Что тут говорить — через мгновение мы уже чавкали на всю округу, позабыв о личной безопасности. О хлебушек! О, колбасно-бумажное наслаждение! Однако голосистый окрик привел нас в чувство:
— Руки вверх!
Бедняга Резо подавился колбасной шайбой, а я осторожно оглянулся, выполняя, разумеется, команду. На пороге воинственно стояла девка-молодуха в телогрейке и кирзовых сапогах. С кремневой берданкой. Кустодиевский маленький вертухай. Пасть от которого — честь и удовольствие.
— Хр-р-р, — между тем мучился колбасой Резо.
— Да, е…ни ты его! — сострадала деваха.
Я выполнил просьбу дамы — Резо замолчал. Навсегда. (Шутка.) Последовал строгий вопрос:
— Кто такие? Диверсанты?
— Нэ, красавица, — с акцентом зачавкал мой товарищ. — Мы это… геологи…
— Чего? — хмыкнула дева поста № 1456-А79. — Хреновики вы из горы Ртутной, а?
— Ага, — признался Резо. — А откуда знаешь, красавица? — Кажется, мой друг влюбился. С первого взгляда.
— Да по порткам. — Молодуха поставила ружьишко, как швабру в угол. Ну, чего, граждане хорошие, будем знакомиться? Я — Фрося, а вы?.. — И вскрикнула: — Ой, чего это с ножками твоими, бедолажный мой?! — Кажется, деваха тоже влюбилась. С первого взгляда. А быть может, со второго.
…Через час я уже любовался природой дикого края. Из товарняка Владивосток-Москва, груженного стратегическим сырьем: сеном и лесом. Видимо, Фрося являлась министром путей сообщения и, выбрав самый удобный и самый скорый поезд на столицу, остановила его на своем полустанке. Без проблем. Легким мановением ручки с алым флажком. Пока она вела светскую беседу с машинистом Колей, я с провиантом загрузился в огромный вагон СВ, забитый тюками прошлогодней травы. Когда составчик тронулся, я увидел, как Резо отмахивает мне из окошка с рюшечками. С легким сердцем я отмахнул ему, счатливчику. Он сразу угодил в решительные, хозяйственные руки, которые принялись его лечить народными средствами.
И поэтому я уезжал с легкой душой и приятными чувствами. Да-да, приятно, черт подери, быть свидетелем большой, многогранной, диковатой любви между современными Дафнисом и Хлоей.
Никогда не подозревал, что человек способен дрыхнуть несколько суток на буквально чугунном колесе железнодорожного вагона. Такой человек, конечно, нашелся на широких, повторюсь, просторах нашей родины. Это был я. Я спал, как астронафт в амортизированной барокамере, преодолевающей на ракете астероидные потоки; похрапывал, как шахтер в забое, где прогрызает породу угольный комбайн; посапывал, как молоденький ученик кузнеца под наковальней, по которой молотили богатыри-молотобойцы.
И проснулся от тишины. Нехорошей. Выглянув из своего спального вагона, я увидел армаду далеких новостроек, горделиво плывущих по свалкам прошлого и настоящего. И понял — я в любимом г. Москве. Но далече от Кремля, Лубянки, Арбата и прочих столичных достопримечательностей.
У одного из амбарных складов, где была производственная авральная сутолока, я поинтересовался у плюгавенького человечка (Бонапарта овощей и фруктов) погодой, международным положением и телефоном.
— А ты кто? — спросил Бонапарт.
— Грузчик, — ответил я. (Все мы грузчики на этой грешной земле: кто сгружает трупы в медвежью берлогу, кто — картофель и капусту в контейнеры.)
— Новенький?
— Ага.
— Там, — махнул ручкой в глубину амбара. — Только быстро, бананы на подходе.
Рассуждая о бонапартизме в истории нашей родины, я углубился в подсобное помещение, пропахшее гнилью, и нашел то, что искал. Телефонным аппаратом играли в футбол. Недавно. Но он функционировал, как кремлевская вертушка. Это тоже одна из загадок нашего странного бытия.
Набрав номер, известный лишь мне и Господу нашему, я произнес фразу в иносказательной форме, чтобы никто не догадался, мол, бананы на подходе, загружайте их на тридцать третьем километре Кольца. В обеденный перерыв.
Меня поняли. Через час я был снят с обочины кольцевой дороги и загружен в автомобиль. Джип-танк. Как самый почетный гость столицы и её краснознаменной области.
Как говорят в таких случаях, встреча друзей была бурной и радостной. Никитин крутил баранку и все норовил съехать с полосы в кювет; генерал Орешко командовал парадом и надувал щеки; я матерился и отвечал на многочисленные вопросы: кто, как, зачем, в кого, откуда, отчего, почему, какой ещё контрольный звонок?
— А вот такой, е'бездельники! — отвечал я. — Нельзя было Гунченко заставить скулить?
— Не успели, — развел руками генерал. — Побежал, пришлось скотину освежевать.
— Тьфу ты, работнички плаща и кинжала…
— Ну, ладно, Саша, вывернулся… — И Орешко остался с открытым ртом. Погоди-погоди, а где Резо-то?
— А я давно хотел спросить, где? — вмешался Никитин.
— Где-где?! В п…де! — отвечал я истинную правду.
— Где-где?
Пришлось рассказывать о домике-посте на три тысячи восемьсот двадцать пятом километре железнодорожной трассы Москва-Владивосток, в котором наш друг, по всей видимости, кует маленькое подобие себя. Рассказ мой был без некоторых частных подробностей. Например, как мы с Резо, чавкающие колбасой, были взяты в полон кустодиевским вертухаем по имени Фрося.
Затем я вручил генералу Орешко дискеты, выразив слабую надежду, что эти заминированные заряды помогут очистить от скверны нашу землю.
— Не надо красивых слов, Саша, — предупредил генерал. — Разберемся.
— Знаю я ваши разборки, — махнул я рукой. — Как в бане, друг другу спинки мылите…
— Если б только спинки, — хохотнул Никитин.
— Рули прямо, водило, — огрызнулся Орешко. — Что вы знаете о полетах в высших сферах?
— Ни хрена, — признался я. — Но догадываемся, что сифон гуляет в высших сферах.
— Ничего, Алекс. Вылечим. Огнем и железом. Всему свое время.
— Ну-ну, — не поверил я. — Так уже лечили огнем и мечом. Толку-то?
— Ничего-ничего. Всему свое время, — повторил генерал Орешко. И добавил: — Спасибо за службу.
— Пожалуйста, — буркнул я.
Всему свое время. Формулировочка удобная. Светлых времен можно ждать до скончания века. Этих самых гнид, курв и ублюдков.
И я бы согласился ждать естественной кончины всей этой нечисти. Да вот беда — размножается она скоро, плодя себе подобных. Гнида порождает гниду, но ещё более агрессивную, курва — курву, ещё более жадную и ненасытную, ублюдки — ублюдков, ещё более мерзких. Увы, на нашей почве, удобренной кровью и пеплом, все эти гнилостные процессы происходят ударными темпами. Трупные злаки прорастают на поле нашей жизни. И выход только один — косить их под корень. Без выходных. И праздников.
— Ну, ты чего, брат, нос повесил? — хлопнул меня по плечу Орешко. Еще покуролесим. Обещаю.
— Покуролесим? — с сомнением хмыкнул я.
Мы помолчали. Кружили поля, весенняя изумрудная дымка висела над ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161