Сколько ни трепала корабль буря, все доски внешней и внутренней обшивки были на месте. Не было ни одной трещины или щели, ни одна капля воды не попала в трюм.
Молния снова разорвала сумрачную пелену, и черная туча, словно змей, сцепившийся со змеем, вступила в схватку с багровой вспышкой.
И тут же снова наступил сумрак.
Несмотря на то, что буря бушевала по-прежнему, команда каравеллы «Санта-Маддалена» уже не сомневалась в своей победе над ураганом.
В буре есть что-то животное: ураган – как бык: его можно обмануть. Ведь волна – это сила, которая действует лишь одно мгновение, а потом дает передышку, во время которой опытный капитан может переориентировать судно или сменить галс, как это называется в морском языке.
Именно так и поступал Джузеппе Манорини, итальянский моряк, капитан «Санта-Маддалены».
Хотя все вокруг заволокла густая пелена дождевого тумана, капитан умело ориентировался по тем немногочисленным приборам, которые были в его распоряжении. Словно в какой-то дикой и непонятной пляске, каравелла перепрыгивала с гребня на гребень бушующих волн. Но теперь, безумно взлетающие вокруг пенистые валы не причиняли кораблю никакого вреда.
Каравелла почти совсем не испытывала боковой качки.
Между налетавшими на каравеллу водяными валами капитан успевал развернуть судно против ветра с помощью руля.
Во время бури море и мрак в конце концов сливаются воедино и образуют одно неразрывное целое. Видимый горизонт полностью исчезает, и приходится двигаться вслепую.
Фьора, беспрерывно молившаяся у себя в каюте, только чудом божьим могла объяснить то, что они до сих пор не утонули. Леонарда, находившаяся рядом с госпожой, даже молиться не могла. Она просто беспрерывно крестилась, лишь иногда восклицая:
– О боже правый, спаси и сохрани!
Мало-помалу в душе Фьоры начала рождаться надежда на то, что все может обойтись. Человеческая душа всегда склонна уповать на чудо. Нет такого отчаянного положения, при котором в самый критический момент из глубины души не поднималась бы заря надежды.
Фьоре так хотелось сказать слово «спасены», но буря все еще не прекращалась, и облегчение не приходило.
Впервые в жизни Фьоре приходилось переживать подобное: опираться на нечто, кажущееся твердым, но на самом деле зыбкое и хрупкое, быть одновременно рядом со смертью и полным жизни, стать узником неизмеримых пространств, заточенных между небом и океаном, ощущать над собой бесконечность сводов темницы, со всех сторон быть окруженным буйным разгулом ветров и чувствовать себя игрушкой, которую сокрушает огромная масса воды.
Игрушка – какое страшное слово.
В каждом раскате грома Фьоре слышался издевательский хохот незримого противника. Какая же это невероятная мука.
Тебя сковывает именно то, что помогает птицам расправить крылья, а рыбам свободно двигаться. Ведь ты зависишь от того самого воздуха, который колеблешь своим дыханием, от той самой воды, которую можешь зачерпнуть.
Один глоток этой соленой влаги может вызвать лишь гримасу отвращения, а волна той же самой воды может убить.
Шторм внезапно изменил направление. Сейчас ветер дул прямо в корму каравелле. Влекомая этим воздушным течением она еще стремительнее понеслась по волнам.
Фьора снова испугалась, решив, что теперь-то их уж, наверняка, унесет куда-то далеко-далеко.
Но это была лишь очередная забава моря, того необъятного моря, которому свойственны все черты хищника. Оно то выпускает острые когти, то прячет их в бархатных лапах. Иногда буря топит судно походя, на скорую руку, иногда, как будто тщательно обдумывает кораблекрушение, лелеет каждую мелочь. У моря времени предостаточно, в этом не раз убеждались его жертвы.
И вдруг Фьора вздохнула с облегчением. Ураган внезапно утих.
Ни северного, ни южного ветра не было уже и в помине, смолк бешеный вой бури. Без всякого перехода, без малейшего ослабления смерч в одно мгновение куда-то исчез, точно провалился в бездну.
Но волны еще некоторое время после затишья продолжали бушевать.
Уже несколько минут спустя вокруг каравеллы простиралась бесконечная пелена вяло вздымавшихся вод. Вода казалась вздрагивающим жидким свинцом. Слышался только легкий шум ветра.
Однако полумрак не рассеивался.
Одно можно было сказать смело – каравелла «Санта-Маддалена» была спасена.
ГЛАВА 5
О путешествии сеньоры Фьоры Бельтрами и сеньора Паоло Гвиччардини в Египет лучше всего расскажут страницы ее дневника.
