Точнее говоря, без
методической увязки античной пластики с античной рабовладельческой формацией
не может быть никакого разговора о конкретном ее понимании.
Из вышеизложенного уже должно быть ясно, что если рабовладельческая
формация создавала в античности живой опыт вещественного и телесного
понимания жизни и бытия, то она же должна была всегда толкать античное
сознание и античное творчество именно к пластике, именно к скульптурному
воспроизведению всего существующего. Античная пластика только потому и
вырастала здесь с такой огромной силой, что она есть вещественно-телесное
понимание жизни, а это последнее - самый прямой и самый необходимый
результат рабовладельческой формации, понимающей человека именно как
физическую вещь, как материальное тело. Без выяснения этого звена связь
между рабовладельческой формацией и пластикой останется такой же внешней,
номинальной и в лучшем случае чисто синхронической, как и связь между
рабовладельческой формацией и античными типами идеализма и материализма. Но,
учитывая это звено, мы сразу получаем общий взгляд на целый ряд культурных
областей в Греции, которые иначе остаются для нас совершенно не связанными.
Совершенно неверно рассматривать греческую пластику, выдвигая на первый
план только рациональную образность и не увязывая ее с моментами
иррациональными, ибо в таком случае допускается антиисторическая
модернизация и античная пластика очищается от ее рабовладельческого стиля.
Одна чистая и абстрактная рациональность отнюдь не является атрибутом
рабовладельческой формации; такая абстрактная рациональность есть порождение
рассудочного мышления изолированного и абстрактного субъекта, который
является продуктом частнособственнической экономики, т.е. который живет,
попросту говоря, не в рабовладельческой, а в буржуазно-капиталистической
формации. Если мы с античной пластикой не увяжем столь же характерное для
античности учение о судьбе, мы лишим эту пластику всей ее рабовладельческой
специфики.
Точно так же, не увязавши античную пластику с особенностями античного
индивидуального самосознания и с особенностями античной оценки исторического
процесса, мы также утеряем понимание этой пластики в ее конкретности, т.е.
ее понимание как рабовладельческой. Ведь чем глубже и разностороннее
человеческое самосознание, тем оно менее удовлетворяется физическими вещами
и телами, тем более стремится оно понять их в контексте целого мира, понять
их как процесс, как движение, т.е. уже не как просто пластично-неподвижное,
пластично-стационарное. Равным образом, история, взятая как таковая, всегда
есть, прежде всего, процесс и становление, всегда стремится перейти от
одного к другому, а не фиксировать то или другое в виде застывшей картины, в
виде произведения пластики. Следовательно, если пластика так глубоко
укоренена в рабовладельческой формации, то это не может не наложить своего
отпечатка и на все понимание античности: понимание как отдельного
человеческого самосознания, отдельной человеческой личности, так и всего
исторического процесса.
Что античность пластична - это знают все. Что она есть рабовладельческое
хозяйство - это тоже знают все. Однако остается открытым вопрос: в чем же
связь этих столь разнообразных явлений античной жизни?
2. Принцип античного гения
а)
Мы исходим из того положения, что оба эти принципа - пластика и
рабовладельческое общество - объединяются в одном общекультурном типе
античности и представляют собою в принципиальном отношении некое безусловное
единство, которое не нарушается, а только подтверждается отдельными, пусть
даже сильными отклонениями. Дело в том, что обе указанные стороны античной
культуры совпадают в одном: в отсутствии самого опыта человеческой личности
(а следовательно, и истории), в понимании человека не как личности, а как
вещи.
Античное рабство и античная пластика обычно мыслятся в полном разрыве,
так что историкам и в голову не приходит, до какой степени интимно и
внутренне связаны эти сферы и до какой степени античный гений представляется
единством, начиная от своей социально-экономической жизни и кончая самыми
утонченными формами искусства.
б)
Рабство, конечно, есть насилие. Но это ровно ничего не объясняет ни в
самом рабстве, ни в зависимых от него явлениях культуры. Насилия было так
много в истории человечества и оно настолько дает себя знать при изучении
каждой эпохи, что одним этим насилием совершенно ничего объяснить нельзя.
