С тех пор Оли­вье с от­вра­ще­ни­ем по­смат­ри­вал на ка­ж­дую че­ту, про­жи­вав­шую на их ули­це, пы­та­ясь во­об­ра­зить се­бе по­доб­ную «шту­ку». На­при­мер, ему ка­за­лось не­мыс­ли­мым, чтоб гнус­ный па­па­ша Гро­ма­ляр мог «де­лать это» со сво­ей не­ря­хой же­ной. И как-то раз до­ма, ве­че­ром, во вре­мя кар­точ­ной иг­ры с Вир­жи­ни, он что-то спро­сил на­счет взаи­мо­от­но­ше­ний ко­ро­ля с ко­ро­ле­вой, и его мать со­об­ра­зи­ла, что при­шло вре­мя кое-что разъ­яс­нить. Сде­ла­ла она это без вся­ких ссы­лок на цве­ты и ба­бо­чек, а про­сто ска­за­ла маль­чи­ку, что лю­бовь дос­тав­ля­ет та­кую же ра­дость, как и пи­рог со сли­ва­ми, а кро­ме то­го, еще и де­тей при­но­сит.
Маль­чик го­ре­ст­но по­ка­чал го­ло­вой при мыс­ли, что се­ст­ры у не­го ни­ко­гда не бу­дет, и эта бе­зыс­ход­ность его ра­ни­ла и ка­за­лась ужас­но не­спра­вед­ли­вой.
Он рас­спро­сил Лу­лу про школь­ные но­во­сти, про при­яте­лей, про учи­те­ля Би­би­ша, про иг­ры на пе­ре­мен­ке, про ди­рек­то­ра. По­ка Лу­лу ост­ро­ум­но рас­ска­зы­вал о раз­ных вы­ход­ках на школь­ном дво­ре, о ро­зы­гры­шах, за­те­вае­мых уче­ни­ка­ми, о ку­че вся­ких не­вин­ных пус­тя­ков, чуть глу­пень­ких, но вы­зы­вав­ших у обо­их смех, в па­мя­ти Оли­вье воз­ни­ка­ли уже да­ле­кие по­лу­за­бы­тые кар­тин­ки, скрип ме­ла на боль­шой чер­ной дос­ке, бе­лая пыль на тряп­ке, ко­гда ка­ко­му-ни­будь уче­ни­ку по­ру­ча­лось сте­реть с дос­ки при­ме­ры по ариф­ме­ти­ке или по грам­ма­ти­ке, вспо­ми­на­лись за­руб­ки на пар­тах с крас­но­ва­то-ко­рич­не­вы­ми от­бле­ска­ми от чер­ниль­ных пя­тен, бле­стя­щих, как боль­шие си­ние му­хи, гу­ща на дне свин­цо­вых чер­ниль­ниц, ко­то­рые убор­щи­ца на­ли­ва­ла слиш­ком пол­но… А сво­бод­но ли его ме­сто в клас­се, третье во вто­ром ря­ду, око­ло тол­сто­го маль­чи­ка по клич­ке Бу­буль, или там уже по­са­ди­ли дру­го­го школь­ни­ка?
— По­че­му ты боль­ше не хо­дишь в шко­лу? — спро­сил Лу­лу.
Оли­вье за­пус­тил ру­ку в во­ло­сы, по­че­сал ви­сок и от­ве­тил:
— Ну, по­че­му… ведь я в трау­ре.
Но он не со­всем был уве­рен, что этой при­чи­ны дос­та­точ­но. Ему бы­ло гру­ст­но, и в то же вре­мя он по­чув­ст­во­вал не­ожи­дан­ное об­лег­че­ние. Маль­чик ус­та­вил­ся на гу­бы Лу­лу: ко­гда его друг го­во­рил, они не­мно­го кри­ви­лись на­бок, и бы­ло вид­но, как бле­стят зу­бы. Оли­вье уже боль­ше не слы­шал, что го­во­рил Лу­лу, — он ждал, ко­гда сно­ва по­ка­жут­ся его зу­бы.
— По­слу­шай, Лу­лу!.. — ска­зал Оли­вье и вдруг об­нял сво­его то­ва­ри­ща за пле­чи и по­це­ло­вал в ще­ку.
Он не знал, что от­ве­тить на удив­лен­ное вос­кли­ца­ние дру­га: «Ты что, спя­тил?», — толь­ко вспом­нил, как Гас­ту­не вер­тел у вис­ка паль­цем, и слег­ка по­крас­нел. Как он мог объ­яс­нить Лу­лу все, что чув­ст­во­вал, к то­му же это бы­ло столь не­оп­ре­де­лен­но? Хо­тя бы то, что мир ему стал та­ким вра­ж­деб­ным и, од­на­ко, не все еще на­де­ж­ды по­те­ря­ны — ведь он та­кой же маль­чик, как и дру­гие; он мог бы рас­ска­зать Лу­лу о том, как про­вел день у Бу­гра, и что это бы­ло со­всем «как пре­ж­де». Оли­вье вы­та­щил из кар­ма­на стек­лян­ный ша­рик с оран­же­вы­ми спи­ра­ля­ми внут­ри, кра­си­вый, слов­но ле­де­нец, и под­бро­сил его на ла­до­ни.
