Подавленный новым ударом судьбы, мальчик совсем сник. Он просто оцепенел. Да и как бы он вырвался из этих тисков, едва не раздробивших ему руку? Одна брючина у Оливье порвалась и свисала до самой сандалии, он был весь в пыли, щеки измазаны сажей, как у трубочиста, и даже на светлых волосах остались грязные следы.
Когда уже кончали тушить огонь, таская воду в ведрах из пожарного крана во дворе, снизу послышался трезвон прибывших пожарных, вызванных кем-то из жильцов по телефону, и вскоре полдюжины молодцов в кожаных сапогах и медных касках тащили огромный шланг. Они так обильно залили конуру, что черные реки текли к ногам собравшихся во дворе зевак. Затем старший по чину вынул из кармана записную книжку и вступил в беседу с привратницей. Указующие персты обвинителей направились на объятого паникой Оливье, который затрясся, словно зверек, попавший в капкан, вырвался из рук державшего его человека, хотел скрыться, но лишь тупо тыкался в стоящих стенкой людей и был водворен опять в центр двора, где на грани истерики отчаянно топтался на месте. А тут еще какой-то пожарный мокрым полотенцем хлестнул его по лицу. Женский голос выкрикнул из окна:
— Ну оставьте его в покое, он же совсем малыш!
В ответ последовало разъяснение, что родители обязаны в таких случаях отвечать, что уличные мальчишки стали просто опасными… И хоть все это продолжалось, в сущности, не так долго (только казалось нескончаемым, как всегда бывает в тяжкие минуты), могло бы продолжаться еще, если б не раздался голос, знакомый, с грубоватыми перекатами:
— Ну, люди добрые, светопреставление, что ли, наступило?
Бугра прошел между двумя пожарными, встал напротив Оливье и дружески ему кивнул. Потом повторил сквозь зубы: «Конец света, конец света!» И, положив руку на плечо Оливье, продолжил:
— Светопреставление! Вы и его-то не заслужили!
Его широкие плечи, большие, как у медведя, лапы, заросшее бородой лицо невольно внушали почтение.
Однако человек, который держал Оливье, зло произнес:
— Но в конце концов, мсье, этот хулиган устроил порядочным людям пожар, к тому же…
— «Порядочным людям!» — зарычал Бугра. — Да этих ваших «порядочных»… Что вы в этом понимаете?!
И, обратившись к молодым пожарным, которые подталкивали локтями друг дружку, Бугра указал на жильцов:
— Посмотрите на них получше: двуличные типы, лицемеры, трусы, хари острожные, аферисты…
— Однако, мсье…
— А что, вы за всю свою жизнь ни разу не созорничали, а?
Жильцы качали головами, стараясь сохранить степенный вид. Они не хотели подвергать себя насмешкам этого грубого типа. А некоторые шептали: «Еще один коммунист!» Но Бугра, чьи глаза так и сверкали весельем, посадил Оливье себе на плечи и продолжал говорить то нарочито мягко, то грубо:
— Итак, вы соскучились тут, да? Сегодня же воскресный день. И как раз развлечение: пожар в чулане. Почему бы не поиграть в суд? Да подите вы прочь, палачи!
Бугра повернулся к начальнику пожарной команды и учтиво сказал:
— Запишите мой адрес, славный капитан, если будут какие-то расходы, отправьте мне счетик… — И добавил mezza voce : — И я его не оплачу, черта с два, — но слышал это один Оливье.
Бугра продиктовал свой адрес, воскликнул: «Привет компании!» — и пошел со двора. Оливье сидел у него на плечах, с грустью думая о случившемся, но Бугра бодро спускался по ступеням лестницы Беккерель и посвистывал, как ни в чем не бывало. На углу улицы Башле старик опустил мальчика на землю и слегка шлепнул его:
— Хватит! Очнись! Все это не так страшно. — И договорил уже для себя: — Впрочем, на свете ничего страшного нет!
Оливье забыл поблагодарить его. Он опрометью побежал к дому, только у поворота на улицу Лаба обернулся раз-другой. Папаша Бугра с трубкой во рту хлопал себя по бедрам и хохотал во всю глотку.
Глава пятая
Дом номер 77 на улице Лаба считался одним из лучших. На пятом этаже в однокомнатной квартире жила дама с двумя собачками. Если ей не подворачивалось такси на углу улицы Башле и приходилось идти пешком к стоянке на улице Кюстин, все местные жители с интересом оборачивались ей вслед. Она проявляла к этому любопытству вызывающее безразличие, но так как была очень хороша собой и весьма элегантна, то получила прозвище Принцесса.
Оливье втайне восхищался ею: по его понятиям эта дама, имя которой было Мадлен (но все называли ее просто Мадо), соответствовала представлениям о настоящей принцессе. Этому способствовали ее модные платья, плотно прилегающие к бедрам и ногам, расширяющиеся складочками только ниже колен, и походка у нее (из-за высоченных каблуков) была мелкая-мелкая, так что одна ножка проворно следовала за другой, будто она шла по прочерченной на тротуаре линии. Но несмотря на некоторую скованность движений, Мадо ловко управлялась с двумя собачками — белым кобельком Риком и черной сучкой Рак, удерживая их на двойном кожаном поводке.
Женщина была тонкой и гибкой, как лиана, головка ее казалась ярким цветком на изящном стебельке. Светлые, тона платины локоны, брови, подведенные тончайшим карандашом, голубые глаза, окруженные легкой дымчатой тенью и приятно оттененные загнутыми ресницами, гладкая бледная кожа, правильный носик, яркий малиновый, как лакированный, рот, и ко всему этому сиянию прибавлялся невероятный блеск дешевых ювелирных украшений фирмы Бурма, которые ребенку казались неописуемой роскошью.
Жители улицы недолюбливали Принцессу за то, что ничего о ней толком не знали. Это и было основанием для недоброжелательных слухов. «Она кутит вовсю!» — говорила с многозначительным видом Альбертина. «Чего там, не дешевая курочка!» — игриво добавлял Гастуне. «Наверняка у кого-то на содержании, вот только не видно, чтобы к ней ходили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91