— спросил магистр.
— Лабиринт покажет. Но думаю — да. В большинстве. Отсев всегда неизбежен, но обычный процент не превысит.
Слова правильные, а вот интонация… Слишком деловая, только что не казённая, словно отчитывается не учителю, а инспектору ордена.
— А Чижик? Он пройдёт лабиринт?
— Не знаю, — твёрдо сказал Декстр.
— Он твой ученик.
— Нет, учитель. Возможно, Чижик и был моим учеником, но давно и недолго. Так недолго, что я и не заметил. Но теперь он мне не ученик и никогда им не будет. Я не справился с заданием, учитель.
— Не заметно, чтобы тебя это особенно огорчало, — сказал Салливан.
— Огорчайся не огорчайся, а уже ничего не изменишь.
Прежде такие слова Декстр говорил бы на коленях, придавленный к самому полу неудачей и стыдом. Да и слова были бы другими, раньше ему бы и в голову не пришло сказать учителю, что огорчаться тут нечему, что выросло, то и выросло. Дать совет как равному.
— И чего натворил твой Чижик на этот раз?
— Он — ничего. Натворили мы, учитель. Взялись ловить рыбу слишком крупную и сильную для наших сетей. Орден Чижику неинтересен. И я вполне его понимаю, — словно бы с удивлением сказал Декстр. Немного подумал и сказал: — Орден превращается в театр, в игрушку для вечных недорослей. Именно поэтому нас перестали уважать. Мы сами не знаем, для чего существуем, сами превращаем себя в ничто, а потом удивляемся, почему нас называют дарможралами.
Салливан поглаживал подлокотник кресла. Скверная истина ему открылась. Он и предположить не мог, что так может быть.
— Ты мне больше не ученик, Пауль.
Декстр глянул на него, подумал.
— Да, — согласился он, — по всей вероятности. Рано или поздно это должно было произойти, не такой уж вы бездарный наставник, чтобы учить вечно.
— Спасибо, — с сарказмом ответил Салливан. — Польщён твой высокой оценкой.
— Мартин, — впервые Декстр обратился к нему по имени, — ученики должны становиться мастерами, иначе учительство теряет смысл.
— Даже так… Не ожидал от тебя. Такое мог бы сказать Чижик, но не ты.
— Именно потому, что он давным-давно это понял, ему и не нужен учитель.
Салливан вцепился в подлокотник кресла так, что побелели пальцы.
— Надеюсь, вам, генерал, — он изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно и ровно, — никогда не придётся услышать от ученика «Ты мне больше не нужен».
— Я тоже надеюсь, что успею сказать ученику «Я тебе больше не нужен» до того, как он поймёт это сам. И сумею разглядеть эту минуту, понять, что ему пришло время летать самому. Мартин, — повернулся к нему Декстр, накрыл его руку своей так, словно хотел от чего-то защитить, — я глубоко благодарен тебе за все те годы, что ты учил меня быть рыцарем, Ястребом, открывал мне небо. И рад, что могу сказать тебе с полной уверенностью: ты тоже можешь летать сам. Без подпорок. Без поддержки. Сам.
Салливан не ответил, просто не знал, что отвечать тому, кто понял его лучше, чем Салливан сам себя понимает. Кто, пусть и на несколько минут, стал его учителем.
— Тебе надо немного побыть одному, — сказал Декстр. — Я скажу адъютанту, что ты очень занят, и чтобы не совался к тебе, пока сам не вызовешь.
Декстр поднялся, пошёл к двери.
— Это всё, что ты хотел мне сказать? — бросил вслед Салливан.
— Да, — твёрдо ответил Декстр. — Хотя… Твой нынешний ученик, Александр. Он ведь ещё ребёнок, Мартин, всего-то тринадцать лет. Не бойся быть с ним хоть немного посердечнее. Ни твоего авторитета, ни его уважения это ни чуть не умалит, скорее наоборот.
Декстр ушёл. Салливан посмотрел ему вслед и спрятал лицо в ладонях. Подумать действительно было над чем.
* * *
А на скамейке у дверей управления сидел Бродников и лениво переругивался с дежурным капралом.
Как заставил себя подойти к нему, как приказал курсанту Чижику отправляться на занятия, а за неимением таковых — в курсантскую комнату отдыха, Декстр не помнил. Знал только одно — Бродникова он не выдаст никогда. Просто потому, что за много десятилетний Бродников первый, кто видел в нём живого людя, а не вещь — ученика, учителя, бойца спецподразделения, генерала, идеально эффективный и очень опасный инструмент. Первый, кто сразу и безоговорочно признал его право думать и чувствовать так, как ему, Декстру, хочется. Первый, кто признал равным себе. Декстр и представить не мог, как это замечательно — говорить с равным. Не падать на колени, не смотреть сверху вниз на склонённую спину, а видеть глаза собеседника. На столь драгоценный дар надо отвечать достойно.
Делать до конца дня было нечего, и Декстр пошёл в свой любимый ресторанчик близ крепости, заказал красное вино и пиццу.
