Главврач вытащил одну из них.
На крышке было помечено: «октябрь—декабрь».
Ютаро достал пакет со снимками, выбрал один и поднес к свету.
Все столпились вокруг.
– Н-да… – протянул Ютаро.
– Покажи, где опухоль? – попросила Рицуко.
– Видишь в углу черное круглое пятнышко? Выемка. Это она и есть.
Норико было видно, что на снимке ключица. Ближе к плечу, там, где показывал главврач, виднелась черная округлая впадинка. Кость плавно изгибалась, но в этом месте сам дьявол оставил свой черный след.
– Бедный… – Рицуко поднесла к глазам платочек и отвернулась. – Представляю, какие боли…
Норико медленно встала и пошла на кухню мыть стакан. Никто ее не просил. Просто это вошло в привычку.
Теперь Норико почти все время спала.
Собственно, это был не сон. Она лежала в постели с закрытыми глазами, а мозг ее бодрствовал. Она все слышала, понимала – и завывания ветра, и шаги разносчика молока, и топот почтальона, когда он взбегал по бетонной лестнице.
В ту ночь вместо нее дежурила Акико. Из квартиры Наоэ старшая сестра с Каору привезли Норико в общежитие, уложили в постель; старшая сестра все время гладила ее по голове; Каору сидела рядом – присмиревшая, как после нагоняя. Что было дальше – Норико помнила очень смутно.
Удивительно четко ей запомнился только один эпизод: утром кто-то позвонил, и она даже, кажется, отозвалась: «Да-да!» Но с кровати не встала, не было сил; и посетитель, видно, ушел, потому что в комнате снова воцарилась тишина.
Что происходит? Усталости нет, и ничего не болит. Но тело не подчиняется ей; оно стало безвольным и мягким, как вата. Норико даже злилась на себя за эту слабость. Позовут – ответит; оставят в покое – по-прежнему будет лежать…
Норико пролежала почта весь день, до четырех часов.
А в четыре – дальше она помнила хорошо – ее разбудили.
Она открыла глаза: перед ней сидела Сэкигути.
– Проснулась? Как самочувствие? – Старшая сестра низко склонилась над Норико, сонно смотревшей в потолок. – Я к тебе заходила сегодня утром. Позвонила – ты ответила, я успокоилась и ушла.
Значит, действительно не показалось: звонок был…
– Приехала сестра доктора Наоэ.
– Сестра?
– Вчера вечером ты говорила с ней по телефону…
С этой секунды мозг Норико лихорадочно заработал.
– Где она сейчас?
– В клинике, скоро придет сюда.
– Надо встать…
– Совсем не обязательно. Если неважно себя чувствуешь, лучше полежи.
– Нет, встану.
– Тогда я сбегаю, приведу ее?
Странно… Трагедия вселила в старшую медсестру еще большую живость.
После ее ухода Норико села на кровати и огляделась. Солнце уже клонилось к западу.
Вчера она так и легла в чем была – в тапочках, не переодевшись в ночную рубашку. Торопливо натянув свитер и юбку, Норико подошла к зеркалу и начала причесываться. В это время в дверь постучали.
– Мы пришли, – сказал за дверью голос старшей сестры.
Норико смутилась: зачем так быстро? Даже не успела привести себя в порядок. Она хотела попросить их обождать, но потом передумала. С полураспущенными волосами она пошла открывать дверь. Теперь, после смерти Наоэ, на нее будут смотреть как на его жену.
– Извините… – В комнату вошла женщина в кимоно. – Я сестра Наоэ.
– Норико Симура… – поклонилась Норико и взглянула на женщину. Что-то в ней было родное. Лет сорока, очень похожа на Наоэ – такое же удлиненное лицо. Кимоно очень элегантное, морковного цвета, с мелким рисунком.
– Вы столько сделали для брата, спасибо… – поклонившись, сказала женщина. – Обидно, что ничего не знала о вас раньше. Сюда следовало, конечно, приехать маме – она так хотела встретиться с вами, – но после всего, что случилось, она совсем ослабела. Вместо нее приехала я…
Норико нечего было сказать. Она смотрела на женщину и чувствовала, что сердце постепенно оттаивает.
– Вы, должно быть, сердитесь на нас… Так уж случилось. Простите, если можете.
– У меня нет на вас обиды.
– Думаю, брат был бы рад это услышать… Норико не отрываясь смотрела на женщину. Тень снова пробежала по ее лицу, и Норико подумала: «Как же они похожи!»
– Он действительно бросился в озеро? – тихо спросила Норико.
– Позавчера к вечеру на озере нашли пустую лодку, в ней его пальто и письмо.
– Кто-нибудь видел его самого? Как он плыл в этой лодке?
– Нет. Никто не видел. – Женщина медленно покачала головой.
– Значит, это не точно?..
– Пятого января он поехал на озеро. Портье гостиницы видел, как брат спускался к берегу.
Запорошенная снегом узкая крутая тропа. Внизу огромное синее озеро. Березы отбрасывают тени на снег…
– В лодке было только пальто и письмо?
