Страшный стук продолжался.
Она подняла голову. Ей казалось, что она уже, сейчас задыхается. Она широко раскрыла рот, ей надо было немедленно вдохнуть, вглотнуть воздух. Ей показалось, что этот свежий, ночной воздух обжигает, царапает ей горло.
А страшный стук не прекращался. Кто-то стучал отчаянно, громко… Она вдруг обессилела от страха.
Она увидела приближающихся людей и свет. Один из них высоко подымал фонарь. На них были черные плащи и широкополые шляпы, скрывающие лица.
Теперь, когда ее нервические грезы о мучительной гибели легко могли стать реальностью, она бессильно, по-детски плакала.
Стук не прекращался.
– Слушай, там человек, – произнес голос.
– Но это могила Андреаса.
– Давай шпагу на всякий случай.
– Да там женщина.
– Какая-нибудь сумасшедшая старуха, вообразившая себя ведьмой.
– Старуха не может так колотить.
– Да там плачет кто-то.
– Черт знает, что это.
– Но надо это прекратить. В конце концов это оскверняют могилу нашего друга!
– А тебе очень хочется связаться с инквизицией? Или ты полагаешься на всесилие Николаоса?
Селия опомнилась. Эти обычные голоса вернули ее к обыденности. Так не могли говорить злые люди, убийцы. И они знают Николаоса, они дружили с Андреасом… Чоки… Но они сейчас могут уйти, и тогда она останется совсем одна, а этот страшный стук все будет длиться.
– Помогите! Не уходите! – закричала она из последних сил.
Конечно, они услышали ее крик.
– Ребенок! – произнес один.
– Женщина, девочка, – сказал другой голос.
Но больше они не стали колебаться. Какое-то слабое существо – девочка, ребенок – позвало их на помощь. И они пришли на помощь.
Свет фонаря ярко осветил все вокруг.
Один из незнакомцев присвистнул. Он увидел Селию в полураскопанной могиле. Она увидела молодые лица, затененные темными шляпами.
Стук внезапно оборвался.
Вдруг незнакомцы словно бы все поняли. Они ни о чем не стали спрашивать Селию. Она вдруг увидела, что у них есть лопаты и еще какие-то инструменты. И вот они бросилась и начали яростно раскапывать могилу дальше, не обращая внимания на Селию. Она лишь улавливала реплики, которыми они обменивались. Теперь ей уже не было страшно, ее охватила какая-то детская растерянность и предчувствие чего-то удивительного, необычного, но, кажется, радостного, хорошего…
– Ну, невероятно…
– Как ты не понял сразу!
– Теперь, наверное, уже поздно…
– Скорее…
Селия нашла силы и выбралась из ямы. Она была растрепанная, перепачканная в земле, с окровавленными руками. Но теперь она вся, всем своим существом, принадлежала реальности. Она уже не могла понять ту себя, что лихорадочно отдавалась страшным мечтам. Но что-то случилось с ней. Она совсем растерялась, ничего не могла понять, как будто пока она лихорадочно раскапывала могилу, в сознании ее исчезли какие-то самые простые способности и она еще не до конца осознала себя.
Она наклонилась и смотрела, жадно впитывала глазами то, что делали эти люди.
Вот показался гроб. Они теперь были там, внизу, довольно далеко от нее.
Двое начали сбивать крышку.
– Нет, нет, поздно… – произнес третий.
Теперь Селия видела, их шестеро. Один из них, кажется главенствовал, был чем-то вроде предводителя.
– Но надо увидеть, – сказал он. – Если хотя бы ненадолго, и то удивительно…
– Но это бывает. Ты что не читал у…
Он назвал какое-то незнакомое имя, Селия не смогла его расслышать.
– А ты сам видел хоть раз?
– Я? Нет.
– Успокойтесь, сейчас увидим. Вот они сняли крышку.
И тут Селия вдруг очнулась. Она осознала, что ей нужно делать. Ей стало так больно, это была уже знакомая боль, эта боль была, потому что был он… Она увидела его. Нет, даже не увидела, от этой боли она не могла видеть, она почувствовала его. У нее никого не было на свете, только он. Она была беспомощная, она плакала по-детски, как ребенок, который много думал о чем-то плохом, но сделать не успел, и теперь плачет, ужасаясь одним только мыслям. Только ему она может все сказать, все рассказать. Только он все поймет и тогда, когда он поймет, она уже не будет грязной.
Она должна к нему… Он поймет, он защитит…
Она сползла по ссыпающейся земле, снова царапая руки, шею, плечи.
Теперь она увидела его. Его лицо уже не было таким, как тогда, когда она обмывала его, когда он лежал на постели, потом на столе. Теперь это было лицо живого человека, оно было разбито, кровь струилась по щекам, ему было больно. И ей надо было успокоить его боль, и тогда (она знала) ей тоже не будет больно.