— Пауль, — окликнул его Кохлер, — а ты что, не в карцере?
— Логика, — фыркнул Декстр. — Сам подумай, что мне там делать?
По мнению Кохлера, в карцере Декстра дожидались множество интереснейших занятий, например, думать, снимут с него погоны сегодня или завтра, но вслух он ничего не сказал.
— Как Ройс? — спросил Декстр.
Кохлер сел за столик.
— Нормально. Залил на радостях в себя бутылку рома за твоё здоровье, а морячки Каньчинской отволокли его отсыпаться в их казармы, от магистерских глаз подальше.
— Правильно, — кивнул Декстр, — нечего ему сегодня светиться.
— Пауль, — перешёл на деловой тон Кохлер, — ты погоняй своих ребят поосновательнее, им в октябре серьёзная работа предстоит.
— А именно?
— Доставить «Полночный Ветер» сюда, в крепость.
— Очень смешно, — буркнул Декстр.
— Я не шучу. Это приказ гроссмейстера.
— И тебе сказали, зачем? — напряжённо спросил Декстр.
— Разумеется. А ты сам не догадываешься?
— Харакири делать всем личным составом округа, по очереди.
— Я серьёзно, — ответил Кохлер.
— Я тоже. Ни на что другое меч Тьмы нам не пригодится.
— Пауль, брось, — начал заводиться Кохлер. — При Оуэне Беловолосом Соколы были готовы из шкуры вылезти, лишь бы заполучить «Солнечный Вихрь», хотя вроде бы им, приверженцам тёмной магии, меч Света ни к чему. — Он смотрел прямо в зрачки Декстра. — Сила есть сила, Пауль. Безвольная, бездумная. Она будет воплощать наши думы и нашу волю. Не забивай голову древними сказками. Орден должен восстановить былое величие, и с «Полночным Ветром» мы его вернём.
— С «Полночным Ветром» мы окончательно погубим орден. Меч надо уничтожить.
— И утратить силу, — зло сказал Кохлер. — Отказаться от величия.
— Величие мы обретём и так, — не согласился Декстр. — Сейчас мы переживаем упадок, всё верно, но сколько их было? А орден всегда восстанавливался. Пока мы контролируем волшбу, всевластию ордена ни что не может помешать. Орден уже восстанавливается. Даже зомбаки начали посматривать на нас с симпатией. Нам придётся немного измениться, но ничего страшного, за пять тысяч лет орден нередко менял окраску, но суть оставалась неизменной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Лабиринт покажет. Но думаю — да. В большинстве. Отсев всегда неизбежен, но обычный процент не превысит.
Слова правильные, а вот интонация… Слишком деловая, только что не казённая, словно отчитывается не учителю, а инспектору ордена.
— А Чижик? Он пройдёт лабиринт?
— Не знаю, — твёрдо сказал Декстр.
— Он твой ученик.
— Нет, учитель. Возможно, Чижик и был моим учеником, но давно и недолго. Так недолго, что я и не заметил. Но теперь он мне не ученик и никогда им не будет. Я не справился с заданием, учитель.
— Не заметно, чтобы тебя это особенно огорчало, — сказал Салливан.
— Огорчайся не огорчайся, а уже ничего не изменишь.
Прежде такие слова Декстр говорил бы на коленях, придавленный к самому полу неудачей и стыдом. Да и слова были бы другими, раньше ему бы и в голову не пришло сказать учителю, что огорчаться тут нечему, что выросло, то и выросло. Дать совет как равному.
— И чего натворил твой Чижик на этот раз?
— Он — ничего. Натворили мы, учитель. Взялись ловить рыбу слишком крупную и сильную для наших сетей. Орден Чижику неинтересен. И я вполне его понимаю, — словно бы с удивлением сказал Декстр. Немного подумал и сказал: — Орден превращается в театр, в игрушку для вечных недорослей. Именно поэтому нас перестали уважать. Мы сами не знаем, для чего существуем, сами превращаем себя в ничто, а потом удивляемся, почему нас называют дарможралами.
Салливан поглаживал подлокотник кресла. Скверная истина ему открылась. Он и предположить не мог, что так может быть.
— Ты мне больше не ученик, Пауль.
Декстр глянул на него, подумал.
— Да, — согласился он, — по всей вероятности. Рано или поздно это должно было произойти, не такой уж вы бездарный наставник, чтобы учить вечно.
— Спасибо, — с сарказмом ответил Салливан. — Польщён твой высокой оценкой.
— Мартин, — впервые Декстр обратился к нему по имени, — ученики должны становиться мастерами, иначе учительство теряет смысл.
— Даже так… Не ожидал от тебя. Такое мог бы сказать Чижик, но не ты.
— Именно потому, что он давным-давно это понял, ему и не нужен учитель.
Салливан вцепился в подлокотник кресла так, что побелели пальцы.
— Надеюсь, вам, генерал, — он изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно и ровно, — никогда не придётся услышать от ученика «Ты мне больше не нужен».
