Но, оказывается, я, подлец, живее всех живых, однако скоро, а быть может, и сейчас я буду бессловесным трупом. На что я с достоинством отвечал примерно так:
— А пошел ты, тупорылец лысый!.. — ну и так далее.
Впрочем, силы наши были неравны. Враг мой сражался на своей территории и был откормлен на элитных харчах, как боров в совхозе «Белые дачи», где готовят вкусный комбикорм для кремлевского стада.
Если говорить серьезно, то дело было худо. Мое. Возникало такое впечатление, что я угодил под механический пресс по переработке ягод в полезный для организма, витаминизированный сок. То есть процесс удушения путем прессования происходил в ударном темпе. Что меня вовсе не радовало. И скорее случайно, чем осознанно, я, как утопающий, хватающийся за соломинку, цапнул за чужой «светлячок». И рванул ало пульсирующий сенсор на себя. И потом отбросил под развороченную аппаратуру.
То, что произошло в дальнейшем, было зрелищем не для слабонервных. Огромная туша циклопа вдруг стала как бы раздираться изнутри, и он завизжал, точно боров перед убоем.
Такой внутренний разрыв органов происходит, кажется, у водолазов при декомпрессиях, то бишь при быстром подъеме из океанских глубин.
Потом несчастный затих. Его телесная оболочка лопнула, как перезревший плод. И кровь была всюду, будто кто-то работал пульверизатором.
Фантастический бред! Если бы я собственными глазами!.. Воистину, человек не ведает, что творит.
Что же дальше?
Когда я выбрался из кабинета, то обнаружил, что ситуация вышла из-под контроля Службы безопасности. По туннелям метались ученые и требовали эвакуации. Где-то вспыхнул пожар. А быть может, кто-то пустил слух о пожаре. Впрочем, это все было мне на руку.
Вместе с паникующим коллективом я был выведен на поверхность планеты. Выходили мы каким-то запасным путем и поэтому оказались в полукилометре от жилья. На морозце в двадцать градусов. В глухом, заснеженном бору. Бррр! Из огня да в прорубь!
Легкой трусцой ученые-погорельцы бросились к наземным строениям санатория. Мне было с ними не по пути. Я скатился в сугроб и подождал тишины. Алмазные звезды мерцали в глубине ночного неба. Было очень красиво. И холодно. Я галопом помчался к автостоянке. Моя душа озябла так, что, взроптав, повисла над моим телом, передвигаясь за ним в виде облачков пара от дыхания.
Ненавижу зиму; яйца промерзают до такой степени, что звенят, как бубенчики в упряжке; и ты однозначно чувствуешь себя каурым конем, которого хотят беспричинно кастрировать.
Я, человек, успешно добежал до намеченной цели. Правда, моя машина была не машина, а холодильник с колесами. Я пытался завести автостарушку ором, проклятиями, уговорами — все тщетно. Холодильный гроб, е'!
Что делать? Погибать во цвете лет, превратившись в мороженое недоразумение. В эскимо. В пингвина. От таких перспектив я, гвардии жизни солдат, заплакал. Нет, это были скупые, как говорят, мужские слезы. И даже не слезы, а так — оттаявший снег на лице. Уснуть — и не проснуться? Ху…шки вам, как любил ботать Хозяин таежной зоны, когда мы падали под соснами от усталости, а кто будет трудиться на благо Отчизны?
И верно, Родине я, надеюсь, ещё нужен?
Чтобы отогреть руки для будущих активных действий в кишках автомотора, я тиснул их, руки, в карманы комбинезона. И обнаружил «светлячок». Цвета оранж. «Светлячок» Славы слабо пульсировал, погибая в чужом, незнакомом пространстве.
Не знаю, то ли он передал последнюю энергию промерзшей железной коробке, то ли ещё что-то, но факт остается фактом: мотор заработал. Я включил печку — и, ощутив её теплое дыхание, понял, что ничего в мире не происходит случайного и все будет в порядке. В ближайшую пятилетку. Если, конечно, я благополучно доберусь до родного города. Без потерь. На КПП. На тридцать третьем километре трассы.
Моя автостарушка, словно желая себя реабилитировать за строптивость, пролетела КПП, точно чугунная шайба от удара знаменитого хоккеиста, любимца трибун ледового дворца ЦСКА. Или «Динамо».
На тридцать третьем километре действительно дежурило подразделение бесстрашной дивизии имени Ф.Э. Дзержинского. Грудой металла чернели БМП; у костра грелись солдатики, похожие на французских вояк, отступающих зимой от белокаменной. Они, отечественные лейб-гвардейцы, не обратили внимания на одинокую, замызганную машину частника.
Скоро проявились искрящиеся, искусственные звезды большого города. И ночное небесное полотно тоже искрилось звездами. И я, мчась в теплой уже машине, ещё не знал, что мне предстоит трудный выбор между землей и небом. Я этого не знал и был вполне счастлив.