"Если во времена персидских войн в Коринфе насчитывалось до 460000, а в
Эгине до 470000 рабов, так что на каждого свободного жителя их приходилось
по десяти, то для этого требовалось нечто большее, чем "насилие", а именно
высокое развитие искусства и ремесл и обширная торговля" 3.
Но что такое эти античные искусства, ремесла и торговля? Это особого рода
- основанная на рабстве и без рабства в эту эпоху невозможная - практика,
порождающая некое специфическое сознание, вскрыть которое необходимо.
Важно то, кто употребляет насилие; над кем и над чем он употребляет
насилие. "Государство и насилие представляют собою именно то, что есть
общего во всех до сих пор существующих общественных формах, и если я,
например, объясняю восточные деспотии, античные республики, македонские
монархии, римскую империю, феодализм средних веков тем, что все они были
основаны на насилии, то я еще ничего не объяснил. Итак, различные социальные
и политические формы должны быть объяснены не насилием, которое ведь всегда
остается одним и тем же, а тем, к чему насилие применяется, тем что является
объектом грабежа, - продуктами и производительными силами каждой эпохи и
вытекающим из них самих их распределением"4.
Следовательно, тот, кто хотел бы разобраться в социальных корнях античной
эстетики, должен, прежде всего, принять во внимание рабовладение не как
насилие просто, а как определенную форму насилия, а форма эта необходимо
требует наличие раба, т.е. человека, понимаемого и действующего как вещь
или, по крайней мере, как животное. А это связано с отсутствием в самом
человеке сознания, что он именно человек, а не вещь.
3. Формула Гегеля
Гегель утверждал, что античность представляет собою существенное
равновесие и отождествление "идеи" и "материи". Идея, говорил он, понимая
под нею духовную жизнь свободной индивидуальности, не дана здесь в своем
чистом и самостоятельном виде;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
методической увязки античной пластики с античной рабовладельческой формацией
не может быть никакого разговора о конкретном ее понимании.
Из вышеизложенного уже должно быть ясно, что если рабовладельческая
формация создавала в античности живой опыт вещественного и телесного
понимания жизни и бытия, то она же должна была всегда толкать античное
сознание и античное творчество именно к пластике, именно к скульптурному
воспроизведению всего существующего. Античная пластика только потому и
вырастала здесь с такой огромной силой, что она есть вещественно-телесное
понимание жизни, а это последнее - самый прямой и самый необходимый
результат рабовладельческой формации, понимающей человека именно как
физическую вещь, как материальное тело. Без выяснения этого звена связь
между рабовладельческой формацией и пластикой останется такой же внешней,
номинальной и в лучшем случае чисто синхронической, как и связь между
рабовладельческой формацией и античными типами идеализма и материализма. Но,
учитывая это звено, мы сразу получаем общий взгляд на целый ряд культурных
областей в Греции, которые иначе остаются для нас совершенно не связанными.
Совершенно неверно рассматривать греческую пластику, выдвигая на первый
план только рациональную образность и не увязывая ее с моментами
иррациональными, ибо в таком случае допускается антиисторическая
модернизация и античная пластика очищается от ее рабовладельческого стиля.
Одна чистая и абстрактная рациональность отнюдь не является атрибутом
рабовладельческой формации; такая абстрактная рациональность есть порождение
рассудочного мышления изолированного и абстрактного субъекта, который
является продуктом частнособственнической экономики, т.е. который живет,
попросту говоря, не в рабовладельческой, а в буржуазно-капиталистической
формации. Если мы с античной пластикой не увяжем столь же характерное для
античности учение о судьбе, мы лишим эту пластику всей ее рабовладельческой
специфики.
Точно так же, не увязавши античную пластику с особенностями античного
индивидуального самосознания и с особенностями античной оценки исторического
процесса, мы также утеряем понимание этой пластики в ее конкретности, т.е.
