосе, что Анна чуть не расплакалась от неожиданности.
– Нет, бабушка, нет. Ей сейчас лучше.
– Лучше, говоришь? А доктора твердят, наверное, что надежд никаких?
– Они просто обследуют ее. Госпиталь очень, очень хороший.
– Если бы я только могла добраться к вам.
– Даже и не думай об этом. Через некоторое время, я думаю, она должна начать ходить. Уверена в этом.
– Я чувствую себя совершенно бесполезной, – в величественном голосе послышалось раздражение. – Это чертово разрушающееся тело. Как я ненавижу его. Я просто не в силах буду приехать, Анна, как бы мне ни хотелось. Я не могу вам помочь. Через два дня я сама отправляюсь в больницу.
– О черт, – выпалила Анна. – Почему, бабушка?
– Чтобы из меня вырезали еще чуть-чуть этой дряни, – коротко ответила Эвелин.
– Еще одна операция?
– Да. Я не говорила об этом Кейт. Не хотела ее беспокоить.
Анна закрыла глаза. Какая глупость. Знай она заранее, никогда не позвонила бы бабушке. Теперь Эвелин ложится на операцию с мыслями о своей приемной дочери, а не о себе.
– О Господи. Прости меня.
– Не извиняйся. Это не твоя вина, дитя мое.
– Снова кишечник?
– Не важно. Беспокоиться не о чем.
– Может быть, мама придет в себя к твоему возвращению.
– Да. Может быть, может быть, – в голосе Эвелин не прозвучало ни одной даже притворной ноты надежды.
– А в какую больницу кладут тебя?
– Ньюкасл дженерал. В отделение женской хирургии. Я дам тебе телефон. Анна, подожди, не вешай трубку.
«Как всегда, не говорит мне правду, насколько она больна, – подумала Анна, – а успокаивает, что ни о чем беспокоиться не надо . Но это – третья операция в течение последних пяти лет».
Эвелин продиктовала номер телефона, Анна записала его:
– Когда я смогу позвонить?
– В пятницу утром. Если не разрешат поговорить, то хотя бы передадут твои слова.
– Бабушка, пожалуйста , слышишь, пожалуйста, постарайся не волноваться из-за мамы. У тебя и своих переживаний предостаточно.
– Как и у тебя, дитя мое, – в голосе старой леди послышалась какая-то безнадежная усталость.
Попрощавшись и повесив трубку, Анна еще долго продолжала сидеть у телефона, почти физически ощущая, как неожиданно свалившаяся на нее ответственность пригибает ее своей тяжестью к земле. Жизнь Анны в Америке была такой легкой и свободной: снятые квартиры, машины напрокат, совсем немного собственности, которая почти вся укладывалась в дорожный чемодан, да кредитные карточки. Прибавить сюда несколько любовных историй без каких-либо серьезных обязательств обеих сторон – вот ее прошлое. Критическое состояние матери заставляет ее изменить свою жизнь до неузнаваемости, и прежде всего – повзрослеть.
Когда Анна переступила порог палаты, две медсестры в белых халатах стояли у постели матери. Она увидела, что мать отключили от аппарата с кислородом и никаких трубок около рта не было. И хотя голову покрывала белая повязка, вид больной был теперь не такой пугающий. Конечно, она все равно выглядела очень хрупкой в окружении всех этих приборов.
Сестры занимались больной. Анна сидела у постели, пока они отсасывали жидкость изо рта и носа, закапывали какое-то лекарство в неподвижные глаза матери и заменяли сумку катетера. Но когда женщины принялись массировать руки и ноги больной, Анна решительно встала с места.
– Это я могу и сама, – предложила она. Медсестры показали, что нужно делать, и оставили Анну одну с матерью. Нежно поцеловав Кейт в бровь, дочь начала мягко массировать материнские руки и ноги. Кожа была мягкой, а мышечный тонус просто великолепным. Как долго еще может сохраниться подобное состояние, перед тем как медленно, но верно тело начнет разрушаться?
