Сами себя. В минуту опасности. С такими вести себя надо спокойно, без резких движений. Как с аспидами в питомнике.
И поэтому после повторной пикировки: а ты кто такой? Нет, ты кто такой? — мы возобновили беседу уже в теплых, дружеских тонах.
Да, вспомнил профессор, была шальная поездка на африканский материк. После окончания института. Как бы практика. Негроиды мерли как мухи. От тропической лихорадки. Наши специалисты и дипломаты тоже страдали. Некоторые гибли.
Нет, такого Селихова не помнит. Наверное, был, если я так утверждаю. Но чтобы сознательно залечить своего человека… Может быть, какая-то нелепая случайность, медицинская ошибка, передозировка вакцины, да мало ли чего? Когда это все было?.. Зачем ворошить прошлое?
И действительно, зачем? И почему кто-то должен помнить какого-то дипломатишку, загнувшегося от гнуса? Когда старушка смерть выкашивала целые огромные туземные поселения. И негроидов складывали в известковые ямы, как хворост, почерневший на обжигающем блатном шарике.
— А не помните, как вас называли в посольстве? — поинтересовался я. Прозвище? Кликуха там?
— Как же не помнить? — хохотнул. — Тогда я по документам… как Латынин… Поменяли Латкина-то… Чтобы ЦРУ не догадалось, ага. И в самое пекло. А там, в посольстве, очень даже симпатичная курочка… Сейчас вспомню-вспомню… Лия… Лилия… Вот!.. — Плотоядно облизнулся. — Такая. Очень даже недурственная. Вот с такой… э-э-э фигурой, да. — Руками обрисовал образ наяды. — Первая леди, так сказать. Муж у неё был первым атташе или как там… Все по делам-делам, мы тогда ставку на этих чернопопых… Ну да ладно!.. А я тогда был в самой что ни на есть боевой форме. И поимели мы симпатию… В сорок градусов. В тени. Вспомнишь вздрогнешь… — И мечтательно закатил бебики к небесам.
— И что дальше? — вернул я его на землю.
— А что дальше? Муж… как же его… имя такое… нафталинное…
— Фаддей…
— Во! Про это дельце прознал. А как не прознать, когда стенки из спичек, а дама орет на всю Африку. От страсти-с… Как орала, ооо!.. — И снова замечтался.
Я несколько притомился от воспоминаний о любовных похождениях молодого эскулапа на далеком континенте. И напомнил о сути вопроса.
— Ну, Фаддей тихий скандалец супруге, мол, так и так, позор, а та опять орать, мол, он, в смысле я, рыцарь без страха и упрека, у него, в смысле у меня, копье и доспехи… Ого-го!..
— И что?
— Ну, пригрозила, что бросит его одного в черножопой дыре, если будет вмешиваться в её личную жизнь… И все, Фаддей треснул…
— А что с прозвищем?
— Так и пошло — Рыцарь с копьем, — сделал неприличный жест руками. Доспехов, ещё что-то. Веселенькое времечко было. Я потом негритяночек вкусил… Ооо! Это что-то! Темперамент, как у чумы. Никогда с черненькими не кувыркался?
— Нет, — заскрежетал я зубами. — Значит, все это помните, а?..
— Милый! — вскричал мой собеседник. — Я лучше подыхать буду с этим, чем вспоминать трупную кашу в цинковых гробах… Понимаю, тебе нужен крайний. Я — крайний. Если батя там был в это время… значит, помер на моих руках… Ну не помню я его… Такая у нас профессия. Еще с института… Трупы потрошили в моргах, как кур… Учились, так сказать, на практике. А притомишься знаниями, бутылочку водочки или спиртику да бутербродик на зубок. И порядок…
Я поднялся — о чем ещё можно говорить с потрошителем человеческих тушек? Хотя это тоже позиция — помнить лишь то, что приятно помнить. И верно: вспоминать жирноватые лебяжьи ляжки и собственное копье меж ними… На смертном одре… Что может быть милее?
— А вы, как я понимаю, встречались с Фаддеем… Как его там по батюшке? — задали мне вопрос на прощание.
— И не только с ним.
— С супругой, — по тону догадался Доспехов. — Как она?.. Еще в соку? Ох, любительница… Ротик пламенный… А язычок — стручок перчика…
Тьфу ты, плюнул я в сердцах, тиснул бы тебе черт этот стручок в одно интересное место, откуда чупчапчи выклевываются попить молочка.
У двери профессор Латкин попридержал меня за локоток; затоптался, едва не наступив на котенка предрассветного февральского окраса.
— Да, что ещё помню. Лилия, блядь, рога мне… вот такие, — растопырил пятерню над лбом.
Я нервно дернул дверь, перекормленный воспоминаниями о прекрасном и любвеобильном прошлом.
— Да погоди ты! — выказал неудовольствие Рыцарь шприца. — Я к чему?.. Комиссия в то времечко приехала. С инспекцией. Как бы. По медицинской части. Один такой — руководитель. Себя носил. Перед ними Фаддей ох уж лебезил… А уж Лилия как стелилась, стервь!.. И с ним такой… шестерка, так?