– Еще сигареты и спички.
Отплыв от берега, Наоэ курил. О чем думал в эти минуты? О болезни? О работе? О ней? Слезы душили Норико.
– Он просил позаботиться о вас. Кажется, ни о ком так не печалился, как о вас.
Норико никак не могла поверить. Сколько раз она пыталась проникнуть в его душу, но каждый раз он отталкивал ее. Норико никогда не предполагала, что есть на свете человек, который любит ее. Ей казалось, что Наоэ встречается с ней потому, что она удобна ему – и только.
– Брат очень хотел жить… долго хотел жить… – сквозь слезы проговорила женщина.
– Он написал об этом в письме?
– Нет. Но я знаю. Именно потому, что он об этом не написал ни слова. – Женщина достала из сумочки платок.
А Норико вспомнила, какие добрые у него бывали глаза. Может быть, ради этих мгновений она так беззаветно и любила его?
– Значит, вы тоже ничего не знали? О его болезни?
– Нет. Он ничего никому не рассказывал. Но мне почему-то всегда казалось, что он умрет именно так. Погаснет.
– Как «погаснет»?..
– Как бы вам объяснить… Он жил, не отбрасывая тени.
– И в детстве?
– Мне трудно сейчас вспомнить. Во всяком случае, он всегда был далек от нас, братьев и сестер, шел своей непонятной дорогой.
Норико сжалась в комочек, будто почувствовав спиной холодное лезвие. Острая тоска пронзила ее: мучительно захотелось увидеть Наоэ.
– Когда состоятся похороны? – спросила молчавшая до этой минуты Сэкигути.
– Родственники собирались вчера. А официально…
Смерть установлена, но останков нет и… торопиться нет необходимости. Вот разберемся с его вещами, вернусь в Саппоро, тогда и…
– Как только назначите день – сообщите, – попросила Сэкигути. – Приехать вряд ли удастся, но хоть цветы, телеграмму…
– Спасибо. А вы, Норико-сан, не приедете?
– Я?
– Дорогу и все расходы мы возьмем на себя.
– Нет, я…
– Кёскэ будет грустно, если мы соберемся без вас.
– Нет… – Норико подняла голову, посмотрела в окно: солнце заволокло облаками. – Нет, я… Я не могу поехать.
– Почему?
– Я очень, очень хочу поехать. Но боюсь…
– Боитесь? Чего?
– Боюсь ехать одна.
– Но мы же все будем там.
– Я… в себе не уверена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
На крышке было помечено: «октябрь—декабрь».
Ютаро достал пакет со снимками, выбрал один и поднес к свету.
Все столпились вокруг.
– Н-да… – протянул Ютаро.
– Покажи, где опухоль? – попросила Рицуко.
– Видишь в углу черное круглое пятнышко? Выемка. Это она и есть.
Норико было видно, что на снимке ключица. Ближе к плечу, там, где показывал главврач, виднелась черная округлая впадинка. Кость плавно изгибалась, но в этом месте сам дьявол оставил свой черный след.
– Бедный… – Рицуко поднесла к глазам платочек и отвернулась. – Представляю, какие боли…
Норико медленно встала и пошла на кухню мыть стакан. Никто ее не просил. Просто это вошло в привычку.
Теперь Норико почти все время спала.
Собственно, это был не сон. Она лежала в постели с закрытыми глазами, а мозг ее бодрствовал. Она все слышала, понимала – и завывания ветра, и шаги разносчика молока, и топот почтальона, когда он взбегал по бетонной лестнице.
В ту ночь вместо нее дежурила Акико. Из квартиры Наоэ старшая сестра с Каору привезли Норико в общежитие, уложили в постель; старшая сестра все время гладила ее по голове; Каору сидела рядом – присмиревшая, как после нагоняя. Что было дальше – Норико помнила очень смутно.
Удивительно четко ей запомнился только один эпизод: утром кто-то позвонил, и она даже, кажется, отозвалась: «Да-да!» Но с кровати не встала, не было сил; и посетитель, видно, ушел, потому что в комнате снова воцарилась тишина.
Что происходит? Усталости нет, и ничего не болит. Но тело не подчиняется ей; оно стало безвольным и мягким, как вата. Норико даже злилась на себя за эту слабость. Позовут – ответит; оставят в покое – по-прежнему будет лежать…
Норико пролежала почта весь день, до четырех часов.
А в четыре – дальше она помнила хорошо – ее разбудили.
Она открыла глаза: перед ней сидела Сэкигути.
– Проснулась? Как самочувствие? – Старшая сестра низко склонилась над Норико, сонно смотревшей в потолок. – Я к тебе заходила сегодня утром. Позвонила – ты ответила, я успокоилась и ушла.
Значит, действительно не показалось: звонок был…
– Приехала сестра доктора Наоэ.
– Сестра?
– Вчера вечером ты говорила с ней по телефону…
С этой секунды мозг Норико лихорадочно заработал.
