Он приготовил для меня сюрприз.
По его приглашению я сел. Мне было тяжело, я то сгибался, то, широко раскрыв рот, жадно втягивал воздух, то невольно закрывал глаза и вздрагивал, когда неожиданным приступом боли схватывало мышцу. Да, я понял, что пытки могут стать своего рода искусством. Я был совершенно разбит, истомлен, но в то же время не пролилось ни капли моей крови и мне даже была оказана врачебная помощь.
Мой человек за столом посмотрел на меня с участием и доброжелательно предупредил, что не станет долго задерживать.
– Знакома ли вам молодая женщина по имени Элена? – начал он таким тоном, будто мы с ним недавно познакомились в приятной компании, понравились друг другу и теперь собирались вести занимательную и дружескую беседу.
– Я не стану подтверждать своего знакомства с кем бы то ни было, – вяло произнес я. – Вы уже знаете об этом моем решении.
– Элена, армянка, – уточнил он голосом любознательного собеседника и будто и не слыша моих возражений.
Я пожал плечами и кисло улыбнулся.
– У нее довольно интересное ремесло, – продолжал он.
– Продажная женщина, что ли? – полюбопытствовал я.
– Нет, что вы! Она хозяйка маленькой шляпной мастерской. Дамские шляпки. В Свечном переулке за церковью Святой Маргариты.
Я знал, о ком он спрашивает. Никаких нежных чувств к этой женщине я не испытывал, она мне была безразлична. Но из этого моего отношения к ней вовсе не следовало, что я имею право засадить ее в тюрьму. Более того, я полагал, что не имею такого права.
– Мне нечего сказать вам, – ответил я.
Но он, кажется, твердо решил не обращать внимания на мое упорное запирательство.
– Значит, вы не знаете армянку Элену, владелицу шляпной мастерской в Свечном переулке?
– Я все сказал.
– И вы никогда не состояли с ней в близких отношениях?
– Я все сказал.
– А вот она говорит, что была с вами знакома и состояла в близких отношениях.
– Но ведь вам известно, что я предпочитал отношения иного рода, отношения с людьми своего пола, в чем и покаялся чистосердечно.
Боль в мышцах снова дала о себе знать, и я сильно вздрогнул.
Он устремил на меня внимательный участливый взгляд.
– Я решительно не понимаю, – задумчиво проговорил он, – что заставляет вас оберегать эту женщину. Она вам нравится? Может быть, вы любите ее?
Я молчал, но губы мои чуть скосила невольная ироническая улыбка.
– Не похоже, чтобы она была влюблена в вас, – не спеша продолжал рассуждать он. – Во всяком случае из ее доноса на вас это никак не явствует. Стало быть, неразделенная, несчастная любовь. Она не любит вас, а вы ее любите…
Я уже не мог удерживаться и громко прыснул.
– Ну зачем эта комедия? – начал я со вздохом. – Я говорить не буду, вы знаете. Но я в вашей власти.
Хотите – устраивайте мне очную ставку, с кем вам будет угодно. Хотите – пытайте. Я говорить не буду.
И снова мое упорство не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Она утверждает, – повествовал он как ни в чем не бывало, – будто вы вели в ее доме весьма интересные беседы. Так ли это?
Я молчал. Мне надоело возражать. Лучше поберечь силы.
– Да, так вот, – назойливо влезало мне в уши, – она, значит, состояла с вами в близких отношениях. Но не были ли эти отношения противоестественными? Она, разумеется, утверждает, что нет. А вы что скажете?
Я продолжал молчать.
– И беседы… Крайне интересные мнения вы высказывали.
Например, это: вы говорили, будто Господа нашего Иисуса Христа и Святого Лазаря связывали те самые греховные отношения, что связывают вас с вашим другом Николаосом…
Теперь он замолчал и смотрел испытующе.
Я почувствовал холод во всем теле. Что с Николаосом? Нет, они не могли схватить его. Почему-то я был убежден, что ему удалось спастись.
– Ведь это вы говорили, а не ваш друг? Во всяком случае, вы станете утверждать, что это говорили именно вы, не так ли?
– Я уже сказал вам; все, что мог, я уже сказал вам, – машинально повторил я.
Но это обвинение было серьезным. Получается, я возводил хулу на Господа. Это уж точно пахло костром!
