В соседней Германии на трясине кризиса быстро вырастает ядовитая поросль гитлеризма. Во Франции все в брожении; но ни предпосылки, ни идеи Народного фронта еще не созрели — это будет позже.
Впрочем, Робер Сабатье отнюдь не стремится к тому, чтобы воссоздать во всей полноте социальное полотно того времени. Оно обозначено сугубо эскизно и остается скорее набросанным крупными мазками историческим фоном, оттеняющим события, ограниченные точно локализованной частью Парижа, вернее кварталами Монмартра, и даже не всего Монмартра, а тремя-четырьмя его улицами.
Если не считать смерти Виржини — матери маленького Оливье, — с чего, собственно, и начинается роман Робера Сабатье, то на протяжении всех последующих глав почти не происходит заметных событий. Сюжетная линия ровна и, если угодно, однообразна.
День тянется за днем, с мелкими будничными заботами, со своими радостями и огорчениями. Улица Лаба, улица Башле, улица Рамей, лестница Беккерель… Этот замкнутый, как бы отграниченный от кипящей жизни остального Парижа микромир одного из кварталов Монмартра живет обособленной жизнью. Здесь все знают друг друга, как в маленькой патриархальной деревне какой-нибудь глухой провинции. Старый, грубоватый, все понимающий Бугра, мастер на все руки, живущий случайными заработками; всегда голодный калека Даниэль, по прозвищу Паук, молча наблюдающий жизнь улицы и вечерами читающий на своей мансарде Шопенгауэра; Принцесса Мадо — очаровательная манекенщица, работавшая ранее в качестве «такси-герл», но сумевшая сохранить в этой трудной жизни доброе сердце и полную независимость; одинокая привратница Альбертина, которая постоянно заботится о своей внешности, но красивей от этого не становится; мастер радиоаппаратуры Люсьен Заика и его чахоточная жена; Красавчик Мак — то ли сутенер, то ли мало удачливый гангстер, завершающий свои похождения тюремной решеткой; кузен Оливье — Жан, типографский рабочий высокой квалификации, и его прелестная жена Элоди, мечтающие о счастливой жизни, но вынужденные с каждым днем все строже соблюдать самую жесткую экономию: ведь Жан все чаще — то на неделю, а то и на две — оказывается безработным…
Таковы обитатели улицы Лаба — простые люди, с трудом сводящие концы с концами, но умеющие быть оптимистами и чистосердечно радоваться солнечному летнему дню. Может, кто-то из них и грубоват на язык, и склонен поиздеваться над соседом, а все же это славные, сердечные люди…
За старшим поколением следует младшее: парижские гамены, сверстники Оливье, его товарищи по школе и улице. Само собой разумеется, отнюдь не «пай-мальчики», почти все сорванцы, драчуны, фантазеры, немного вруны; старшие называют их озорниками, шалопаями. Это дети Монмартра — в родных кварталах они знают каждый подъезд, каждую подворотню; мальчишки с улиц Лаба и Башле воюют с сорванцами соседних улиц — все это в нравах старого Монмартра.
В романе Сабатье как бы соучаствуют наряду с живыми героями множество примет времени, черточек быта: выписанные тщательно, любовно, с деталями, витрины лавочек и продовольственных магазинов, вывески, рекламы, мастерские, бистро, отели, газовые фонари, даже стулья, поставленные в жаркий день перед подъездами домов, когда консьержки выходят отдохнуть и посудачить.
Эти аксессуары уличного быта — немые свидетели горестных переживаний, раздумий, редких радостей маленького Оливье. Они как бы вплетаются в ткань повествования. Мальчик привык к ним с первых дней детства, и окружающий мир казался бы ему другим без этих газовых фонарей, без сомкнувшихся на ночь деревянных ставень над желтыми четырехугольниками окон, без витрин, привлекавших его ребячье воображение.
С самого начала романа, когда Сабатье говорит об «ощущении постоянной, беспощадной, ошеломляющей белизны, которой отличалось солнце» его улицы, читатель угадывает авторскую талантливость. Его покоряет тонкость психологического рисунка детских переживаний, достоверность деталей, колорит времени. Грусть невеселого повествования смягчают острые, красочные эпизоды, юмор, легкая усмешка.
Французская критика встретила роман Робера Сабатье с редким в наше время единодушным одобрением. Первая часть трилогии «Шведские спички» была опубликована в 1969 году и сразу же получила высокую оценку писателей и широкого круга читателей. «Фигаро литерер», «Нувель обсерватёр», «Юманите», «Франс-суар» и многие другие газеты и журналы положительно отозвались об этой книге. В 1970 году Роберу Сабатье была присуждена премия Золотое перо газеты «Фигаро литерер».
Парижан, так любящих свою столицу, роман Сабатье увлек настолько, что один из известных французских критиков Робер Кантер высказался так: «У меня возникла необходимость побывать в тех местах, которые описывает автор, совсем на другом конце города, на этой улице Лаба; оказывается, предприятие Дардара все еще там и бистро «Трансатлантик» тоже… я взобрался по лестнице Беккерель до того места, откуда так хорошо виден собор Сакре-Кёр; а потом вернулся домой дочитывать роман, и все, что я видел собственными глазами, стало в книге еще более теплым и светлым… Это отменная книга, — продолжает критик, — в ней нет безвкусицы, она строгая, но не суровая, книга, полная жизнелюбия, и, читая ее, трудно самому не проникнуться этим чувством…»
С тех пор уже вышли последующие части этой трилогии — «Мятный леденец» и «Дикие орешки», — которые столь же высоко оценили и полюбили французские читатели.