Фьора начала вести его сразу же после выхода флотилии итальянских кораблей из Генуи. Мы прочтем лишь те страницы, которые посвящены Африке.
Около шести часов вечера наш обед на борту каравеллы «Санта-Маддалена», на которой плыли в Египет сеньор Гвиччардини и я, был прерван криками: «Земля! Земля!»
Мы тотчас же поднялись на палубу и приветствовали древнюю землю Птолемеев, освещенную последними лучами заходящего солнца.
Наш путь по Средиземному морю после ужасной бури, разразившейся несколько недель назад, протекал спокойно и без особых происшествий. К сожалению, мы потеряли связь с другими кораблями флотилии, и в Египет нашей каравелле пришлось добираться в одиночку.
Однако, капитан Манорини оказался опытным моряком и, отказавшись от прежнего намерения зайти в Тунис и отправиться в Египет вдоль береговой линии, мы сделали остановку на Мальте, где нас радушно встретили рыцари ордена госпитальеров.
После однодневной задержки мы вышли в море, и при попутном ветре очень быстро преодолели расстояние до Египта.
Александрия стоит на песчаном берегу. Длинная золотая лента тянется вдоль самой кромки воды.
Слева, подобно огромному рогу полумесяца, в море вдается длинный красивый мыс. Неподалеку возвышаются колонна Помпея и игла Клеопатры – все, что осталось от города Александра Македонского. Я читала о нем у многих историков – Страбона, Плутарха, и вот теперь, наконец, увидела эту жемчужину Востока своими глазами.
Сеньор Гвиччардини показал мне на неказистое здание, стоящее между этими памятниками рядом с пальмовой рощей.
– Это дворец александрийского паши,– сказал он.
А сама Александрия, это древняя владычица старого Египта, скрывается за барханами пустыни, словно скалистый остров в песчаном море.
Все это одно за другим, как по волшебству, поднималось из воды по мере того, как наше судно приближалось к берегу.
Наконец, на исходе дивного дня при безмятежном море, когда горизонт озарен всполохами заходящего солнца, а вокруг слышны радостные крики матросов, мы увидели перед собой эту древнюю, голую и выжженную солнцем землю.
Я едва не потеряла рассудок при виде этого берега, не похожего ни на один знакомый мне пейзаж.
Я попросила сеньора Паоло побыстрее приготовиться к высадке на берег, но капитан Манорини попросил нас не делать этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Молния снова разорвала сумрачную пелену, и черная туча, словно змей, сцепившийся со змеем, вступила в схватку с багровой вспышкой.
И тут же снова наступил сумрак.
Несмотря на то, что буря бушевала по-прежнему, команда каравеллы «Санта-Маддалена» уже не сомневалась в своей победе над ураганом.
В буре есть что-то животное: ураган – как бык: его можно обмануть. Ведь волна – это сила, которая действует лишь одно мгновение, а потом дает передышку, во время которой опытный капитан может переориентировать судно или сменить галс, как это называется в морском языке.
Именно так и поступал Джузеппе Манорини, итальянский моряк, капитан «Санта-Маддалены».
Хотя все вокруг заволокла густая пелена дождевого тумана, капитан умело ориентировался по тем немногочисленным приборам, которые были в его распоряжении. Словно в какой-то дикой и непонятной пляске, каравелла перепрыгивала с гребня на гребень бушующих волн. Но теперь, безумно взлетающие вокруг пенистые валы не причиняли кораблю никакого вреда.
Каравелла почти совсем не испытывала боковой качки.
Между налетавшими на каравеллу водяными валами капитан успевал развернуть судно против ветра с помощью руля.
Во время бури море и мрак в конце концов сливаются воедино и образуют одно неразрывное целое. Видимый горизонт полностью исчезает, и приходится двигаться вслепую.
Фьора, беспрерывно молившаяся у себя в каюте, только чудом божьим могла объяснить то, что они до сих пор не утонули. Леонарда, находившаяся рядом с госпожой, даже молиться не могла. Она просто беспрерывно крестилась, лишь иногда восклицая:
– О боже правый, спаси и сохрани!
Мало-помалу в душе Фьоры начала рождаться надежда на то, что все может обойтись. Человеческая душа всегда склонна уповать на чудо. Нет такого отчаянного положения, при котором в самый критический момент из глубины души не поднималась бы заря надежды.
Фьоре так хотелось сказать слово «спасены», но буря все еще не прекращалась, и облегчение не приходило.