На эту страшную сторону мадридской жизни: публичные сожжения еретиков на главной площади (это называлось «аутодафе») – мы с Николаосом просто-напросто закрывали глаза. В конце концов где не бывает публичных казней? Мы даже не хотели видеть этого. К подобным предметам мы не испытывали никакого любопытства. И вот теперь мне предстоит узнать, что же это такое…
И ведь все это правда. Я знаю Элену. Это была молодая вдова, происходившая из венецианских армян. Она действительно владела мастерской, где изготовлялись изящные дамские шапочки. Николаос познакомился с ней в связи с поставками бархата. Одно время он этим занимался и снабжал бархатом многих мадридских портных и шляпников. Несколько раз мы были в гостях у Элены. Она была миниатюрная, с черными, как вороново крыло, волосами, уложенными в изящную прическу. Губы и глаза у нее были яркими от природы, – щеки – очень смуглыми, к тому же она красиво румянилась и подкрашивалась. Одевалась она, как настоящая дама, любила поэзию, даже сама писала сонеты, и, подобно нам, оказалась усердной посетительницей театров.
Скоро у нас и вправду сложились близкие отношения, которые мы не считали противоестественными, но кто-то мог бы и счесть их таковыми. Мы занимались любовью втроем. Это с ней было весело и приятно, и доставляло нам всем троим большое удовольствие. Мы острили, шутили и вообще чудесно проводили время. Впрочем, эта наша связь не продолжилась долго. У Элены были иные планы. Она собиралась найти себе нового супруга.
Хуже всего теперь для меня оказывалось то, что я и вправду говорил при ней о Христе и Лазаре. Это даже и не была моя идея, об этом говорил когда-то еще Михаил, сын Козмаса. А в доме молодой вдовы об этом говорил именно я, а не мой любимый Николаос.
Но зачем этот человек за столом так подчеркнуто спрашивает, я ли это говорил? Чего он добивается? Возможно, просто хочет совершенно ослабить мою волю, внушить мне, намекнуть, что Николаос схвачен и оговаривает меня. Но я знаю, все мое существо пронизано уверенностью, что Николаос на свободе!..
Однако что же теперь делать? Устроят ли мне очную ставку с Эленой? По логике они должны бы это сделать. Но это моя логика. Их логика для меня скрыта. Почему Элена донесла на меня? Уж, конечно, у нее не было злого умысла. Просто спасала себя. Возможно, и ее допрашивали, пытали… Но мне-то что же делать? В данном случае раскаяться – означает признать себя виновным в богохульстве. И тогда – костер. А если буду отрицать? Тогда какая казнь? Буду отрицать. Я никакой Элены не знаю и ничего дурного не говорил. Все!..
Человек за столом пытливо смотрел на меня. Я молчал. Он вызвал стражников и приказал отвести меня в камеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
По его приглашению я сел. Мне было тяжело, я то сгибался, то, широко раскрыв рот, жадно втягивал воздух, то невольно закрывал глаза и вздрагивал, когда неожиданным приступом боли схватывало мышцу. Да, я понял, что пытки могут стать своего рода искусством. Я был совершенно разбит, истомлен, но в то же время не пролилось ни капли моей крови и мне даже была оказана врачебная помощь.
Мой человек за столом посмотрел на меня с участием и доброжелательно предупредил, что не станет долго задерживать.
– Знакома ли вам молодая женщина по имени Элена? – начал он таким тоном, будто мы с ним недавно познакомились в приятной компании, понравились друг другу и теперь собирались вести занимательную и дружескую беседу.
– Я не стану подтверждать своего знакомства с кем бы то ни было, – вяло произнес я. – Вы уже знаете об этом моем решении.
– Элена, армянка, – уточнил он голосом любознательного собеседника и будто и не слыша моих возражений.
Я пожал плечами и кисло улыбнулся.
– У нее довольно интересное ремесло, – продолжал он.
– Продажная женщина, что ли? – полюбопытствовал я.
– Нет, что вы! Она хозяйка маленькой шляпной мастерской. Дамские шляпки. В Свечном переулке за церковью Святой Маргариты.
Я знал, о ком он спрашивает. Никаких нежных чувств к этой женщине я не испытывал, она мне была безразлична. Но из этого моего отношения к ней вовсе не следовало, что я имею право засадить ее в тюрьму. Более того, я полагал, что не имею такого права.
– Мне нечего сказать вам, – ответил я.
Но он, кажется, твердо решил не обращать внимания на мое упорное запирательство.
– Значит, вы не знаете армянку Элену, владелицу шляпной мастерской в Свечном переулке?
– Я все сказал.
– И вы никогда не состояли с ней в близких отношениях?
– Я все сказал.
– А вот она говорит, что была с вами знакома и состояла в близких отношениях.
– Но ведь вам известно, что я предпочитал отношения иного рода, отношения с людьми своего пола, в чем и покаялся чистосердечно.
Боль в мышцах снова дала о себе знать, и я сильно вздрогнул.
Он устремил на меня внимательный участливый взгляд.
– Я решительно не понимаю, – задумчиво проговорил он, – что заставляет вас оберегать эту женщину. Она вам нравится? Может быть, вы любите ее?
