Ветер дул прямо в нос кораблю, но умело приспущенные и поставленные паруса были причиной того, что корабль, сильно раскачиваясь с борта на борт, все-таки двигался на запад.
Все остальные суда флотилии потонули в бушующей полутьме.
Мрачная поверхность взбунтовавшегося моря вздымалась все выше и выше. Ни расстояния, ни пространства уже не существовало. Небо вдруг стало совершенно темным и непроницаемой завесой протянулось над судном. Прошел густой, плотный дождь. В непроглядном мраке на просторе бушевал ветер.
Люди почувствовали себя во власти стихии. На каждом шагу их подстерегала ловушка.
Огромная бесформенная туча, похожая на брюхо гидры, тяжело нависла над океаном, кое-где вплотную соприкасаясь с волнами своей серо-свинцовой утробой. Иногда она примыкала к нему чудовищными присосками, похожими на лопнувшие мешки, которые втягивали в себя воду и выпускали клубы пара. То тут, то там они поднимали на поверхности волн конусообразные холмы пены.
Буря обрушилась на каравеллу, и каравелла ринулась в ее самую гущу. Шквал и судно устремились друг к другу навстречу, словно бросились в рукопашную.
Обе мачты каравеллы перегибались назад, точно пытаясь в испуге отпрянуть от безумствующего ветра.
Однако капитан Манорини хорошо знал свое дело.
Хотя каравелла всецело оказалась во власти яростного вихря, она держалась так, как держится судно при умеренном ветре, стараясь идти только наперерез волне, подставляя нос первому порыву ветра, правый борт – последующим, из-за чего ей удавалось избегать ударов в борта и корму.
При неизменном ветре это не принесло бы никакой пользы, однако ветер стал менять направление.
Откуда-то сверху, с недосягаемой высоты, доносился протяжный мощный гул.
Тяжелое свинцовое небо обхватило каравеллу своими не знающими пощады руками и, наваливаясь на нее, пыталась опрокинуть.
Фьора, вся сжавшись от ужаса, старалась не смотреть в маленькой иллюминатор своей каюты, где была видна только безумствующая за бортом пена. Отсюда, из ее маленького и очень ненадежного убежища, буря казалась ей внутренностью собора, задрапированной траурной материей. Если еще до начала шквала кое-где среди облаков проглядывали просветы, то сейчас мрак сгустился настолько, что невозможно было даже вообразить себе, что сейчас в самом разгаре день.
Над каравеллой как будто вырос давящий каменный свод. Внизу волновалось море, скрывающее под собой страшные неизведанные глубины.
Дождь хлестал с такой силой, что казалось, будто воздух пронизывают маленькие ядра. Обстреливаемая этой картечью, поверхность моря кипела.
Наконец, раздался первый удар грома. Где-то вдалеке сверкнула молния, способная, наверное, в мгновение ока испепелить огромное судно.
Фьора вздрогнула, услышав грохот небесной колесницы и, чтобы не умереть со страху, принялась в уме вспоминать строфы из Библии.
Вначале ей пришла на ум история об Ионе, попавшем в чрев кита. Наверное, это как нельзя лучше соответствовало тому, что творилось вокруг, но отнюдь не успокоило Фьору.
Тогда она принялась вспоминать что-нибудь более светлое. На ум ей пришли строки из «Песни песней»:
Я нарцисс саронский, лилия долин,
Что лилия между тернами,
То возлюбленная моя между девицами,
Что яблони между лесными деревьями,
То возлюбленный мой между юношами.
В тени ее люблю я сидеть
И плоды ее сладки для гортани моей.
Он ввел меня в дом Пира
И знамя его надо мною – любовь.
Подкрепите меня вином,
Освежите меня яблоками,
Ибо я изнемогаю от любви.
Левая рука его у меня под головою,
А правая обнимает меня...
Мысленно прочитав несколько строчек из «Песни песней», Фьора почувствовала, что буря не унимается, а, напротив, усиливается.
Это повергло ее в смятение. Нет, пожалуй, сейчас не время читать псалмы о любви. Нужно вознести молитву Богородице... Хотя нет... Наверное, только сам Господь Бог, всемогущий и всевидящий, способен сейчас защитить ее, свою верную дщерь, Фьору, от безумства стихии.
Она прикрыла глаза, сложила руки и вполголоса произнесла:
Сердце чистое сотвори во мне, Боже,
И дух правый обнови внутри меня
Не отвергни меня от лица твоего
И Духа Твоего Святого не отними от меня
Возврати радость спасения Твоего
И духом владычественным утверди меня
Научу беззаконным путям твоим
И нечестивые к Тебе обратятся
Избавь меня от кровей, Боже,
Боже спасения моего
И язык мой восхвалит правду Твою
Господи,
Отверзи уста мои
И уста мои возвестят хвалу Твою:
Ибо жертвы ты не желаешь –
Я дал бы ее
К всесожжению не благоволишь
Жертва Богу – дух сокрушенный
Сердце сокрушенного и смиренного
Ты не презришь, Боже...
Ветер снова поменялся, и каравеллу стало бить в борта с такой силой, что она давала ужасный крен. Но ее огромный закругленный киль прилегал к волне, словно приклеенный и противостоял напору разбушевавшегося моря.
Туча, с приближением которой усилился ветер, нависала над водой все ниже, сужая и поглощая пространство вокруг корабля.
Волны, достигавшие исполинских размеров, гигантскими волами накатывались на корабль.
Время от времени огромная молния, цвета красной меди, рассекала темное напластование мрака от зенита до горизонта. Прорезанная ее алым сверканием толща туч казалась еще более грозной. Пламя пожара, внезапно охватывавшее ее глубины, озаряя на миг передние облака и их хаотическое нагромождение вдалеке, открывало взорам всю бездну.
Потом все гасло, и начинал грохотать гром.
Брызги пены взлетали выше матч. Потоки воды то и дело захлестывали палубу, и всякий раз, когда при боковой качке каравелла наклонялась то правым, то левым бортом, клюзы, подобно раскрытым ртам, исторгали пену обратно в море.
Матросы вместе с капитаном оставались на палубе, волны били отважным матросам прямо в лицо. Все вокруг было охвачено неистовством.
Внезапно, после первого ужасного натиска, ураган, продолжая подгонять каравеллу, принялся реветь глухим басом.
С мостика тут же раздался зычный крик капитана:
– Подтянуть сезни! Завязать нокгордени, бакгордени и гитовы! Закрутить ванты!
Не успели матросы убрать все паруса и привязать их к перекладинам матч под непрерывно хлеставшим дождем, как ураган возобновился с новой силой. Волны и ветер свирепо обрушились на нее, а валы достигали такой величины, что порой грозили накрыть каравеллу целиком.
Но, к удивлению многих из команды каравеллы «Санта-Маддалена», это не пугало капитана Манорини. Он сам стоял у штурвала, управляя кораблем.
– Я и не такое видал! – кричал он, смеясь.– Выдержим! Святая Магдалина спасет нас!
Он был так уверен в своем корабле, что постепенно эта уверенность передалась и другим членам экипажа.
У каравеллы, действительно, был очень прочный корпус, не давший ни малейшей течи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124