*
Ули­ца силь­но ме­ня­лась в за­ви­си­мо­сти от то­го, бы­ла ли она гру­ст­ной или, на­про­тив, ве­се­лой. Вот толь­ко что эти до­ма вы­гля­де­ли гряз­ны­ми, дрях­лы­ми, со­всем как те ста­рые да­мы, что с тру­дом пре­одо­ле­ва­ли про­ход по ле­ст­ни­цам Бек­ке­рель или Монт-Се­ни, чтоб по­пасть на вос­крес­ную мес­су в церк­ви Сак­ре-Кёр, — и вот эти же до­ма кри­чат о сво­ей мо­ло­до­сти все­ми го­ло­са­ми, яр­ким све­том всех окон. В тот ве­чер ра­дио, еще пе­ре­жи­вав­шее по­ру сво­ей мо­ло­до­сти и на­зы­вав­шее­ся то­гда «бес­про­во­лоч­ным те­ле­гра­фом» (дик­то­ры ве­ща­ли чрез­вы­чай­но тор­же­ст­вен­но и чет­ко — ма­лей­шая их ошиб­ка вы­зы­ва­ла скан­дал), уве­до­ми­ло сча­ст­ли­вых вла­дель­цев че­ты­рех-, шес­ти- или вось­ми­лам­по­вых при­ем­ни­ков о дол­го­ждан­ной про­грам­ме: гран­ди­оз­ный кон­церт­ный ве­чер, ор­га­ни­зо­ван­ный «Пост Па­ризь­ен».
За­дол­го до на­ча­ла не­сча­ст­ный Па­ук уже за­нял свое обыч­ное ме­сто ря­дом с ок­ном Аль­бер­ти­ны, чтоб по­слу­шать му­зы­ку и пе­сен­ки. В рнних су­мер­ках, при­сло­нив­шись к став­ням, он за­стыл в гро­те­ск­ной по­зе пая­ца, по­лу­за­крыв гла­за. Па­ук спро­сил у Оли­вье, вер­тев­ше­го меж ла­до­ня­ми свой стек­лян­ный ша­рик:
— Чу­дес­ное сол­ныш­ко, а?
Ре­бе­нок роб­ко по­гля­дел на не­го. Уй­ти он не ре­шал­ся: мо­жет, не хо­тел ос­кор­бить этим ка­ле­ку, мо­жет, на­де­ял­ся при­вык­нуть к его не­при­ят­но­му при­сут­ст­вию. Мно­гие на ули­це го­во­ри­ли, что Па­ук — это «зре­ли­ще не для де­тей» и что луч­ше бы по­мес­тить его в спе­ци­аль­ное ме­ди­цин­ское уч­ре­ж­де­ние… В срав­не­нии с по­доб­ной пер­спек­ти­вой все че­ло­ве­че­ские бе­ды ка­за­лись та­ки­ми ми­зер­ны­ми! Па­ук ро­дил­ся па­ри­ей и хо­тел по­лу­чить хоть са­мое не­зна­чи­тель­ное ме­сто под солн­цем, но толь­ко ря­дом с те­ми, кто его от­вер­гал.
Чтоб не смот­реть на это ис­крив­лен­ное те­ло в ра­бо­чей оде­ж­де стран­ных раз­ме­ров, не ви­деть этих де­фор­ми­ро­ван­ных ног, скрю­чен­ных, в раз­роз­нен­ных шле­пан­цах на ве­ре­воч­ной по­дош­ве, Оли­вье ус­та­вил­ся в из­мо­ж­ден­ное, но не та­кое уж страш­ное ли­цо Пау­ка. Ин­ва­лид то­же рас­смат­ри­вал маль­чи­ка, гу­бы его раз­дви­ну­лись в не­ко­ем по­до­бии улыб­ки.
— Здрав­ст­вуй, Оли­вье, — про­из­нес Па­ук.
— До­б­рый ве­чер.
— Не ра­зы­щешь ли че­го-ни­будь по­есть, а?
— По­есть?
— Ну да, по­есть, — по­вто­рил Па­ук, по­ка­чав куль­тяп­кой пе­ред от­кры­тым ртом, — ну хоть не­мно­го хле­ба.
Оли­вье от­пря­нул, как Маль­чик с паль­чик пе­ред Лю­до­едом, и спо­ткнул­ся о кром­ку тро­туа­ра. Боль­шие чер­ные гла­за Пау­ка впе­ри­лись в не­го, в них бы­ло что-то не­стер­пи­мое, по­хо­жее на моль­бу, пол­ные гу­бы по­дер­ги­ва­лись и то­же чем-то за­во­ра­жи­ва­ли. Мо­жет, тем, что ма­не­ра го­во­рить у ка­ле­ки бы­ла со­всем не та­кой, как у дру­гих лю­дей, у тех, ко­го Оли­вье знал; ре­бе­нок буд­то не по­ни­мал Пау­ка, не на­хо­дил слов для от­ве­та, слов­но бо­ял­ся уп­ро­чить ту но­вую и силь­ную связь, ко­то­рая ис­под­воль ус­та­нав­ли­ва­лась ме­ж­ду ни­ми. Он про­шеп­тал: «Я не знаю», — но его со­бе­сед­ник не рас­слы­шал этих слов. По­том Оли­вье от­крыл ла­до­ни, чтоб по­ка­зать Пау­ку: «Ни­че­го у ме­ня нет, что я мо­гу сде­лать?»
— А вот и твой двою­род­ный брат! — ска­за­ла Аль­бер­ти­на, уса­жи­ва­ясь в крес­ло пе­ред от­кры­тым ок­ном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91