Кажется, они не стали или просто не успели помешать ей, остановить ее.
Она бросилась к нему. Сильно ударилась о выступ гроба. Почувствовала, что сильно ударилась, но боли не почувствовала.
Ее руки рвались к нему. Вот они прижались к его телу. Не сознавая, что она делает, она припала лицом к его груди и услышала единственные в мире звуки. Самые потаенные, самые сладкие. Они, наверное, были слабыми, но показались ей на миг оглушающе сильными, как тогда, когда он бился внутри… Теперь она все поняла.
Да, теперь все стало так просто и понятно. Он был жив, он был жив, и надо было помочь ему.
– Помогите ему! Он жив! Помогите! – закричала она, уже стоя на коленях.
Они оттеснили ее, подняли его. Она сама карабкалась снова наверх. Вдруг стало очень больно рукам, и ногам. И вдруг показалось, что у нее на теле живого места нет. Но тут же пришло ощущение, что это хорошо, это так нужно. Это нужно, потому что она думала много плохого, и для того, чтобы он был жив! И пусть ее телу, ее рукам и ногам будет больно. И пусть!
Он был в их руках. Но она не боялась. Она знала, что они – друзья и помогут ему. Она только все равно хотела быть близко к нему.
Она протолкалась, протиснулась, взяла его за руку. Она вдруг подумала, что он ведь не может сейчас узнать ее, потому что он ее совсем не знает. А она знает его, кажется, уже очень, очень давно, потому что любит. Она вдруг засмеялась. А если он не полюбит ее? Но это ей совсем и не страшно, потому что есть то, что важнее этого, есть то, что он жив!
Кто-то из них расстегнул ему ворот. Она увидела, как раскрылись его черные выпуклые глаза, а черная прядь упала на лоб. И тотчас она услышала его голос. Она, кажется, никогда не слышала его голос. И другой голос рядом, услышав его голос, произнес:
– Ну, это невероятно! Это не летаргия, это настоящее воскресение!
Потом был только его голос. Все замолчали и слушали.
– Я… убил человека… поэтому… смерть…
Голос у него был такой слабый и тихий. И она вдруг подумала, что такой голос у него только сейчас, потому что он слабый, ему плохо, а его настоящий голос она ведь еще никогда не слышала.
Она не знала, какого человека он мог убить, где, когда, за что, не знала. Она знала только, что он не может быть виновен.
Она снова прижалась лицом к его груди и услышала слабое биение сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Она подняла голову. Ей казалось, что она уже, сейчас задыхается. Она широко раскрыла рот, ей надо было немедленно вдохнуть, вглотнуть воздух. Ей показалось, что этот свежий, ночной воздух обжигает, царапает ей горло.
А страшный стук не прекращался. Кто-то стучал отчаянно, громко… Она вдруг обессилела от страха.
Она увидела приближающихся людей и свет. Один из них высоко подымал фонарь. На них были черные плащи и широкополые шляпы, скрывающие лица.
Теперь, когда ее нервические грезы о мучительной гибели легко могли стать реальностью, она бессильно, по-детски плакала.
Стук не прекращался.
– Слушай, там человек, – произнес голос.
– Но это могила Андреаса.
– Давай шпагу на всякий случай.
– Да там женщина.
– Какая-нибудь сумасшедшая старуха, вообразившая себя ведьмой.
– Старуха не может так колотить.
– Да там плачет кто-то.
– Черт знает, что это.
– Но надо это прекратить. В конце концов это оскверняют могилу нашего друга!
– А тебе очень хочется связаться с инквизицией? Или ты полагаешься на всесилие Николаоса?
Селия опомнилась. Эти обычные голоса вернули ее к обыденности. Так не могли говорить злые люди, убийцы. И они знают Николаоса, они дружили с Андреасом… Чоки… Но они сейчас могут уйти, и тогда она останется совсем одна, а этот страшный стук все будет длиться.
– Помогите! Не уходите! – закричала она из последних сил.
Конечно, они услышали ее крик.
– Ребенок! – произнес один.
– Женщина, девочка, – сказал другой голос.
Но больше они не стали колебаться. Какое-то слабое существо – девочка, ребенок – позвало их на помощь. И они пришли на помощь.
Свет фонаря ярко осветил все вокруг.
Один из незнакомцев присвистнул. Он увидел Селию в полураскопанной могиле. Она увидела молодые лица, затененные темными шляпами.
Стук внезапно оборвался.
Вдруг незнакомцы словно бы все поняли. Они ни о чем не стали спрашивать Селию. Она вдруг увидела, что у них есть лопаты и еще какие-то инструменты. И вот они бросилась и начали яростно раскапывать могилу дальше, не обращая внимания на Селию. Она лишь улавливала реплики, которыми они обменивались. Теперь ей уже не было страшно, ее охватила какая-то детская растерянность и предчувствие чего-то удивительного, необычного, но, кажется, радостного, хорошего…
– Ну, невероятно…
– Как ты не понял сразу!