– Где, черт возьми, тебя носило, мама? – не выдержала Анна. – Что ты собиралась найти? – Она изучала безжизненное лицо Кейт, пытаясь обнаружить хоть малейшие признаки эмоций. – Мне все время казалось, что я понимаю тебя. Почему же ты не доверяла мне своих секретов?
Подойдя к магнитофону, Анна поставила кассету и поднесла динамик к самому уху больной. Светлая радостная музыка скрипичного концерта Вивальди буквально взорвала воздух и рассыпалась искрами.
– Я бы помогла тебе, мам. Ведь я журналист, расследование – моя работа. Да к тому же я твоя дочь. Кто этот таинственный человек, следы которого ты искала в России? Как он оказался в нацистском лагере? И как все это могло произойти с ним? Мы найдем его, мама. Когда ты поправишься, мы узнаем друг друга лучше и будем искать незнакомца вместе.
Анна взяла безжизненную руку матери и стала ее гладить.
– А сейчас я отправлюсь в магазин, чтобы заменить все поломанные вещи в квартире на новые. Страховой агент оказался очень милым человеком. Он дал мне для начала приличную сумму. И сегодня я уже видела очень неплохие диваны.
Музыка Вивальди продолжала звучать, а пальцы Анны нежно касались бровей Кейт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Услышанное слегка ошеломило Анну:
– Понимаю. Спасибо за важную информацию. Но я надеюсь, что мама очень скоро поправится.
– Мы все на это надеемся. Однако уже сейчас следует решить: тратить деньги на медицинские расходы или получить всю сумму сразу. Впрочем, не беспокойтесь и об этом пока. Мы постараемся уладить все сами. – Агент положил пухлую ладонь на плечо Анны.
Она проводила посетителя до входной двери, а когда тот ушел, решила сразу же позвонить в Англию Эвелин Годболд.
Мачеха ее матери Эвелин казалась Анне в детстве богиней с Олимпа, где она продолжала пребывать и в своей величественной старости. Эвелин и Кейт были очень близки и дружны, хотя Анна не могла объяснить себе этого. Порой их молчание выражало гораздо больше, чем слова.
Возраст и недуги сделали Эвелин еще более отстраненной в глазах Анны. Бабушка уже несколько лет мужественно боролась с раком и теперь почти не выезжала из своего дома в Нортамберленде. Эвелин обладала чувством собственного достоинства, которое не покидало ее и сейчас, когда болезнь прогрессировала, лишая ее сил и независимости. Никого, кроме матери, Анна так не уважала, как Эвелин.
Эвелин коротко вскрикнула в трубку, услышав новость, а Анне показалось, что ее ударили прямо по сердцу.
– Не беспокойся, бабушка. О маме очень хорошо заботятся. Kapp Мемориал – замечательный госпиталь.
– Но ведь она ушла от нас, – произнесла Эвелин с такой безнадежностью в голосе, что Анна чуть не расплакалась от неожиданности.
– Нет, бабушка, нет. Ей сейчас лучше.
– Лучше, говоришь? А доктора твердят, наверное, что надежд никаких?
– Они просто обследуют ее. Госпиталь очень, очень хороший.
– Если бы я только могла добраться к вам.
– Даже и не думай об этом. Через некоторое время, я думаю, она должна начать ходить. Уверена в этом.
– Я чувствую себя совершенно бесполезной, – в величественном голосе послышалось раздражение. – Это чертово разрушающееся тело. Как я ненавижу его. Я просто не в силах буду приехать, Анна, как бы мне ни хотелось. Я не могу вам помочь. Через два дня я сама отправляюсь в больницу.
– О черт, – выпалила Анна. – Почему, бабушка?
– Чтобы из меня вырезали еще чуть-чуть этой дряни, – коротко ответила Эвелин.
– Еще одна операция?
– Да. Я не говорила об этом Кейт. Не хотела ее беспокоить.
Анна закрыла глаза. Какая глупость. Знай она заранее, никогда не позвонила бы бабушке. Теперь Эвелин ложится на операцию с мыслями о своей приемной дочери, а не о себе.
– О Господи. Прости меня.