ее понимание как рабовладельческой. Ведь чем глубже и разностороннее
человеческое самосознание, тем оно менее удовлетворяется физическими вещами
и телами, тем более стремится оно понять их в контексте целого мира, понять
их как процесс, как движение, т.е. уже не как просто пластично-неподвижное,
пластично-стационарное. Равным образом, история, взятая как таковая, всегда
есть, прежде всего, процесс и становление, всегда стремится перейти от
одного к другому, а не фиксировать то или другое в виде застывшей картины, в
виде произведения пластики. Следовательно, если пластика так глубоко
укоренена в рабовладельческой формации, то это не может не наложить своего
отпечатка и на все понимание античности: понимание как отдельного
человеческого самосознания, отдельной человеческой личности, так и всего
исторического процесса.
Что античность пластична - это знают все. Что она есть рабовладельческое
хозяйство - это тоже знают все. Однако остается открытым вопрос: в чем же
связь этих столь разнообразных явлений античной жизни?
2. Принцип античного гения
а)
Мы исходим из того положения, что оба эти принципа - пластика и
рабовладельческое общество - объединяются в одном общекультурном типе
античности и представляют собою в принципиальном отношении некое безусловное
единство, которое не нарушается, а только подтверждается отдельными, пусть
даже сильными отклонениями. Дело в том, что обе указанные стороны античной
культуры совпадают в одном: в отсутствии самого опыта человеческой личности
(а следовательно, и истории), в понимании человека не как личности, а как
вещи.
Античное рабство и античная пластика обычно мыслятся в полном разрыве,
так что историкам и в голову не приходит, до какой степени интимно и
внутренне связаны эти сферы и до какой степени античный гений представляется
единством, начиная от своей социально-экономической жизни и кончая самыми
утонченными формами искусства.
б)
Рабство, конечно, есть насилие. Но это ровно ничего не объясняет ни в
самом рабстве, ни в зависимых от него явлениях культуры. Насилия было так
много в истории человечества и оно настолько дает себя знать при изучении
каждой эпохи, что одним этим насилием совершенно ничего объяснить нельзя.
"Если во времена персидских войн в Коринфе насчитывалось до 460000, а в
Эгине до 470000 рабов, так что на каждого свободного жителя их приходилось
по десяти, то для этого требовалось нечто большее, чем "насилие", а именно
высокое развитие искусства и ремесл и обширная торговля" 3.
Но что такое эти античные искусства, ремесла и торговля? Это особого рода
- основанная на рабстве и без рабства в эту эпоху невозможная - практика,
порождающая некое специфическое сознание, вскрыть которое необходимо.
Важно то, кто употребляет насилие; над кем и над чем он употребляет
насилие. "Государство и насилие представляют собою именно то, что есть
общего во всех до сих пор существующих общественных формах, и если я,
например, объясняю восточные деспотии, античные республики, македонские
монархии, римскую империю, феодализм средних веков тем, что все они были
основаны на насилии, то я еще ничего не объяснил. Итак, различные социальные
и политические формы должны быть объяснены не насилием, которое ведь всегда
остается одним и тем же, а тем, к чему насилие применяется, тем что является
объектом грабежа, - продуктами и производительными силами каждой эпохи и
вытекающим из них самих их распределением"4.
Следовательно, тот, кто хотел бы разобраться в социальных корнях античной
эстетики, должен, прежде всего, принять во внимание рабовладение не как
насилие просто, а как определенную форму насилия, а форма эта необходимо
требует наличие раба, т.е. человека, понимаемого и действующего как вещь
или, по крайней мере, как животное. А это связано с отсутствием в самом
человеке сознания, что он именно человек, а не вещь.
3. Формула Гегеля
Гегель утверждал, что античность представляет собою существенное
равновесие и отождествление "идеи" и "материи". Идея, говорил он, понимая
под нею духовную жизнь свободной индивидуальности, не дана здесь в своем
чистом и самостоятельном виде;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210