Помню, что в берлогу свою, родную и долгожданную, я вернулся часу в четвертом. Ночи? Утра? Помню, я позвонил Никитину и сообщил, что уже дома и буду спать как убитый. Никитин сообщил, что передал дискеты генералу Орешко. Генералу? — удивился я. Да, ответил мой приятель, получил на днях. Ну и сукин кот, на это сказал я, кому звездочки, а кому ежа в жопу.
Потом я забрался под кипяток душа. И стоял под ним около часу, смывая с себя все: холод, кровь, отчаяние, смерть, снег, секреты, пепел, сны, бои средневековых рыцарей, образ Прекрасной Дамы, пельмени с медной пуговицей, плач младенца, тюльпаны, шарик рулетки, бесконечные туннели-лабиринты, разноцветные «светлячки», детектор лжи, вопросы, безумные идеи, теории о происхождении человечества, звезды, алмаз Феникс, зомби на прогулке…
Помню, после душа я почувствовал неприятный озноб, точно в мою систему проник болезнетворный вирус, пожирающий живые клетки.
Помню мысль — заболеть ангиной, выкарабкавшись из смертельного подземельного капкана? Как глупо. Эх, Саша-Саша, на такое способен лишь ты, тяпа-растяпа… Тяпа-растяпа… Так меня называла мама… Мама?.. И я увидел её знакомый силуэт, но очень далеко… в глубине какого-то туннеля…
— Мама? — закричал я, и жесткая неведомая сила швырнула меня в воронку этого туннеля, и я помчался по желобу все быстрее и быстрее…
Меня швыряло из стороны в сторону; и та же дикая сила спиралью вкручивалась в мои кишки. И боль была такая, что я плакал, как младенец. И казалось, нет спасения от этой боли, разрывающей в клочья плоть. Потом она стала утихать. Впереди забрезжило, по-иному и не скажешь, световое пятно, которое все увеличивалось и увеличивалось… И в конце концов я оказался в свободном, светло-туманном пространстве. Потом силы земного притяжения опустили — мое тело? мою душу? — и мне почудилось, что я стою на поле, на родном картофельном поле. И впереди я увидел знакомого человека и прошептал:
— Мама! — И закричал: — Мама! — и понял, что живу, что лежу в собственной койке, а у светло-зимнего окна стоит… — Мама! — повторил я, хотя уже понимал, что ничего нельзя вернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— А пошел ты, тупорылец лысый!.. — ну и так далее.
Впрочем, силы наши были неравны. Враг мой сражался на своей территории и был откормлен на элитных харчах, как боров в совхозе «Белые дачи», где готовят вкусный комбикорм для кремлевского стада.
Если говорить серьезно, то дело было худо. Мое. Возникало такое впечатление, что я угодил под механический пресс по переработке ягод в полезный для организма, витаминизированный сок. То есть процесс удушения путем прессования происходил в ударном темпе. Что меня вовсе не радовало. И скорее случайно, чем осознанно, я, как утопающий, хватающийся за соломинку, цапнул за чужой «светлячок». И рванул ало пульсирующий сенсор на себя. И потом отбросил под развороченную аппаратуру.
То, что произошло в дальнейшем, было зрелищем не для слабонервных. Огромная туша циклопа вдруг стала как бы раздираться изнутри, и он завизжал, точно боров перед убоем.
Такой внутренний разрыв органов происходит, кажется, у водолазов при декомпрессиях, то бишь при быстром подъеме из океанских глубин.
Потом несчастный затих. Его телесная оболочка лопнула, как перезревший плод. И кровь была всюду, будто кто-то работал пульверизатором.
Фантастический бред! Если бы я собственными глазами!.. Воистину, человек не ведает, что творит.
Что же дальше?
Когда я выбрался из кабинета, то обнаружил, что ситуация вышла из-под контроля Службы безопасности. По туннелям метались ученые и требовали эвакуации. Где-то вспыхнул пожар. А быть может, кто-то пустил слух о пожаре. Впрочем, это все было мне на руку.
Вместе с паникующим коллективом я был выведен на поверхность планеты. Выходили мы каким-то запасным путем и поэтому оказались в полукилометре от жилья. На морозце в двадцать градусов. В глухом, заснеженном бору. Бррр! Из огня да в прорубь!
Легкой трусцой ученые-погорельцы бросились к наземным строениям санатория. Мне было с ними не по пути. Я скатился в сугроб и подождал тишины. Алмазные звезды мерцали в глубине ночного неба. Было очень красиво. И холодно. Я галопом помчался к автостоянке. Моя душа озябла так, что, взроптав, повисла над моим телом, передвигаясь за ним в виде облачков пара от дыхания.