– Не извиняйся. Это не твоя вина, дитя мое.
– Снова кишечник?
– Не важно. Беспокоиться не о чем.
– Может быть, мама придет в себя к твоему возвращению.
– Да. Может быть, может быть, – в голосе Эвелин не прозвучало ни одной даже притворной ноты надежды.
– А в какую больницу кладут тебя?
– Ньюкасл дженерал. В отделение женской хирургии. Я дам тебе телефон. Анна, подожди, не вешай трубку.
«Как всегда, не говорит мне правду, насколько она больна, – подумала Анна, – а успокаивает, что ни о чем беспокоиться не надо . Но это – третья операция в течение последних пяти лет».
Эвелин продиктовала номер телефона, Анна записала его:
– Когда я смогу позвонить?
– В пятницу утром. Если не разрешат поговорить, то хотя бы передадут твои слова.
– Бабушка, пожалуйста , слышишь, пожалуйста, постарайся не волноваться из-за мамы. У тебя и своих переживаний предостаточно.
– Как и у тебя, дитя мое, – в голосе старой леди послышалась какая-то безнадежная усталость.
Попрощавшись и повесив трубку, Анна еще долго продолжала сидеть у телефона, почти физически ощущая, как неожиданно свалившаяся на нее ответственность пригибает ее своей тяжестью к земле. Жизнь Анны в Америке была такой легкой и свободной: снятые квартиры, машины напрокат, совсем немного собственности, которая почти вся укладывалась в дорожный чемодан, да кредитные карточки. Прибавить сюда несколько любовных историй без каких-либо серьезных обязательств обеих сторон – вот ее прошлое. Критическое состояние матери заставляет ее изменить свою жизнь до неузнаваемости, и прежде всего – повзрослеть.
Когда Анна переступила порог палаты, две медсестры в белых халатах стояли у постели матери. Она увидела, что мать отключили от аппарата с кислородом и никаких трубок около рта не было. И хотя голову покрывала белая повязка, вид больной был теперь не такой пугающий. Конечно, она все равно выглядела очень хрупкой в окружении всех этих приборов.
Сестры занимались больной. Анна сидела у постели, пока они отсасывали жидкость изо рта и носа, закапывали какое-то лекарство в неподвижные глаза матери и заменяли сумку катетера. Но когда женщины принялись массировать руки и ноги больной, Анна решительно встала с места.
– Это я могу и сама, – предложила она. Медсестры показали, что нужно делать, и оставили Анну одну с матерью. Нежно поцеловав Кейт в бровь, дочь начала мягко массировать материнские руки и ноги. Кожа была мягкой, а мышечный тонус просто великолепным. Как долго еще может сохраниться подобное состояние, перед тем как медленно, но верно тело начнет разрушаться?
– Где, черт возьми, тебя носило, мама? – не выдержала Анна. – Что ты собиралась найти? – Она изучала безжизненное лицо Кейт, пытаясь обнаружить хоть малейшие признаки эмоций. – Мне все время казалось, что я понимаю тебя. Почему же ты не доверяла мне своих секретов?
Подойдя к магнитофону, Анна поставила кассету и поднесла динамик к самому уху больной. Светлая радостная музыка скрипичного концерта Вивальди буквально взорвала воздух и рассыпалась искрами.
– Я бы помогла тебе, мам. Ведь я журналист, расследование – моя работа. Да к тому же я твоя дочь. Кто этот таинственный человек, следы которого ты искала в России? Как он оказался в нацистском лагере? И как все это могло произойти с ним? Мы найдем его, мама. Когда ты поправишься, мы узнаем друг друга лучше и будем искать незнакомца вместе.
Анна взяла безжизненную руку матери и стала ее гладить.
– А сейчас я отправлюсь в магазин, чтобы заменить все поломанные вещи в квартире на новые. Страховой агент оказался очень милым человеком. Он дал мне для начала приличную сумму. И сегодня я уже видела очень неплохие диваны.
Музыка Вивальди продолжала звучать, а пальцы Анны нежно касались бровей Кейт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161