— И что?
— Я ж говорю: вроде как проверяли нас. А сами — ни дум-дум, акушеры. И фамилия-то этого руководителя… такая обыкновенная… Ну, как Иванов… Мне Лилия тогда все уши прожужжала… Как же его, черт!.. Из ГБ он был, точно. Я вашего брата за версту чую.
Я прекратил дергать дверь и рваться на свободу.
— И что они проверяли?
— Да больше Лилию, — хохотнул. — Инспекция, одним словом. Фаддей страху натерпелся. А зря: женушка весь удар в себя приняла. Ох, сука, я по ней тоже было усох, а потом на негритяночек… За бусы — такой фейерверк!.. Фрр!..
Я наконец открыл дверь, понимая, что ещё немного — и пристрелю любителя африканских сафари. И ничего мне за это не будет. Матерясь, я поспешил прочь. Вопль таки нагнал меня у лифта:
— А котенок не требуется? Добрый кот будет, как лев!.. Из Африки, мать её так!
В ответ я хрястнул металлической дверью кабины и рухнул вниз. На среднерусскую равнину. Под родное солнышко. Сел в теплую, как отмель, машину и задумался.
Что-то во всей этой african story не складывалось. То ли Фаддей Петрович сознательно опустил некоторые вешки своей биографии, то ли позабыл за давностью, то ли существовала ещё какая-то причина? Хотя его информация была во многом правдива. Вспомнил про Доспехова, например. А про африканскую страсть жены умолчал. И то правда: не рассказывать же первому встречному о слабостях парадного подъезда своей любимой супруги? Да и когда это было? А вот что касается «комиссии»? Не нравятся мне такие инспекции. После них возникали проблемы. Со здоровьем. И жизнью. У тех, кто неправильно понимал авангардную роль партии в истории международного освободительного движения.
На вопрос об этой таинственной инспекции, канувшей в глубину веков, мог ответить только Фаддей Петрович Фирсунков, этот зыбкий человечек, любитель алых тюльпанов.
И что мешает мне навестить подмосковный райский уголок? Где сибирские пельмени с солдатскими пуговицами. Где наливочка цвета летнего заката. И где меня ждут с нетерпением. В качестве жениха?..
К счастью, мое последнее предположение оказалось ошибочным. Когда я подъехал к дачному терему-теремку, то обнаружил картину обновления. У забора стоял крепыш с обнаженным офицерским торсом, но в старых галифе и красил доски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
И поэтому после повторной пикировки: а ты кто такой? Нет, ты кто такой? — мы возобновили беседу уже в теплых, дружеских тонах.
Да, вспомнил профессор, была шальная поездка на африканский материк. После окончания института. Как бы практика. Негроиды мерли как мухи. От тропической лихорадки. Наши специалисты и дипломаты тоже страдали. Некоторые гибли.
Нет, такого Селихова не помнит. Наверное, был, если я так утверждаю. Но чтобы сознательно залечить своего человека… Может быть, какая-то нелепая случайность, медицинская ошибка, передозировка вакцины, да мало ли чего? Когда это все было?.. Зачем ворошить прошлое?
И действительно, зачем? И почему кто-то должен помнить какого-то дипломатишку, загнувшегося от гнуса? Когда старушка смерть выкашивала целые огромные туземные поселения. И негроидов складывали в известковые ямы, как хворост, почерневший на обжигающем блатном шарике.
— А не помните, как вас называли в посольстве? — поинтересовался я. Прозвище? Кликуха там?
— Как же не помнить? — хохотнул. — Тогда я по документам… как Латынин… Поменяли Латкина-то… Чтобы ЦРУ не догадалось, ага. И в самое пекло. А там, в посольстве, очень даже симпатичная курочка… Сейчас вспомню-вспомню… Лия… Лилия… Вот!.. — Плотоядно облизнулся. — Такая. Очень даже недурственная. Вот с такой… э-э-э фигурой, да. — Руками обрисовал образ наяды. — Первая леди, так сказать. Муж у неё был первым атташе или как там… Все по делам-делам, мы тогда ставку на этих чернопопых… Ну да ладно!.. А я тогда был в самой что ни на есть боевой форме. И поимели мы симпатию… В сорок градусов. В тени. Вспомнишь вздрогнешь… — И мечтательно закатил бебики к небесам.
— И что дальше? — вернул я его на землю.
— А что дальше? Муж… как же его… имя такое… нафталинное…
— Фаддей…
— Во! Про это дельце прознал. А как не прознать, когда стенки из спичек, а дама орет на всю Африку. От страсти-с… Как орала, ооо!.. — И снова замечтался.
Я несколько притомился от воспоминаний о любовных похождениях молодого эскулапа на далеком континенте. И напомнил о сути вопроса.
— Ну, Фаддей тихий скандалец супруге, мол, так и так, позор, а та опять орать, мол, он, в смысле я, рыцарь без страха и упрека, у него, в смысле у меня, копье и доспехи… Ого-го!..