– Где она сейчас?
– В клинике, скоро придет сюда.
– Надо встать…
– Совсем не обязательно. Если неважно себя чувствуешь, лучше полежи.
– Нет, встану.
– Тогда я сбегаю, приведу ее?
Странно… Трагедия вселила в старшую медсестру еще большую живость.
После ее ухода Норико села на кровати и огляделась. Солнце уже клонилось к западу.
Вчера она так и легла в чем была – в тапочках, не переодевшись в ночную рубашку. Торопливо натянув свитер и юбку, Норико подошла к зеркалу и начала причесываться. В это время в дверь постучали.
– Мы пришли, – сказал за дверью голос старшей сестры.
Норико смутилась: зачем так быстро? Даже не успела привести себя в порядок. Она хотела попросить их обождать, но потом передумала. С полураспущенными волосами она пошла открывать дверь. Теперь, после смерти Наоэ, на нее будут смотреть как на его жену.
– Извините… – В комнату вошла женщина в кимоно. – Я сестра Наоэ.
– Норико Симура… – поклонилась Норико и взглянула на женщину. Что-то в ней было родное. Лет сорока, очень похожа на Наоэ – такое же удлиненное лицо. Кимоно очень элегантное, морковного цвета, с мелким рисунком.
– Вы столько сделали для брата, спасибо… – поклонившись, сказала женщина. – Обидно, что ничего не знала о вас раньше. Сюда следовало, конечно, приехать маме – она так хотела встретиться с вами, – но после всего, что случилось, она совсем ослабела. Вместо нее приехала я…
Норико нечего было сказать. Она смотрела на женщину и чувствовала, что сердце постепенно оттаивает.
– Вы, должно быть, сердитесь на нас… Так уж случилось. Простите, если можете.
– У меня нет на вас обиды.
– Думаю, брат был бы рад это услышать… Норико не отрываясь смотрела на женщину. Тень снова пробежала по ее лицу, и Норико подумала: «Как же они похожи!»
– Он действительно бросился в озеро? – тихо спросила Норико.
– Позавчера к вечеру на озере нашли пустую лодку, в ней его пальто и письмо.
– Кто-нибудь видел его самого? Как он плыл в этой лодке?
– Нет. Никто не видел. – Женщина медленно покачала головой.
– Значит, это не точно?..
– Пятого января он поехал на озеро. Портье гостиницы видел, как брат спускался к берегу.
Запорошенная снегом узкая крутая тропа. Внизу огромное синее озеро. Березы отбрасывают тени на снег…
– В лодке было только пальто и письмо?
– Еще сигареты и спички.
Отплыв от берега, Наоэ курил. О чем думал в эти минуты? О болезни? О работе? О ней? Слезы душили Норико.
– Он просил позаботиться о вас. Кажется, ни о ком так не печалился, как о вас.
Норико никак не могла поверить. Сколько раз она пыталась проникнуть в его душу, но каждый раз он отталкивал ее. Норико никогда не предполагала, что есть на свете человек, который любит ее. Ей казалось, что Наоэ встречается с ней потому, что она удобна ему – и только.
– Брат очень хотел жить… долго хотел жить… – сквозь слезы проговорила женщина.
– Он написал об этом в письме?
– Нет. Но я знаю. Именно потому, что он об этом не написал ни слова. – Женщина достала из сумочки платок.
А Норико вспомнила, какие добрые у него бывали глаза. Может быть, ради этих мгновений она так беззаветно и любила его?
– Значит, вы тоже ничего не знали? О его болезни?
– Нет. Он ничего никому не рассказывал. Но мне почему-то всегда казалось, что он умрет именно так. Погаснет.
– Как «погаснет»?..
– Как бы вам объяснить… Он жил, не отбрасывая тени.
– И в детстве?
– Мне трудно сейчас вспомнить. Во всяком случае, он всегда был далек от нас, братьев и сестер, шел своей непонятной дорогой.
Норико сжалась в комочек, будто почувствовав спиной холодное лезвие. Острая тоска пронзила ее: мучительно захотелось увидеть Наоэ.
– Когда состоятся похороны? – спросила молчавшая до этой минуты Сэкигути.
– Родственники собирались вчера. А официально…
Смерть установлена, но останков нет и… торопиться нет необходимости. Вот разберемся с его вещами, вернусь в Саппоро, тогда и…
– Как только назначите день – сообщите, – попросила Сэкигути. – Приехать вряд ли удастся, но хоть цветы, телеграмму…
– Спасибо. А вы, Норико-сан, не приедете?
– Я?
– Дорогу и все расходы мы возьмем на себя.
– Нет, я…
– Кёскэ будет грустно, если мы соберемся без вас.
– Нет… – Норико подняла голову, посмотрела в окно: солнце заволокло облаками. – Нет, я… Я не могу поехать.
– Почему?
– Я очень, очень хочу поехать. Но боюсь…
– Боитесь? Чего?
– Боюсь ехать одна.
– Но мы же все будем там.
– Я… в себе не уверена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77