» — удив­ля­лась ма­дам Па­па. Все эти сплет­ни и осо­бен­но тон, ко­то­рым по­доб­ные из­мыш­ле­ния вы­ска­зы­ва­лись, раз­дра­жа­ли Оли­вье, но он не знал, как их пре­сечь. В Ма­до бы­ло не­что, род­нив­шее ее с его ма­те­рью, ка­кая-то не­изъ­яс­ни­мая пре­лесть, тон­кое изя­ще­ст­во, ко­то­рым бы­ло от­ме­че­но ка­ж­дое ее дви­же­ние. Ко­гда она встре­ча­лась маль­чи­ку на ле­ст­ни­це, Оли­вье роб­ко гля­дел ей вслед, а ко­гда она про­хо­ди­ла, дол­го вды­хал за­пах ее ду­хов. Кто из муж­чин на ули­це не смот­рел меч­та­тель­но на ее строй­ные но­ги в шел­ко­вых чул­ках, на ее гиб­кую фи­гур­ку, не вос­хи­щал­ся све­же­стью ее рук, кра­си­вым ртом и той не­при­ну­ж­ден­но­стью по­ве­де­ния, что под­стре­ка­ет к мыс­лям о дос­ти­жи­мо­сти не­воз­мож­но­го. В сущ­но­сти, мно­гие по­ни­ма­ли, что она во­все не та­кая, как о ней бол­та­ют, но ведь ка­ж­до­му хо­те­лось чем-то отом­стить за ее не­при­ступ­ность.
Од­на­ж­ды ут­ром, ко­гда Оли­вье си­дел на сту­пе­нях у по­ро­га до­ма и чи­тал жур­наль­чик «Кри-кри », про­хо­див­шая ми­мо Ма­до скло­ни­лась над ним и лас­ко­во по­тре­па­ла ру­кой по во­ло­сам. Так как гру­ст­ные гла­за Оли­вье об­ра­ти­лись к ней, Ма­до ему улыб­ну­лась и ска­за­ла, по­смот­рев в сто­ро­ну га­лан­те­рей­ной ла­воч­ки: «Ах! Это и есть тот са­мый ма­лыш…» Она вспом­ни­ла, что ви­де­ла его не­дав­но но­чью од­но­го на пло­ща­ди Тертр — он си­дел там, пря­чась за стуль­я­ми, а по­том уд­рал. Же­лая его при­ру­чить, она ти­хо по­гла­ди­ла маль­чи­ка по ще­ке, точ­но так же, как де­ла­ла это, лас­кая ка­кое-ни­будь гра­ци­оз­ное жи­вот­ное.
Лас­ка бы­ла та­кой неж­ной, что Оли­вье по­ро­зо­вел от удо­воль­ст­вия. Ко­гда Ма­до уда­ли­лась, он при­ло­жил ру­ку к ще­ке, буд­то это мог­ло про­длить при­ят­ное ощу­ще­ние.
Ока­зы­ва­ет­ся, Ана­толь, ко­то­рый тер в этот мо­мент о тро­ту­ар сли­во­вую кос­точ­ку, чтоб сде­лать из нее сви­сток, за­ме­тил эту ко­рот­кую сцен­ку. Он тут же по­до­звал Кап­де­ве­ра, Ра­ме­ли и Туд­журь­я­на, чтоб со­об­щить им но­вость:
— Эй! Пар­ни! Ма­лыш­ка Олив втре­скал­ся в Прин­цес­су… Ай-ай!
Те при­бе­жа­ли, на­ча­ли хо­хо­тать и хло­пать ру­ка­ми по жур­наль­чи­ку, ко­то­рый раз­гля­ды­вал Оли­вье. Кап­де­вер ввер­нул на­счет Ма­до гряз­ное слов­цо, а Туд­журь­ян ра­зи­нул до ушей свой ду­раш­ли­вый рот и при­нял­ся за­ве­рять, что ес­ли б он за­хо­тел, то смог бы, мол, эту Прин­цес­су… ну и так да­лее, а Ра­ме­ли до­ба­вил еще, что ко­гда он вы­рас­тет, то бу­дет пла­тить сколь­ко тре­бу­ет­ся «за этих вот са­мых».
Оли­вье сло­жил «Кри-кри », рас­крыл жур­наль­чик «Эпа­тан », по­жал пле­ча­ми и спо­кой­но ска­зал:
— Из­де­вай­тесь сколь­ко угод­но! Что бы вы ни бол­та­ли, пле­вать мне на это!
И Бу­гра про­из­нес из ок­на: «От­лич­но!»
Про­шло две не­де­ля по­сле про­ис­ше­ст­вия с по­жа­ром, но бес­по­кой­ст­во Оли­вье не ис­чез­ло. А что бу­дет зав­тра — вдруг он опять не­воль­но сде­ла­ет что-то пло­хое? Хо­тя Жан и Эло­ди все еще не зна­ли о его зло­клю­че­нии, мно­гие лю­ди в квар­та­ле на­вер­ня­ка уже слы­ша­ли о том, что про­изош­ло: злых язы­ков хва­та­ет. По­это­му, ес­ли в ка­ком-ни­будь раз­го­во­ре упо­ми­на­лось сло­во «огонь» или «спич­ки», Оли­вье чув­ст­во­вал пря­мую уг­ро­зу.