— И что?
— Ну, пригрозила, что бросит его одного в черножопой дыре, если будет вмешиваться в её личную жизнь… И все, Фаддей треснул…
— А что с прозвищем?
— Так и пошло — Рыцарь с копьем, — сделал неприличный жест руками. Доспехов, ещё что-то. Веселенькое времечко было. Я потом негритяночек вкусил… Ооо! Это что-то! Темперамент, как у чумы. Никогда с черненькими не кувыркался?
— Нет, — заскрежетал я зубами. — Значит, все это помните, а?..
— Милый! — вскричал мой собеседник. — Я лучше подыхать буду с этим, чем вспоминать трупную кашу в цинковых гробах… Понимаю, тебе нужен крайний. Я — крайний. Если батя там был в это время… значит, помер на моих руках… Ну не помню я его… Такая у нас профессия. Еще с института… Трупы потрошили в моргах, как кур… Учились, так сказать, на практике. А притомишься знаниями, бутылочку водочки или спиртику да бутербродик на зубок. И порядок…
Я поднялся — о чем ещё можно говорить с потрошителем человеческих тушек? Хотя это тоже позиция — помнить лишь то, что приятно помнить. И верно: вспоминать жирноватые лебяжьи ляжки и собственное копье меж ними… На смертном одре… Что может быть милее?
— А вы, как я понимаю, встречались с Фаддеем… Как его там по батюшке? — задали мне вопрос на прощание.
— И не только с ним.
— С супругой, — по тону догадался Доспехов. — Как она?.. Еще в соку? Ох, любительница… Ротик пламенный… А язычок — стручок перчика…
Тьфу ты, плюнул я в сердцах, тиснул бы тебе черт этот стручок в одно интересное место, откуда чупчапчи выклевываются попить молочка.
У двери профессор Латкин попридержал меня за локоток; затоптался, едва не наступив на котенка предрассветного февральского окраса.
— Да, что ещё помню. Лилия, блядь, рога мне… вот такие, — растопырил пятерню над лбом.
Я нервно дернул дверь, перекормленный воспоминаниями о прекрасном и любвеобильном прошлом.
— Да погоди ты! — выказал неудовольствие Рыцарь шприца. — Я к чему?.. Комиссия в то времечко приехала. С инспекцией. Как бы. По медицинской части. Один такой — руководитель. Себя носил. Перед ними Фаддей ох уж лебезил… А уж Лилия как стелилась, стервь!.. И с ним такой… шестерка, так?
— И что?
— Я ж говорю: вроде как проверяли нас. А сами — ни дум-дум, акушеры. И фамилия-то этого руководителя… такая обыкновенная… Ну, как Иванов… Мне Лилия тогда все уши прожужжала… Как же его, черт!.. Из ГБ он был, точно. Я вашего брата за версту чую.
Я прекратил дергать дверь и рваться на свободу.
— И что они проверяли?
— Да больше Лилию, — хохотнул. — Инспекция, одним словом. Фаддей страху натерпелся. А зря: женушка весь удар в себя приняла. Ох, сука, я по ней тоже было усох, а потом на негритяночек… За бусы — такой фейерверк!.. Фрр!..
Я наконец открыл дверь, понимая, что ещё немного — и пристрелю любителя африканских сафари. И ничего мне за это не будет. Матерясь, я поспешил прочь. Вопль таки нагнал меня у лифта:
— А котенок не требуется? Добрый кот будет, как лев!.. Из Африки, мать её так!
В ответ я хрястнул металлической дверью кабины и рухнул вниз. На среднерусскую равнину. Под родное солнышко. Сел в теплую, как отмель, машину и задумался.
Что-то во всей этой african story не складывалось. То ли Фаддей Петрович сознательно опустил некоторые вешки своей биографии, то ли позабыл за давностью, то ли существовала ещё какая-то причина? Хотя его информация была во многом правдива. Вспомнил про Доспехова, например. А про африканскую страсть жены умолчал. И то правда: не рассказывать же первому встречному о слабостях парадного подъезда своей любимой супруги? Да и когда это было? А вот что касается «комиссии»? Не нравятся мне такие инспекции. После них возникали проблемы. Со здоровьем. И жизнью. У тех, кто неправильно понимал авангардную роль партии в истории международного освободительного движения.
На вопрос об этой таинственной инспекции, канувшей в глубину веков, мог ответить только Фаддей Петрович Фирсунков, этот зыбкий человечек, любитель алых тюльпанов.
И что мешает мне навестить подмосковный райский уголок? Где сибирские пельмени с солдатскими пуговицами. Где наливочка цвета летнего заката. И где меня ждут с нетерпением. В качестве жениха?..
К счастью, мое последнее предположение оказалось ошибочным. Когда я подъехал к дачному терему-теремку, то обнаружил картину обновления. У забора стоял крепыш с обнаженным офицерским торсом, но в старых галифе и красил доски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161