Чернокожий мавр бежал по берегу, увязая в песке. Солнце тем временем поднялось уже так высоко, что черная кожа Бамако начала дымиться.
– Давай быстрее! – подгонял он сам себя.– Капитан Рэд спас Бамако. Бамако должен спасти капитана Рэда.
Наконец, показался мыс, за которым начиналась бухта Святого Креста. Была видна даже корма пиратского брига. Но дорогу спешившему мавру преградила неизвестно откуда взявшаяся песчаная зыбь.
Не обратив внимание на то, что песчаный пляж сменился какой-то грязной хлябью, Бамако мчался вперед. Он был почти у самого мыса, когда ноги его стали погружаться все глубже и глубже. И, наконец, он увяз по колено в песке.
Попытавшись выбраться, Бамако лишь навредил самому себе. Он стал проваливаться в песок еще стремительнее, за несколько мгновений погрузившись по пояс.
Зыбь стала поглощать торчавший из-за пояса мавра пистолет, который вручил ему капитан Рэд.
Бамако уже готовился распрощаться с жизнью, но неожиданно ноги его уперлись во что-то твердое.
Он перестал проваливаться, но и выбраться наружу не мог. Руки вязли в песке, а больше ухватиться было не за что.
Корма пиратского брига маняще покачивалась на волнах в полумиле от берега.
Бамако закричал и стал размахивать руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Но никто не услышал его криков: слишком велико еще было расстояние до брига.
И тут он вспомнил о заряженном пистолете. Осторожно вытащив его из песка, негр отряхнул оружие и, оттянув курок, выстрелил в воздух.
На бриге услышали выстрел, донесшийся с берега, и корабль, подняв якорь, стал медленно разворачиваться.
– Господи...– прошептал Бамако.– Как я был прав, став христианином! Ты не дашь мне утонуть...
С брига донесся крик:
– Человек на берегу!
Прикрывая лицо капюшоном длинного белого плаща, Фьора быстро шагала по залитым солнцем улочкам Кандии мимо изнывавших от жары уличных торговцев и вывесок, напоминавших о том, что остров принадлежит выходцам из Италии.
Некоторые улочки и вовсе напоминали маленькую Венецию.
Фьора шагала по направлению к городскому каземату, куда заточили бандитов, пытавшихся похитить ценный груз с фрегата «Эксепсьон».
Вход в каземат охраняли венецианские гвардейцы, которые ни за что не соглашались пропустить благородную даму в столь сомнительное заведение.
Лишь после того, как два кольца с бриллиантами, украшавшие пальцы Фьоры, перекочевали в карманы их широких шаровар, гвардейцы расступились и пропустили девушку внутрь.
Но, кроме наружной стражи, Фьоре пришлось преодолеть еще одно препятствие, отделявшее ее от цели.
Маленький кривоногий тюремщик подозрительно смотрел на стоявшую перед ним особу в белом плаще с корзинкой в руках.
Он несколько раз обвел взглядом своего единственного слезящегося глаза высокую стройную фигуру, зачем-то прикрывая другой глаз, на котором красовалось огромное бельмо, рукой.
– Прежде у нас никогда не бывало таких посетителей,– дрожащим от вожделения голосом произнес он.– Что угодно вашей милости?
– Я хочу кое-что передать пленникам, которых содержат в вашей тюрьме.
– Кого именно имеет в виду ваша милость?
Фьора выглядела очень возбужденной, но старалась держать себя в руках.
– Их привезли сегодня утром,– тяжело дыша, сказала она.– Это одноногий старик и юноша.
Тюремщик понимающе кивнул.
– А, пираты?.. Любопытно, почему они интересуют такую благородную даму?
Фьора не поднимала глаз.
– Я могу увидеть их?
Тюремщик почувствовал, что пахнет наживой, и облизнул потрескавшиеся губы.
– Но это опасные преступники, ваша милость...– тихо сказал он.– К приговоренным на смерть допускают только священников. На вас хоть и одет белый плащ, но на священника вы не похожи. Вы уж не взыщите, ваша милость, но я не могу вас пропустить. Я – бедный маленький человек... Вы должны понять меня, госпожа...
Он выразительно перевел взгляд на кольца, украшавшие пальцы Фьоры, и добавил:
– Ну, из христианского сострадания, ради Святой девы Марии... я мог бы пойти навстречу вам...
Придерживая одной рукой корзинку, Фьора принялась снимать с мизинца кольцо с изумрудом.
– Ради христианского сострадания...– проговорила она, протягивая колечко тюремщику.
Тот затрясся всем телом и зажал кольцо в дрожащей ладони.
– Только ради христианского сострадания... Тюремщик снял висевшую на стене связку ключей и, подозрительно оглядываясь по сторонам, повел Фьору по каким-то темным, сырым закоулкам.
Наконец, они спустились в подвал, насквозь пропахший сыростью и плесенью.
Откуда-то из глубин каземата доносились громкие стоны, то затихавшие, то усиливавшиеся.
Фьора попыталась не обращать внимания на то, что происходило вокруг, и шла следом за тюремщиком, не поднимая головы.
Они остановились перед огромной деревянной дверью, позеленевшей от плесени.
Тюремщик привстал на цыпочки и заглянул в располагавшееся чуть повыше середины двери маленькое окошечко.
Удовлетворенно кивнув, он сказал:
– Они здесь.
Фьора откинула капюшон плаща и подошла к двери.
– Я могу войти?
Тюремщик, потряхивая связкой ключей, еще раз оглянулся и кашлянул.
– Э-э-э... Вы же понимаете, ваша милость, как я рискую? Если кто-нибудь узнает о том, что я пропустил вас к преступникам, осужденным на смерть, мне не поздоровится...
Нетрудно было понять, чего он добивается. Фьора сняла с руки золотой браслет и протянула его тюремщику.
Казалось, алчный блеск зажегся даже в его закрытом бельмом глазу.
Браслет мгновенно исчез где-то в глубине лохмотьев, заменявших тюремщику одежду, но он по-прежнему неподвижно стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу.
– Э-э-э... ваша милость... Конечно, вы очень добры... Но мой долг не позволяет мне пропустить вас в камеру, не проверив, что у вас в корзинке.
Фьора сняла платок, прикрывавший содержимое корзины, и показала ее тюремщику. Тот принялся ощупывать и обнюхивать все, что там лежало.
– Так. Кусок окорока... Фрукты... А это что?
Он вытащил круглую краюху хлеба и принялся разглядывать ее с таким интересом, как будто никогда прежде не видел.
Убедившись в том, что это действительно хлеб, тюремщик разломал его попалам и пробормотал:
– Простите, ваша милость, но таков мой долг.
Положив хлеб на место, он достал из корзинки бутылку, открыл пробку и понюхал. Глаза его округлились.
– Это что? Ром?
– Да,– еле слышно ответила Фьора. Тюремщик прижал бутылку к груди, как родное дитя, и решительно заявил:
– Нет, на это я не могу посмотреть своим бельмом. Без лишних слов Фьора сняла одно из своих последних колец и протянула тюремщику.
Совершив обмен – бутылку рома на золотое кольцо с бриллиантами – она, наконец, получила возможность пройти в камеру.
Тюремщик с сожалением проводил взглядом исчезнувшую в корзине бутылку и, немного поколебавшись, сунул ключ в замочную скважину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124