- Ну, вот и Черная речка. Мы пришли.
- Протяни руку Ирине! Она, правда, сумасбродка... фантазерка...
Персиц вдруг замолчал и низко опустил голову. Потом выпрямился и взглянул на Шумова с отчаянием.
На глазах у него показались слезы:
- Пойми... Она сказала, что и на порог меня не пустит, если я вернусь без тебя. Что мне делать!
Значит, он на самом деле страдает?
Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе Гриши.
Молча прошли они вдвоем в тесную калитку.
Во дворе, у низкого каменного флигеля, в котором жил мастер швейной фабрики, тревожно гудели сбившиеся в кучку женщины.
И вдруг раздался полный отчаяния вопль.
Гриша увидел выбежавшую на крыльцо Дашу. Широко раскинув руки, она с криком упала на ступеньки и забилась в рыданиях:
- Прощай, мой нелюбимый... Простишь ли, родной?
Одна из женщин - в старой потертой шубейке, с лицом худым и горестно сморщенным - махнула рукой и пошла к воротам.
- Что с Дашей? - шепотом спросил ее Шумов.
- Муж помер. - Женщина опять безотрадно махнула рукой. - Жила с ним не радовалась, а смерть пришла - горе принесла. Сердце-то живое, привязчивое...
Гриша остановился, не зная, что делать.
Он смотрел, как две женщины подняли Дашу, увели ее в дом.
Оставшиеся долго еще гудели во дворе, обсуждая случившееся.
И не один еще день, не одну неделю неутомимо будут перебирать в тесных квартирках захолустного питерского дома невзгоды Дашиной жизни.
Гриша вдруг заметил, что Персиц так и не ушел, стоит рядом.
Живут совсем неподалеку от непритворного человеческого горя всякие Сурмонины, Персицы, выдумывают себе от скуки разные чувства...
Молча стал он подниматься по лестнице к себе домой.
Его встретила - словно ждала - Марья Ивановна и сразу же заговорила:
- Убивается как Даша!
Гриша, не останавливаясь, прошел к себе в комнату. И эта старушка готова посудачить о Дашиной беде, да еще и собеседника ищет для этого занятия.
Но голос у Марьи Ивановны звучал не совсем обычно. Взволнованная чем-то, она, не спросясь, вошла вслед за Шумовым в комнату и, кажется, не заметила даже, что тут же стоит и чужой человек, Персиц.
- Раньше, грешница, винила я ее. Да и разве я одна? Все бабы во дворе со мной заодно судили: и чего ей надо? Муж трезвый, старательный, зарабатывает хорошо, к ней ласковый... Чего же еще? Да нет, видно, другого просила песенная ее душа. Она ведь сперва, как приехала из деревни, песни пела. Потом перестала. Выйдет только, бывало, к воротам, постоит, помолчит, вот и вся ее утеха. Григорий Иванович, вы тогда откройте мне, никого больше дома нету, - пойду я к Даше, как бы с ней чего худого не вышло...
"Песенная ее душа". Вот какие слова нашла повидавшая всячины на своем веку, ко многому притерпевшаяся, порядком очерствевшая старая жительница Васильевского острова.
Значит, и у ней сердце живое: постучалось в него чужое горе - и оно приоткрылось.
- Д-да, неприятно, конечно, - принужденно проговорил Персиц. - Но ты позволишь вернуться к нашему разговору?
- Песенная душа, - повторил Гриша. - Ну-ка, поэт, найдешь ты такие слова?
- Тебе они нравятся? - пожал плечами Персиц. - Что ж, на вкус и цвет...
Глаза теперь у него были сухие.
Он говорил еще что-то, на этот раз голосом спокойным и рассудительным. Потом, удостоверившись, что Шумов его не слушает, обиделся и ушел.
21
На другой день явился Борис Барятин. Румяные его губы улыбались.
- Встретил я опять красотку с вашего двора. Почему-то ее глазки заплаканы.
- Ты про Дашу? - Гришу покоробил игривый той Барятина. - У ней горе. Муж умер.
Борис толкнул Гришу в бок:
- Вот тут бы и утешить молодую вдовушку.
Шумов поморщился:
- Как ты можешь... Я же тебе сказал, что у ней несчастье!
- Э, время все залечивает. Смотри, как бы кто другой тебя не опередил. Осушить такие прелестные глаза охотники найдутся.
- Не хочу я продолжать подобные разговоры!
Борис захохотал:
- Эх ты, монах в синих штанах!
- Перестань!
- Ну, ну! Орать на меня не было уговора.
- Не было уговора и мерзости говорить.
- Мерзости? Тоже мне еще рыцарь нашелся!
- Рыцарь не рыцарь, а мерзостей говорить в моем присутствии не позволю.
- Ах, в вашем присутствии? В присутствии столь высокой персоны? И как это - не позволишь? И при чем тут мерзость? Шутка простая...
- Бывают шутки мерзкие.
Студенты чувствовали, что в раздражении могут наговорить лишнего, о чем потом, может быть, и пожалеют, но остановиться уже не могли: разговор становился все более неприятным.
- Сказал бы сразу, что это дама твоего сердца, я и не стал бы тебя задевать.
- Ну, знаешь ли... Если так - до свиданья!
- Это как же позволите понимать? Гостю - и "до свиданья"?
- Да, гостю - и "до свиданья". Не надо мне таких гостей! - закричал Гриша, уже не владея собою.
- Ты пожалеешь о своих словах, - бледнея, проговорил Барятин.
- До свиданья!
- Нет, тогда уж не до свиданья. А - прощай! Подумать только, как отплатил ты мне за все, что я для тебя сделал!
Барятин, уходя, срыву распахнул дверь, и Гриша увидел у ситцевой занавески испуганно-любопытное лицо Марьи Ивановны, слышавшей весь разговор.
А вечером того же дня учтиво-наглый лакей вице-губернаторши принес Григорию Шумову конверт из великолепной полотняной бумаги, в котором лежал голубой надушенный листок: господин Шумов извещался о том, что с сего числа в его услугах не нуждаются.
Ах, Борис, Борис! Вот до чего ты, значит, дошел!
Никаких причин для отказа "от услуг господина Шумова" не было занятия с Коко увенчались таким успехом, какого и ждать было нельзя: в балльнике лицеиста стали появляться самые высшие отметки. В чем же дело? Значит, Борис Барятин в жажде мести успел (и как поспешно!) побывать у "мадам" и в чем-то очернить недавнего своего приятеля. Это, конечно, не доставило ему больших трудов - "вице-дуреха" и без того относилась к Шумову довольно кисло по причинам, для него неизвестным.
Ну, уж подобного поступка от Барятина все-таки никак нельзя было ожидать.
И, однако, сомневаться, не приходилось. Недаром же он сказал уходя: "Ты пожалеешь".
- Ответа не будет? - спросил лакей, с пренебрежением оглядывая убогую обстановку студенческой комнаты.
- Нет!
Так вот как все вышло.
Ехал в столицу из уездного городка парень, немного угловатый, среди сверстников слывший почему-то за умного, ехал с самыми светлыми предчувствиями, загадывал: если встанет поутру наперекор сегодняшнему ненастью солнце, тогда все "с самого начала" пойдет счастливо.
Вот оно, твое счастье, Григорий Шумов! Кого искал, того (или той) не нашел. В первом же человеке, в котором надеялся встретить друга, обманулся. Заработок потерял.
В унынии лег он на диван, закинул руки за голову и долго лежал в темноте.
В квартире было тихо - должно быть, все ушли.
Такая тишина как нельзя больше располагает к грустным размышлениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89