Я молчал, но губы мои чуть скосила невольная ироническая улыбка.
– Не похоже, чтобы она была влюблена в вас, – не спеша продолжал рассуждать он. – Во всяком случае из ее доноса на вас это никак не явствует. Стало быть, неразделенная, несчастная любовь. Она не любит вас, а вы ее любите…
Я уже не мог удерживаться и громко прыснул.
– Ну зачем эта комедия? – начал я со вздохом. – Я говорить не буду, вы знаете. Но я в вашей власти.
Хотите – устраивайте мне очную ставку, с кем вам будет угодно. Хотите – пытайте. Я говорить не буду.
И снова мое упорство не произвело на него ни малейшего впечатления.
– Она утверждает, – повествовал он как ни в чем не бывало, – будто вы вели в ее доме весьма интересные беседы. Так ли это?
Я молчал. Мне надоело возражать. Лучше поберечь силы.
– Да, так вот, – назойливо влезало мне в уши, – она, значит, состояла с вами в близких отношениях. Но не были ли эти отношения противоестественными? Она, разумеется, утверждает, что нет. А вы что скажете?
Я продолжал молчать.
– И беседы… Крайне интересные мнения вы высказывали.
Например, это: вы говорили, будто Господа нашего Иисуса Христа и Святого Лазаря связывали те самые греховные отношения, что связывают вас с вашим другом Николаосом…
Теперь он замолчал и смотрел испытующе.
Я почувствовал холод во всем теле. Что с Николаосом? Нет, они не могли схватить его. Почему-то я был убежден, что ему удалось спастись.
– Ведь это вы говорили, а не ваш друг? Во всяком случае, вы станете утверждать, что это говорили именно вы, не так ли?
– Я уже сказал вам; все, что мог, я уже сказал вам, – машинально повторил я.
Но это обвинение было серьезным. Получается, я возводил хулу на Господа. Это уж точно пахло костром!
На эту страшную сторону мадридской жизни: публичные сожжения еретиков на главной площади (это называлось «аутодафе») – мы с Николаосом просто-напросто закрывали глаза. В конце концов где не бывает публичных казней? Мы даже не хотели видеть этого. К подобным предметам мы не испытывали никакого любопытства. И вот теперь мне предстоит узнать, что же это такое…
И ведь все это правда. Я знаю Элену. Это была молодая вдова, происходившая из венецианских армян. Она действительно владела мастерской, где изготовлялись изящные дамские шапочки. Николаос познакомился с ней в связи с поставками бархата. Одно время он этим занимался и снабжал бархатом многих мадридских портных и шляпников. Несколько раз мы были в гостях у Элены. Она была миниатюрная, с черными, как вороново крыло, волосами, уложенными в изящную прическу. Губы и глаза у нее были яркими от природы, – щеки – очень смуглыми, к тому же она красиво румянилась и подкрашивалась. Одевалась она, как настоящая дама, любила поэзию, даже сама писала сонеты, и, подобно нам, оказалась усердной посетительницей театров.
Скоро у нас и вправду сложились близкие отношения, которые мы не считали противоестественными, но кто-то мог бы и счесть их таковыми. Мы занимались любовью втроем. Это с ней было весело и приятно, и доставляло нам всем троим большое удовольствие. Мы острили, шутили и вообще чудесно проводили время. Впрочем, эта наша связь не продолжилась долго. У Элены были иные планы. Она собиралась найти себе нового супруга.
Хуже всего теперь для меня оказывалось то, что я и вправду говорил при ней о Христе и Лазаре. Это даже и не была моя идея, об этом говорил когда-то еще Михаил, сын Козмаса. А в доме молодой вдовы об этом говорил именно я, а не мой любимый Николаос.
Но зачем этот человек за столом так подчеркнуто спрашивает, я ли это говорил? Чего он добивается? Возможно, просто хочет совершенно ослабить мою волю, внушить мне, намекнуть, что Николаос схвачен и оговаривает меня. Но я знаю, все мое существо пронизано уверенностью, что Николаос на свободе!..
Однако что же теперь делать? Устроят ли мне очную ставку с Эленой? По логике они должны бы это сделать. Но это моя логика. Их логика для меня скрыта. Почему Элена донесла на меня? Уж, конечно, у нее не было злого умысла. Просто спасала себя. Возможно, и ее допрашивали, пытали… Но мне-то что же делать? В данном случае раскаяться – означает признать себя виновным в богохульстве. И тогда – костер. А если буду отрицать? Тогда какая казнь? Буду отрицать. Я никакой Элены не знаю и ничего дурного не говорил. Все!..
Человек за столом пытливо смотрел на меня. Я молчал. Он вызвал стражников и приказал отвести меня в камеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121