— Я тоже надеюсь, что успею сказать ученику «Я тебе больше не нужен» до того, как он поймёт это сам. И сумею разглядеть эту минуту, понять, что ему пришло время летать самому. Мартин, — повернулся к нему Декстр, накрыл его руку своей так, словно хотел от чего-то защитить, — я глубоко благодарен тебе за все те годы, что ты учил меня быть рыцарем, Ястребом, открывал мне небо. И рад, что могу сказать тебе с полной уверенностью: ты тоже можешь летать сам. Без подпорок. Без поддержки. Сам.
Салливан не ответил, просто не знал, что отвечать тому, кто понял его лучше, чем Салливан сам себя понимает. Кто, пусть и на несколько минут, стал его учителем.
— Тебе надо немного побыть одному, — сказал Декстр. — Я скажу адъютанту, что ты очень занят, и чтобы не совался к тебе, пока сам не вызовешь.
Декстр поднялся, пошёл к двери.
— Это всё, что ты хотел мне сказать? — бросил вслед Салливан.
— Да, — твёрдо ответил Декстр. — Хотя… Твой нынешний ученик, Александр. Он ведь ещё ребёнок, Мартин, всего-то тринадцать лет. Не бойся быть с ним хоть немного посердечнее. Ни твоего авторитета, ни его уважения это ни чуть не умалит, скорее наоборот.
Декстр ушёл. Салливан посмотрел ему вслед и спрятал лицо в ладонях. Подумать действительно было над чем.
* * *
А на скамейке у дверей управления сидел Бродников и лениво переругивался с дежурным капралом.
Как заставил себя подойти к нему, как приказал курсанту Чижику отправляться на занятия, а за неимением таковых — в курсантскую комнату отдыха, Декстр не помнил. Знал только одно — Бродникова он не выдаст никогда. Просто потому, что за много десятилетний Бродников первый, кто видел в нём живого людя, а не вещь — ученика, учителя, бойца спецподразделения, генерала, идеально эффективный и очень опасный инструмент. Первый, кто сразу и безоговорочно признал его право думать и чувствовать так, как ему, Декстру, хочется. Первый, кто признал равным себе. Декстр и представить не мог, как это замечательно — говорить с равным. Не падать на колени, не смотреть сверху вниз на склонённую спину, а видеть глаза собеседника. На столь драгоценный дар надо отвечать достойно.
Делать до конца дня было нечего, и Декстр пошёл в свой любимый ресторанчик близ крепости, заказал красное вино и пиццу.
— Пауль, — окликнул его Кохлер, — а ты что, не в карцере?
— Логика, — фыркнул Декстр. — Сам подумай, что мне там делать?
По мнению Кохлера, в карцере Декстра дожидались множество интереснейших занятий, например, думать, снимут с него погоны сегодня или завтра, но вслух он ничего не сказал.
— Как Ройс? — спросил Декстр.
Кохлер сел за столик.
— Нормально. Залил на радостях в себя бутылку рома за твоё здоровье, а морячки Каньчинской отволокли его отсыпаться в их казармы, от магистерских глаз подальше.
— Правильно, — кивнул Декстр, — нечего ему сегодня светиться.
— Пауль, — перешёл на деловой тон Кохлер, — ты погоняй своих ребят поосновательнее, им в октябре серьёзная работа предстоит.
— А именно?
— Доставить «Полночный Ветер» сюда, в крепость.
— Очень смешно, — буркнул Декстр.
— Я не шучу. Это приказ гроссмейстера.
— И тебе сказали, зачем? — напряжённо спросил Декстр.
— Разумеется. А ты сам не догадываешься?
— Харакири делать всем личным составом округа, по очереди.
— Я серьёзно, — ответил Кохлер.
— Я тоже. Ни на что другое меч Тьмы нам не пригодится.
— Пауль, брось, — начал заводиться Кохлер. — При Оуэне Беловолосом Соколы были готовы из шкуры вылезти, лишь бы заполучить «Солнечный Вихрь», хотя вроде бы им, приверженцам тёмной магии, меч Света ни к чему. — Он смотрел прямо в зрачки Декстра. — Сила есть сила, Пауль. Безвольная, бездумная. Она будет воплощать наши думы и нашу волю. Не забивай голову древними сказками. Орден должен восстановить былое величие, и с «Полночным Ветром» мы его вернём.
— С «Полночным Ветром» мы окончательно погубим орден. Меч надо уничтожить.
— И утратить силу, — зло сказал Кохлер. — Отказаться от величия.
— Величие мы обретём и так, — не согласился Декстр. — Сейчас мы переживаем упадок, всё верно, но сколько их было? А орден всегда восстанавливался. Пока мы контролируем волшбу, всевластию ордена ни что не может помешать. Орден уже восстанавливается. Даже зомбаки начали посматривать на нас с симпатией. Нам придётся немного измениться, но ничего страшного, за пять тысяч лет орден нередко менял окраску, но суть оставалась неизменной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143