Од­на из улич­ных за­бав как раз и со­стоя­ла в том, чтоб вер­ти­каль­но по­ста­вить спич­ку на ко­ро­бок, под­пе­реть ее ука­за­тель­ным паль­цем, а за­тем од­ним щелч­ком за­ста­вить вспых­нуть и взле­теть; это бы­ло так кра­си­во — ого­нек ле­тел по воз­ду­ху, как фей­ер­верк. Су­ще­ст­во­вал еще це­лый ряд фор­те­лей, ко­то­рые мож­но бы­ло про­де­лы­вать со спич­ка­ми: вты­кать их, к при­ме­ру, в кар­тош­ку, чтоб изо­бра­зить ка­кое-то жи­вот­ное, или же лов­ко ис­поль­зо­вать в за­ба­вах под на­зва­ния­ми «но­вый счет», «руль ве­ло­си­пе­да», «склеи­ваю­щие­ся спич­ки» пли «спи­чеч­ный мос­тик».
За­кос­не­лый греш­ник Оли­вье до­был се­бе но­вый ко­ро­бок швед­ских спи­чек, ко­то­рые он за­жи­гал од­ну за дру­гой, бы­ст­ро кру­тя их, чтоб ого­нек ско­рей раз­го­рал­ся, или дер­жа в вы­тя­ну­той ру­ке, как свеч­ку. Тем не ме­нее он не за­был сво­их опа­се­ний, ста­рал­ся про­яв­лять ос­то­рож­ность, иг­рать в от­да­лен­ных от жи­лья мес­тах — на од­ном из пус­ты­рей Мон­мар­тра. Не­ко­то­рое вре­мя он во­об­ще из­бе­гал ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель, бо­ясь не­при­ят­ных встреч.
На ули­це все еще тол­ко­ва­ли о бу­ду­щем Оли­вье. Гас­ту­не за­пус­кал ко­рич­не­вые от ни­ко­ти­на паль­цы в свои ко­рот­кие чер­ные с про­се­дью усы и про­ро­чил Оли­вье пре­бы­ва­ние в при­юте об­ще­ст­вен­но­го при­зре­ния или в во­ен­ной шко­ле «Де­ти Ар­мии», а то и ко­вар­но на­ме­кал на си­рот­ский дом или да­же на дет­скую ис­пра­ви­тель­ную тюрь­му. В срав­не­нии со всем этим раз­го­во­ры Аль­бер­ти­ны Хак о его дя­де (у ко­то­ро­го не­пло­хое ме­сто под солн­цем, да, по-ви­ди­мо­му, он еще и не очень злой че­ло­век) ка­за­лись бо­лее ро­ман­тич­ны­ми и жиз­не­ра­до­ст­ны­ми, так что сие при­бе­жи­ще вы­гля­де­ло бо­лее при­ем­ле­мым. И ма­дам Па­па то­же изо­бра­жа­ла идил­лию, рас­пи­сы­вая, как де­душ­ка и ба­буш­ка из де­рев­ни Сог в де­пар­та­мен­те Верх­ней Луа­ры обу­ют ре­бен­ка в чер­ные ка­лош­ки.
Па­па­ша Бу­гра, ворч­ли­вый го­ро­жа­нин, скло­нял­ся имен­но к это­му ва­ри­ан­ту. Как-то ве­че­ром, ко­гда маль­чик при­нес ему со­б­ран­ные в му­сор­ном ящи­ке од­но­го рес­то­ра­на лом­ти хле­ба для кро­ли­ков и мор­ских сви­нок, Бу­гра за­те­ял дол­гий раз­го­вор о сель­ских ра­до­стях. Оли­вье на­чал ему рас­ска­зы­вать о сво­их род­ных со сто­ро­ны от­ца, то не­мно­гое, что о них слы­шал.
Оли­вье не знал сво­его де­душ­ку — куз­не­ца, ко­то­рый са­мо­стоя­тель­но нау­чил­ся чи­тать и стал в се­ле че­ло­ве­ком, все­ми ува­жае­мым. О ба­буш­ке он то­же со­хра­нил весь­ма жал­кие вос­по­ми­на­ния — пом­нил глав­ным об­ра­зом ее пе­ред­ник из сит­ца в крас­ных и бе­лых клет­ках, ко­то­рый она на­де­ва­ла в тот един­ст­вен­ный раз, ко­гда они сви­де­лись. Маль­чи­ку бы­ло то­гда не боль­ше че­ты­рех лет. Его отец Пьер Ша­то­неф, кра­си­вый муж­чи­на с ма­то­вой ко­жей ли­ца и за­че­сан­ны­ми на­зад во­ло­са­ми, гор­де­ли­во но­сив­ший свои за­ви­тые щип­ца­ми и сма­зан­ные по­ма­дой си­не­ва­то-чер­ные усы, был то­гда еще жив. Он был ра­нен на вой­не, к то­му же по­пал «под газ» (это вы­ра­же­ние бы­ло не­яс­но ре­бен­ку), силь­но хро­мал, и ему бы­ло не­лег­ко вы­брать­ся на Ли­он­ский во­кзал, что­бы встре­тить там ба­буш­ку. А она по­па­ла в Па­риж в пер­вый раз, впро­чем, и в по­след­ний. Ста­руш­ка бы­ла в кре­сть­ян­ском чеп­це из кру­жев го­ро­да Пюи, с ли­ло­вой лен­той, при­ко­ло­той бу­лав­кой с чер­ным ага­том, две се­дые ко­сич­ки спус­ка­лись ей на уши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91