— Почему это?
— Потому что мы — наживка, а ты — рыбак. Ты на берегу, а из нас будут делать рагу, — объяснился я в стихотворной форме. — Кстати, почему я и Резо? Вот, я вижу, Никитин горит желанием…
— Не горю ни хрена, — буркнул тот.
— А я горю, пылаю, как пионерский костер, — вмешался Хулио.
— Никитин здесь нужен, — ответил генерал. И плюхнул на стол пачку фотографий. — А ты там… Вместе с костерком… Е'вашу мать.
Я просмотрел фото. На них были изображены двое молодчиков. Первый — ну очень похожий на меня. По-моему, это был я. Шучу-шучу, разумеется. Второй ну, очень похожий на Резо. Такой миленький бочкообразный пузанчик-тамада.
— Ну и рожи, — сказал я. — Хулио, мы с тобой лучше.
Резо промычал что-то неопределенное, а генерал сказал:
— Они люди Бобока. Головорезы. Должны сопровождать туда академика, а обратно — контейнер с товаром.
— И что? — спросил я.
— Меняем. Их на вас. В аэропорту. И вы птичками улетаете.
— А что Акимов?
— Академик старенький, хотя бодренький. Видел эти морды всего один раз, — терпеливо объяснял Орешко. — С ним — как со старым знакомым… Вот паспорта, билеты… Места все рядом… Что еще?
— То есть академик — лох крепкий?
— Да, но и ваш ключик. Его там знают…
— Авантюра, авантюра. — Я пролистал паспорт. — И кто я на сей раз? Гунченко Алексей Григорьевич, м-да. А покраше кликухи не было? — пошутил я. — Резо, а ты кто у нас?
— Нодари я, — ответил тот. — Запомни на всю жизнь. И на ближайшие три дня.
— Нодари, все будет хоп, — проговорил я. — Если нас раньше времени не хлопнут. Кстати, где моя пукалка?
— В боевой готовности. — Орешко открыл маленький сейф, вытащил оттуда моего «стечкина», родненькую мою железку. — Разрешение на оружие… настоящее…
— А мне? — удивился Резо-Нодари, он же Хулио.
— А ты так отмахивайся, — сказал генерал. — Тебе, дружок, опасно доверять пушку. Сам себя застрелишь.
— Да вы чего, господа? — возмутился Нодари-Резо-Хулио. — Вы что, меня не знаете?
— В том-то и дело, что хорошо знаем, — рассмеялись мы все. — Ты у нас известный стрелок!.. Бац-бац — и мимо!.. Ха-ха!
На честные наши слова друг оскорбился и затребовал шпалер; он, боец, готов хоть сейчас доказать обратное. Вон — в небе — летит ворона. Мы ему отвечали, что смарать беззащитную птаху, пусть даже вредно крикливую, — дело последнее. Лучше выпьем за здоровье новоявленных Алексея Григорьевича, Нодари и за ворону, летящую в родном, цементном небе. Пусть удача не оставит нас, людей, и пташку, чумовую от рождения. Хотя неизвестно, кто из нас более чумовой, мы или она.
На такой оптимистической ноте мы стали прощаться, обговаривая на ходу последние детали операции в аэропорту. Уже в прихожей генерал Орешко попросил меня задержаться. Никитин и Нодари удалились готовиться к завтрашней чудной игре. Орешко же сообщил мне такую информацию: в недрах ГБ обнаружены личные дела ещё двух врачей, которые трудились в африканских прериях. Фамилия одного — Латкин, он вирусолог; фамилия второго — Лаптев, микробиолог. Более никого нет с похожей на кликуху «Ладынин». Я поблагодарил товарища за помощь.
— Ааа, — отмахнулся он. — У нас на Лубянке сейчас такой бардак! Головы летят. Режут, суки, по живому. На «хозяйстве» бывший первый секретарь обкома! Представляешь? Мудак!.. В голове — опилки!.. У нас уже около двадцати тысяч «ушли»…
— Орешко, ты держись зубами, — предупредил я. — Ты ещё нужен родине.
— Иди к черту. Все шутишь, — огрызнулся генерал; взглянул на часы. Какие ещё проблемы?
— Проблем много, — ответил я. — Хочу в Париж.
— В Париж? — изумился мой друг. — Что ты там потерял?
— Хочу прыгнуть с Эйфелевой башни.
— Саша!
— Есть там один человечек. Тебе известный.
— Кто?
— Кулешов.
— Кулешов-Кулешов, — задумался. — Нет, не помню такого.
— Бывший муж твоего, мать твою, хакера! — в сердцах проговорил я.
— Анны, что ли?
— Да, он из дипломатов.
— И что? Он никакого отношения к нам…
— Я хочу с ним поговорить. По душам.
— Алекс, снова какая-нибудь дурь? Анна свое отыграла. Что еще?
— Заблуждаешься, мой друг. Женщины играют до последнего своего вздоха. Так что берегись их, как автомобиля.
— Ты про что? — насторожился Орешко.
— Про Париж. Хочу его увидеть.
— Только после Красноярска, — резонно заметил генерал.
— Да уж, всю жизнь мечтал посетить этот городишко, — пошутил я.
— Я рад, что твоя мечта — в жизнь! — похлопал меня по плечу хозяин малогабаритной конуры, настойчиво выталкивая на лестничную клетку. — Париж? Что нам какой-то Париж? Подождет нас Париж, мать его так…
— Красноярск куда лучше, — соглашался я, уходя прочь. — Ботают, там воздух необыкновенно свеж, как у верблюда в жопе…
— Не, как у слона, — уточнил Орешко. — Но с противогазом жить можно.
На этой экологической ноте мы и попрощались. Я шумно затопал по клавишам бетонной лестницы. Затем легко и весело вспорхнул на пролет выше конспиративной конуры. Зачем? Интересный вопрос. Во-первых, по нервному поведению генерала было не очень трудно догадаться, что он кого-то ждет; во-вторых, кто этот ху? Нет, я полностью доверял своему боевому и проверенному товарищу, тут никаких вопросов. Дело в другом: возникла некая версия и я хотел проверить её. Не более того. Потерял я нюх или нет? Через четверть часа я убедился, что моя интуиция функционирует, как бортовые огни космической орбитальной станции. Из амбразуры разбитого окна я наблюдал, как подкатила аккуратненькая малолитражка и из неё выбралась милая, моложавая, с объемными формами дама. Она закрыла авто и процокала в подъезд. Когда же российская леди остановилась у двери, за которой её с нетерпением ждали, и принялась прихорашиваться, как птаха, то я окончательно убедился, что это мара. Любовница то есть. И это правильно, товарищ генерал. У человека, находящегося на сияющих высотах власти, должны быть маленькие слабости. Я бы даже сказал, грешки. Если их нет, то кристально чистый член общества либо труп, либо говнюк.
Я искренне рад за своего друга. Шпалер в штанах всегда должен находиться на боевом взводе.
Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз! Две гитары за стеной жалобно заныли! С детства памятный напев, милый, это ты ли?!
Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз! Аааа! — и под этот яростно-прекрасный, народный хит, доносившийся из хавиры, я удалился прочь. Меня ждал Париж на сибирской реке Енисей.
Я люблю летать самолетами. Под крылом лайнера — великолепное свободное пространство. Облака как айсберги в океане. Багрянец заходящего солнца воздушный апокалипсис! Лепота. А уж ежели гекнулся с десяти тысяч километров, то вообще никаких проблем. Соскребут мокрое недоразумение с планеты — и в общую, братскую могилку. С гранитной плитой: «Летайте самолетами Аэрофлота!»
Нервничаю и поэтому так удачно шучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161