Посольские ворота открыты, и с улицы хорошо просматривается парадный подъезд. К нему причаливает «мерседес», в его салоне исчезают человек в сомбреро и мальчик в вязаной шапочке. Их провожает дипломатическая челядь. С пожеланиями счастливого полета. Затем лимузин выплывает из дворика посольства, как теплоход из родной гавани…
Какие можно испытать чувства, когда мимо твоей служивой, мопсообразной носопырки проплывает лакомая и такая близкая добыча? Верно, чувства только положительные. И поэтому не удивительно, что за приманкой на колесах сразу стартовали охотники. Тоже на колесах.
Судя по переговорам, они готовили перехват на пути к аэропорту. Боюсь, что мечта Никитушки замастырить солнечное затмение из гранатомета воплотится в жизнь. О чем я ему и сообщил по радиотелефону в «мерседес».
— Отлично, — азартно ответил на это боец. — Хоть сейчас вломлю в дуду!
Я повторил просьбу пока этого не делать. В общественных местах. Пусть уж потерпит до удобной для запуска ракет скоростной трассы Москва Запендюханск.
Когда бурчание «жучков» прекратилось из-за удаления объекта, где они прекрасно прижились, наступил час «Ч» и для нас.
Загрузившись в трудягу джип, мы тоже отправились в Шереметьево-2. Но кратчайшей дорогой.
Улицы, проспекты и площади, освещенные матовыми фонарями и рекламными огнями, отдыхали после напряженного дня. Здания и жилые дома темнели за полосами света. Возникало впечатление, что автомобиль мчится в каньоне, освещенном холодным светом луны.
Через сорок минут наша разношерстная и помятая группа миновала стеклянные двери, ведущие в мексиканский рай. Некоторых из нас.
В зале ожидания мелодичный гонг и приятный женский двуязычный голосок сообщал о вылете-прилете воздушных судов. Посадка на лайнер Moskva — Mexico была уже объявлена. Мы устремились к таможенному контролю. Дон Фредерико подал свой дипломатический паспорт молоденькому прапорщику, похожему на пограничника Карацюпу. Подозрительным прищуром. Вопросов к дипломату не возникло. Равно как и к его внуку.
Вопросы возникли у меня. Цапнув юношу за рукав, я утянул его на нашу территорию. И гаркнул: где, к такой-то матери, документы? На что гранадский принц отмахнул вяленькой ручкой в сторону ночной столицы и ответил:
— Там.
— Где там? — Никогда не думал, что столько выдержки. У меня. — У кого? Говори, родной, а то поезд от перрона…
— Мы же, кажется… В аэропорту?..
И почему я не пристрелил эту профурсетку сразу? Как только увидел. Есть вопросы, на которые трудно ответить, это правда.
— Ну?
— Они у Оленьки.
— У какой Оленьки?! — похолодел я, как полярник на льдине.
— Она у нас комсомольской вожатой… была. А сейчас — в библиотеке… Школьной.
— Что?! — заорал я. И так, что все страны мира в лице их граждан повернулись ко мне. Укрывая телами своих малолетних детей.
— У нее, у нее…
— Не может быть?! — не верил я собственным ушам. — А при чем тут семейство Лариных. Черт подери!
— Саша, — вмешалась Полина, — Рафаэль говорит правду.
— Что?!
— Я все тебе объясню… отпусти человека. Поезд от перрона…
— Какой поезд? — потерял я окончательно свое лицо. И отпустил чужой рукав.
— Счастливо, Рафаэлька! — пожелала девушка уходящему на мексиканскую территорию.
Гранадский принц оглянулся и крикнул со слезами на глазах:
— Маме!.. Маме передайте, что я… на поезде. Это шутка про поезд, я понял. — И уходил, уходил, уходил в глубину коридора. Накопителя, тьфу, пассажиров. Только что был — и вот его нет. Нет. И нельзя его больше помацать руками, как мираж.
Странные метаморфозы происходят вокруг, это правда. В том числе и со мной. В конце концов я сказал, как выматерился:
— Ничего не понимаю!
— А я все понимаю, — сказала Полина и, взяв меня под руку, повела в бар. Пить кофе. Ждать отлета Boing-747. И говорить по душам.
Отвратительное, горькое пойло мы выпили, отлета лайнера в страну кактусов дождались и даже поговорили по душам, но я как чувствовал себя идиотом, так и продолжал чувствовать. Такого чудака на букву «м», как я, можно было искать днем с огнем. Искать на всей территории республики. И не найти, ей-ей.
По уверениям Полины, документы и видеокассета находятся у Оленьки, которая младшенькая и которая трудится библиотекарем в школе, где…
— Да знаю я эту Оленьку, — в сердцах плюнул я в чашку с кофейным пойлом. — Беседовал про жизнь, как с тобой… Тьфу ты, я дундук! То-то она так суетилась у столика своего… Ну, конечно! А я, Пинкертон хренов, страдал от собственного расп…ства. Хотя кто же мог подумать? Тут бы даже бравый милиционер Пронин застрелился от тоски. — А как, черт, её фамилия? Ларина?
— Нет, Зайченко.
— А при чем тут семейство Лариных? — взбеленился я. — Ну, Зайченко!..
— Саша, все просто. Младшенькая Оленька и старшенькая Татьяна играли в школьном спектакле «Евгений Онегин». Сестер помещика Ларина. Мама Рафчика помогала им с платьями, там… декорациями… Ну, понимаешь…
— Ну, допустим.
— Это давно было, но со спектакля пошло это прозвище «семейство Лариных».
— И об этом все знали?
— Как я понимаю, это только у мамы с Рафчиком…
— Не называй его так. Пожалуйста, — скрипнул я зубами.
— На себя злись, дорогой, — сказала Полина. — Пушкина надо было читать. В детстве.
— Читал я…
— Не знаю, не знаю, — хмыкнула девушка. — Помнится, я пыталась сказать…
Я поник головой, идиот в квадрате. В кубе. Колыванский туз. Ходили вокруг да около. Прости, Александр свет Сергеич, своих заблудившихся в суете потомков. Что тут поделаешь, грешны. Ой, как грешны.
— Ладно, — загорячился. — Всего Пушкина. От корки до корки.
— Болтушка, — засмеялась Полина. — У него томов тридцать.
— Сколько?
— Ну, десять.
— Силен, братушка.
— Прочитай для начала «Евгения Онегина», братушка…
— Етка-летка! — вспомнил я. — Никитин же… С Евгением…
— Ой, забыли…
И, толкая друг друга, мы галопом помчались по залу ожидания. С видом катастрофически опаздывающих пассажиров. Любезные до тошноты интуристы уступали нам дорогу. И, видимо, были немало поражены, когда мы исчезли в стороне, противоположной от таможенных пунктов регистрации, а следовательно, и воздушных судов. Ох, эти rashin, edrena matyshka, все у них через dzopy.
Слава Богу, мы успели. Если это можно так назвать. Никитин прохрипел в трубку, что их загнали на скоростную трассу два е'драндулета и он вынужден с крейсерской, е'скоростью приближаться к деревне Шереметьево. То есть е'дудец близок. Вместе с огнями аэропорта.
— Держись, Никитушка! — заорал я. — У нас порядок, дорогой! Можешь е' из всех стволов. Иду к тебе, родненький!.. Сейчас мы их сделаем в дуду!..
Джип застонал всеми своими измученными суставами. Замелькали огни аэропорта, автомобильные ряды, жирные бока автобусов… напряженное лицо Полины…
— Ничего, девочка, ты же этого хотела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161