Кафе Пьерроза сохраняло свой стиль, свои привычки, своих особых посетителей. Знатоки понимают, что в Париже нет двух похожих бистро. Все в них разное: шум, запахи, манеры завсегдатаев, всевозможные неуловимые детали, характеры хозяев… У Пьерроза бывали толстые торговки-зеленщицы, в своих черных плиссированных юбках и атласных блестящих кофточках, обтягивающих полную грудь, похожие на певицу Фреэль, закоренелые пьяницы, с носами, как багровая световая реклама, сюда приходили с ковриками для продажи арабы в фесках, маляры, басистые и писклявые, в белых блузах, красномордые мясники в передниках, заляпанных кровью, механики в спецовках, рабочие-газовщики в своей форме — все они производили тут адский шум, к которому присоединялся лязг от механических бильярдов. Запахи кофе со сливками, красного вина, рома и пива, клубы пара от присвистывающих кофеварок, звон стаканчиков и чашек, галдеж, жаргонные и простонародные словечки, провинциальный танец «жава» и визгливые песенки в манере певицы Дамиа или Берты Сильва, исполненные дребезжащим контральто с подчеркнутой вибрацией голоса, — все тут благоприятствовало созданию атмосферы человеческой теплоты, свободе поведения, откровенным высказываниям перед собравшимися. Хозяин, родом из Савойи, устраивал здесь грандиозные битвы на бильярде, сражения в белот, в «дурака», в «свои козыри», растягивая эти баталии на многие вечера и выдавая в награду победителю жирного, хорошо ощипанного каплуна, у которого в качестве декоративного элемента оставлялось в гузке несколько длинных перьев. Местные остряки ради смеха окрещивали этих птиц известными в эстрадном мире именами — «Мистингет», «Сесиль Сорель», «Жозефина Беккер». На оконных стеклах Пьерроз выводил мелом: Здесь можно поохотиться на цыпленка! Такие традиционные на Монмартре состязания были в чести именно тут, и считалось почетным, если имя клиента значилось на большой грифельной доске среди имен лауреатов.
Однако Оливье, спросив Жана насчет Пьерроза, имел в виду еще одно удовольствие, которое в его представлении было связано с бистро. Когда Виржини была жива, то иногда в воскресные утра Жан, подойдя к галантерейной лавочке, свистом вызывал своего маленького кузена на улицу, и тот выбегал с куском мыла и махровым полотенцем. Жан уводил мальчика в городской бассейн на улицу Амиро. Надо было спешить, так как туда набивалась уйма людей и после восьми уже приходилось подолгу ждать, пока освободится кабинка. Кассирша выдавала напрокат холщовые с маркой заведения плавки, которые веревочкой завязывались на бедрах. Жан и Оливье поднимались к ярусным галереям, возвышающимся одна над другой вокруг бассейна, торопливо бежали за служащим в майке и белых брюках, который, чтоб опознать их при возвращении, записывал их инициалы мелом на черной дощечке, прибитой с внутренней стороны двери.
Жан наказывал Оливье: «Смотри, запомни номер кабины!» Ребенок, чувствуя свою великую ответственность, во время купанья то и дело повторял про себя номер. Вот почему дни этой воскресной радости запечатлены в его памяти под номерами кабин — № 83, № 117, № 22…
После гонки «а кто первый разденется» и теплого душа с мылом они окатывались такой холоднющей струей, что хоть криком кричи, направлялись к голубоватой, пахнущей хлором воде и осторожными шажками начинали спускаться по ступенькам в зыбкую водяную толщу. Бассейн для Оливье был радостью не только из-за удовольствия плескаться на мелководье до той опасной черты, где уже не достанешь дна, не только из-за того, что здесь Жан учил его плавать, поддерживая одной ладонью под подбородок, а другой под живот, и даже не только из-за того, что мальчику правилось нырять с головой в воду, зажав ноздри, а потом, вынырнув, фыркать и сопеть, как тюлень, — по была еще тысяча бесконечных радостей, связанных с ощущением, что заботы исчезли и тело блаженствует, а вокруг настоящая водяная феерия, хлюпанье взбитой в пену воды, гулкие всплески ныряльщиков, раскатисто отражаемые плиточными стенками и застекленной крышей, песенки, доносящиеся из душевых кабинок, советы тренеров, руководящих своими учениками, словно корабликами, направляемыми длинным шестом, свистки в адрес потерявших всякий разум озорников, визг девчонок, которым бросали в лицо пригоршни воды… Названия способов плавания — кроль, брасс, баттерфляй, индийский, «доской», японский штопор и саженками — являли собой целую программу: Оливье хотел научиться всем стилям сразу и даже попробовать изобрести новые.
— Ха! А я чуть не захлебнулся…
Иной раз Жан завязывал разговор с хорошенькой девчонкой в купальном костюме и долго сидел с ней на краю бассейна, свесив ноги. Оливье подмигивал своему компаньону, понимающе произносил: гм-гм! — Жан подцепил подружку. Бывало, ребенок встречал в бассейне школьного дружка, и они затевали игру, кто первый доплывет до лесенки или нырнет с одной из ступенек.
Однако в радостях купания быстро пролетало время, и вот уже пора вернуться под душ, дождаться служителя, назвать ему пресловутые инициалы, затем наперегонки одеться, причесаться мокрой расческой у запотевшего зеркала и выйти на улицу, чувствуя, что тело стало легким, воздушным. По пути они останавливались у Пьерроза, заказывали две чашки кофе с молоком и невероятным количеством золотистых рожков. К Жану нередко подсаживались приятели, и мальчик гордился тем, что принимал участие в их шутливой беседе.
Все это казалось очень далеким. После женитьбы Жан перестал ходить в бистро Пьерроза, покинул бассейн… И сейчас, отложив в сторону карандаш, он сказал тоном фаталиста:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91