– Теперь, наверное, уже поздно…
– Скорее…
Селия нашла силы и выбралась из ямы. Она была растрепанная, перепачканная в земле, с окровавленными руками. Но теперь она вся, всем своим существом, принадлежала реальности. Она уже не могла понять ту себя, что лихорадочно отдавалась страшным мечтам. Но что-то случилось с ней. Она совсем растерялась, ничего не могла понять, как будто пока она лихорадочно раскапывала могилу, в сознании ее исчезли какие-то самые простые способности и она еще не до конца осознала себя.
Она наклонилась и смотрела, жадно впитывала глазами то, что делали эти люди.
Вот показался гроб. Они теперь были там, внизу, довольно далеко от нее.
Двое начали сбивать крышку.
– Нет, нет, поздно… – произнес третий.
Теперь Селия видела, их шестеро. Один из них, кажется главенствовал, был чем-то вроде предводителя.
– Но надо увидеть, – сказал он. – Если хотя бы ненадолго, и то удивительно…
– Но это бывает. Ты что не читал у…
Он назвал какое-то незнакомое имя, Селия не смогла его расслышать.
– А ты сам видел хоть раз?
– Я? Нет.
– Успокойтесь, сейчас увидим. Вот они сняли крышку.
И тут Селия вдруг очнулась. Она осознала, что ей нужно делать. Ей стало так больно, это была уже знакомая боль, эта боль была, потому что был он… Она увидела его. Нет, даже не увидела, от этой боли она не могла видеть, она почувствовала его. У нее никого не было на свете, только он. Она была беспомощная, она плакала по-детски, как ребенок, который много думал о чем-то плохом, но сделать не успел, и теперь плачет, ужасаясь одним только мыслям. Только ему она может все сказать, все рассказать. Только он все поймет и тогда, когда он поймет, она уже не будет грязной.
Она должна к нему… Он поймет, он защитит…
Она сползла по ссыпающейся земле, снова царапая руки, шею, плечи.
Теперь она увидела его. Его лицо уже не было таким, как тогда, когда она обмывала его, когда он лежал на постели, потом на столе. Теперь это было лицо живого человека, оно было разбито, кровь струилась по щекам, ему было больно. И ей надо было успокоить его боль, и тогда (она знала) ей тоже не будет больно.
Кажется, они не стали или просто не успели помешать ей, остановить ее.
Она бросилась к нему. Сильно ударилась о выступ гроба. Почувствовала, что сильно ударилась, но боли не почувствовала.
Ее руки рвались к нему. Вот они прижались к его телу. Не сознавая, что она делает, она припала лицом к его груди и услышала единственные в мире звуки. Самые потаенные, самые сладкие. Они, наверное, были слабыми, но показались ей на миг оглушающе сильными, как тогда, когда он бился внутри… Теперь она все поняла.
Да, теперь все стало так просто и понятно. Он был жив, он был жив, и надо было помочь ему.
– Помогите ему! Он жив! Помогите! – закричала она, уже стоя на коленях.
Они оттеснили ее, подняли его. Она сама карабкалась снова наверх. Вдруг стало очень больно рукам, и ногам. И вдруг показалось, что у нее на теле живого места нет. Но тут же пришло ощущение, что это хорошо, это так нужно. Это нужно, потому что она думала много плохого, и для того, чтобы он был жив! И пусть ее телу, ее рукам и ногам будет больно. И пусть!
Он был в их руках. Но она не боялась. Она знала, что они – друзья и помогут ему. Она только все равно хотела быть близко к нему.
Она протолкалась, протиснулась, взяла его за руку. Она вдруг подумала, что он ведь не может сейчас узнать ее, потому что он ее совсем не знает. А она знает его, кажется, уже очень, очень давно, потому что любит. Она вдруг засмеялась. А если он не полюбит ее? Но это ей совсем и не страшно, потому что есть то, что важнее этого, есть то, что он жив!
Кто-то из них расстегнул ему ворот. Она увидела, как раскрылись его черные выпуклые глаза, а черная прядь упала на лоб. И тотчас она услышала его голос. Она, кажется, никогда не слышала его голос. И другой голос рядом, услышав его голос, произнес:
– Ну, это невероятно! Это не летаргия, это настоящее воскресение!
Потом был только его голос. Все замолчали и слушали.
– Я… убил человека… поэтому… смерть…
Голос у него был такой слабый и тихий. И она вдруг подумала, что такой голос у него только сейчас, потому что он слабый, ему плохо, а его настоящий голос она ведь еще никогда не слышала.
Она не знала, какого человека он мог убить, где, когда, за что, не знала. Она знала только, что он не может быть виновен.
Она снова прижалась лицом к его груди и услышала слабое биение сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121