Впервые в жизни Фьоре приходилось переживать подобное: опираться на нечто, кажущееся твердым, но на самом деле зыбкое и хрупкое, быть одновременно рядом со смертью и полным жизни, стать узником неизмеримых пространств, заточенных между небом и океаном, ощущать над собой бесконечность сводов темницы, со всех сторон быть окруженным буйным разгулом ветров и чувствовать себя игрушкой, которую сокрушает огромная масса воды.
Игрушка – какое страшное слово.
В каждом раскате грома Фьоре слышался издевательский хохот незримого противника. Какая же это невероятная мука.
Тебя сковывает именно то, что помогает птицам расправить крылья, а рыбам свободно двигаться. Ведь ты зависишь от того самого воздуха, который колеблешь своим дыханием, от той самой воды, которую можешь зачерпнуть.
Один глоток этой соленой влаги может вызвать лишь гримасу отвращения, а волна той же самой воды может убить.
Шторм внезапно изменил направление. Сейчас ветер дул прямо в корму каравелле. Влекомая этим воздушным течением она еще стремительнее понеслась по волнам.
Фьора снова испугалась, решив, что теперь-то их уж, наверняка, унесет куда-то далеко-далеко.
Но это была лишь очередная забава моря, того необъятного моря, которому свойственны все черты хищника. Оно то выпускает острые когти, то прячет их в бархатных лапах. Иногда буря топит судно походя, на скорую руку, иногда, как будто тщательно обдумывает кораблекрушение, лелеет каждую мелочь. У моря времени предостаточно, в этом не раз убеждались его жертвы.
И вдруг Фьора вздохнула с облегчением. Ураган внезапно утих.
Ни северного, ни южного ветра не было уже и в помине, смолк бешеный вой бури. Без всякого перехода, без малейшего ослабления смерч в одно мгновение куда-то исчез, точно провалился в бездну.
Но волны еще некоторое время после затишья продолжали бушевать.
Уже несколько минут спустя вокруг каравеллы простиралась бесконечная пелена вяло вздымавшихся вод. Вода казалась вздрагивающим жидким свинцом. Слышался только легкий шум ветра.
Однако полумрак не рассеивался.
Одно можно было сказать смело – каравелла «Санта-Маддалена» была спасена.
ГЛАВА 5
О путешествии сеньоры Фьоры Бельтрами и сеньора Паоло Гвиччардини в Египет лучше всего расскажут страницы ее дневника.
Фьора начала вести его сразу же после выхода флотилии итальянских кораблей из Генуи. Мы прочтем лишь те страницы, которые посвящены Африке.
Около шести часов вечера наш обед на борту каравеллы «Санта-Маддалена», на которой плыли в Египет сеньор Гвиччардини и я, был прерван криками: «Земля! Земля!»
Мы тотчас же поднялись на палубу и приветствовали древнюю землю Птолемеев, освещенную последними лучами заходящего солнца.
Наш путь по Средиземному морю после ужасной бури, разразившейся несколько недель назад, протекал спокойно и без особых происшествий. К сожалению, мы потеряли связь с другими кораблями флотилии, и в Египет нашей каравелле пришлось добираться в одиночку.
Однако, капитан Манорини оказался опытным моряком и, отказавшись от прежнего намерения зайти в Тунис и отправиться в Египет вдоль береговой линии, мы сделали остановку на Мальте, где нас радушно встретили рыцари ордена госпитальеров.
После однодневной задержки мы вышли в море, и при попутном ветре очень быстро преодолели расстояние до Египта.
Александрия стоит на песчаном берегу. Длинная золотая лента тянется вдоль самой кромки воды.
Слева, подобно огромному рогу полумесяца, в море вдается длинный красивый мыс. Неподалеку возвышаются колонна Помпея и игла Клеопатры – все, что осталось от города Александра Македонского. Я читала о нем у многих историков – Страбона, Плутарха, и вот теперь, наконец, увидела эту жемчужину Востока своими глазами.
Сеньор Гвиччардини показал мне на неказистое здание, стоящее между этими памятниками рядом с пальмовой рощей.
– Это дворец александрийского паши,– сказал он.
А сама Александрия, это древняя владычица старого Египта, скрывается за барханами пустыни, словно скалистый остров в песчаном море.
Все это одно за другим, как по волшебству, поднималось из воды по мере того, как наше судно приближалось к берегу.
Наконец, на исходе дивного дня при безмятежном море, когда горизонт озарен всполохами заходящего солнца, а вокруг слышны радостные крики матросов, мы увидели перед собой эту древнюю, голую и выжженную солнцем землю.
Я едва не потеряла рассудок при виде этого берега, не похожего ни на один знакомый мне пейзаж.
Я попросила сеньора Паоло побыстрее приготовиться к высадке на берег, но капитан Манорини попросил нас не делать этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124