А. Манфред
Ослепительной была моя улица.
Прошли годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Впрочем, Робер Сабатье отнюдь не стремится к тому, чтобы воссоздать во всей полноте социальное полотно того времени. Оно обозначено сугубо эскизно и остается скорее набросанным крупными мазками историческим фоном, оттеняющим события, ограниченные точно локализованной частью Парижа, вернее кварталами Монмартра, и даже не всего Монмартра, а тремя-четырьмя его улицами.
Если не считать смерти Виржини — матери маленького Оливье, — с чего, собственно, и начинается роман Робера Сабатье, то на протяжении всех последующих глав почти не происходит заметных событий. Сюжетная линия ровна и, если угодно, однообразна.
День тянется за днем, с мелкими будничными заботами, со своими радостями и огорчениями. Улица Лаба, улица Башле, улица Рамей, лестница Беккерель… Этот замкнутый, как бы отграниченный от кипящей жизни остального Парижа микромир одного из кварталов Монмартра живет обособленной жизнью. Здесь все знают друг друга, как в маленькой патриархальной деревне какой-нибудь глухой провинции. Старый, грубоватый, все понимающий Бугра, мастер на все руки, живущий случайными заработками; всегда голодный калека Даниэль, по прозвищу Паук, молча наблюдающий жизнь улицы и вечерами читающий на своей мансарде Шопенгауэра; Принцесса Мадо — очаровательная манекенщица, работавшая ранее в качестве «такси-герл», но сумевшая сохранить в этой трудной жизни доброе сердце и полную независимость; одинокая привратница Альбертина, которая постоянно заботится о своей внешности, но красивей от этого не становится; мастер радиоаппаратуры Люсьен Заика и его чахоточная жена; Красавчик Мак — то ли сутенер, то ли мало удачливый гангстер, завершающий свои похождения тюремной решеткой; кузен Оливье — Жан, типографский рабочий высокой квалификации, и его прелестная жена Элоди, мечтающие о счастливой жизни, но вынужденные с каждым днем все строже соблюдать самую жесткую экономию: ведь Жан все чаще — то на неделю, а то и на две — оказывается безработным…
Таковы обитатели улицы Лаба — простые люди, с трудом сводящие концы с концами, но умеющие быть оптимистами и чистосердечно радоваться солнечному летнему дню. Может, кто-то из них и грубоват на язык, и склонен поиздеваться над соседом, а все же это славные, сердечные люди…
За старшим поколением следует младшее: парижские гамены, сверстники Оливье, его товарищи по школе и улице. Само собой разумеется, отнюдь не «пай-мальчики», почти все сорванцы, драчуны, фантазеры, немного вруны; старшие называют их озорниками, шалопаями. Это дети Монмартра — в родных кварталах они знают каждый подъезд, каждую подворотню; мальчишки с улиц Лаба и Башле воюют с сорванцами соседних улиц — все это в нравах старого Монмартра.
В романе Сабатье как бы соучаствуют наряду с живыми героями множество примет времени, черточек быта: выписанные тщательно, любовно, с деталями, витрины лавочек и продовольственных магазинов, вывески, рекламы, мастерские, бистро, отели, газовые фонари, даже стулья, поставленные в жаркий день перед подъездами домов, когда консьержки выходят отдохнуть и посудачить.
Эти аксессуары уличного быта — немые свидетели горестных переживаний, раздумий, редких радостей маленького Оливье. Они как бы вплетаются в ткань повествования. Мальчик привык к ним с первых дней детства, и окружающий мир казался бы ему другим без этих газовых фонарей, без сомкнувшихся на ночь деревянных ставень над желтыми четырехугольниками окон, без витрин, привлекавших его ребячье воображение.
С самого начала романа, когда Сабатье говорит об «ощущении постоянной, беспощадной, ошеломляющей белизны, которой отличалось солнце» его улицы, читатель угадывает авторскую талантливость. Его покоряет тонкость психологического рисунка детских переживаний, достоверность деталей, колорит времени. Грусть невеселого повествования смягчают острые, красочные эпизоды, юмор, легкая усмешка.
Французская критика встретила роман Робера Сабатье с редким в наше время единодушным одобрением. Первая часть трилогии «Шведские спички» была опубликована в 1969 году и сразу же получила высокую оценку писателей и широкого круга читателей. «Фигаро литерер», «Нувель обсерватёр», «Юманите», «Франс-суар» и многие другие газеты и журналы положительно отозвались об этой книге. В 1970 году Роберу Сабатье была присуждена премия Золотое перо газеты «Фигаро литерер».
Парижан, так любящих свою столицу, роман Сабатье увлек настолько, что один из известных французских критиков Робер Кантер высказался так: «У меня возникла необходимость побывать в тех местах, которые описывает автор, совсем на другом конце города, на этой улице Лаба; оказывается, предприятие Дардара все еще там и бистро «Трансатлантик» тоже… я взобрался по лестнице Беккерель до того места, откуда так хорошо виден собор Сакре-Кёр; а потом вернулся домой дочитывать роман, и все, что я видел собственными глазами, стало в книге еще более теплым и светлым… Это отменная книга, — продолжает критик, — в ней нет безвкусицы, она строгая, но не суровая, книга, полная жизнелюбия, и, читая ее, трудно самому не проникнуться этим чувством…»
С тех пор уже вышли последующие части этой трилогии — «Мятный леденец» и «Дикие орешки», — которые столь же высоко оценили и полюбили французские читатели.
А. Манфред
Ослепительной была моя улица.
Прошли годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91