Ненавижу зиму; яйца промерзают до такой степени, что звенят, как бубенчики в упряжке; и ты однозначно чувствуешь себя каурым конем, которого хотят беспричинно кастрировать.
Я, человек, успешно добежал до намеченной цели. Правда, моя машина была не машина, а холодильник с колесами. Я пытался завести автостарушку ором, проклятиями, уговорами — все тщетно. Холодильный гроб, е'!
Что делать? Погибать во цвете лет, превратившись в мороженое недоразумение. В эскимо. В пингвина. От таких перспектив я, гвардии жизни солдат, заплакал. Нет, это были скупые, как говорят, мужские слезы. И даже не слезы, а так — оттаявший снег на лице. Уснуть — и не проснуться? Ху…шки вам, как любил ботать Хозяин таежной зоны, когда мы падали под соснами от усталости, а кто будет трудиться на благо Отчизны?
И верно, Родине я, надеюсь, ещё нужен?
Чтобы отогреть руки для будущих активных действий в кишках автомотора, я тиснул их, руки, в карманы комбинезона. И обнаружил «светлячок». Цвета оранж. «Светлячок» Славы слабо пульсировал, погибая в чужом, незнакомом пространстве.
Не знаю, то ли он передал последнюю энергию промерзшей железной коробке, то ли ещё что-то, но факт остается фактом: мотор заработал. Я включил печку — и, ощутив её теплое дыхание, понял, что ничего в мире не происходит случайного и все будет в порядке. В ближайшую пятилетку. Если, конечно, я благополучно доберусь до родного города. Без потерь. На КПП. На тридцать третьем километре трассы.
Моя автостарушка, словно желая себя реабилитировать за строптивость, пролетела КПП, точно чугунная шайба от удара знаменитого хоккеиста, любимца трибун ледового дворца ЦСКА. Или «Динамо».
На тридцать третьем километре действительно дежурило подразделение бесстрашной дивизии имени Ф.Э. Дзержинского. Грудой металла чернели БМП; у костра грелись солдатики, похожие на французских вояк, отступающих зимой от белокаменной. Они, отечественные лейб-гвардейцы, не обратили внимания на одинокую, замызганную машину частника.
Скоро проявились искрящиеся, искусственные звезды большого города. И ночное небесное полотно тоже искрилось звездами. И я, мчась в теплой уже машине, ещё не знал, что мне предстоит трудный выбор между землей и небом. Я этого не знал и был вполне счастлив.
Помню, что в берлогу свою, родную и долгожданную, я вернулся часу в четвертом. Ночи? Утра? Помню, я позвонил Никитину и сообщил, что уже дома и буду спать как убитый. Никитин сообщил, что передал дискеты генералу Орешко. Генералу? — удивился я. Да, ответил мой приятель, получил на днях. Ну и сукин кот, на это сказал я, кому звездочки, а кому ежа в жопу.
Потом я забрался под кипяток душа. И стоял под ним около часу, смывая с себя все: холод, кровь, отчаяние, смерть, снег, секреты, пепел, сны, бои средневековых рыцарей, образ Прекрасной Дамы, пельмени с медной пуговицей, плач младенца, тюльпаны, шарик рулетки, бесконечные туннели-лабиринты, разноцветные «светлячки», детектор лжи, вопросы, безумные идеи, теории о происхождении человечества, звезды, алмаз Феникс, зомби на прогулке…
Помню, после душа я почувствовал неприятный озноб, точно в мою систему проник болезнетворный вирус, пожирающий живые клетки.
Помню мысль — заболеть ангиной, выкарабкавшись из смертельного подземельного капкана? Как глупо. Эх, Саша-Саша, на такое способен лишь ты, тяпа-растяпа… Тяпа-растяпа… Так меня называла мама… Мама?.. И я увидел её знакомый силуэт, но очень далеко… в глубине какого-то туннеля…
— Мама? — закричал я, и жесткая неведомая сила швырнула меня в воронку этого туннеля, и я помчался по желобу все быстрее и быстрее…
Меня швыряло из стороны в сторону; и та же дикая сила спиралью вкручивалась в мои кишки. И боль была такая, что я плакал, как младенец. И казалось, нет спасения от этой боли, разрывающей в клочья плоть. Потом она стала утихать. Впереди забрезжило, по-иному и не скажешь, световое пятно, которое все увеличивалось и увеличивалось… И в конце концов я оказался в свободном, светло-туманном пространстве. Потом силы земного притяжения опустили — мое тело? мою душу? — и мне почудилось, что я стою на поле, на родном картофельном поле. И впереди я увидел знакомого человека и прошептал:
— Мама! — И закричал: — Мама! — и понял, что живу, что лежу в собственной койке, а у светло-зимнего окна стоит… — Мама! — повторил я, хотя уже понимал, что ничего нельзя вернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161