Жерар глянул на это безобразие и вздохнул.
— Сотри всю дрянь, что ты понаснимал, и давай заново.
Моделька надула прелестные губки.
— Мсье Дюбуа, сколько можно?
— Сколько нужно, — отрезал Дюбуа. — Если не нравится — ищи другую студию.
— Мсье Дюбуа, — сказал Слав, — я здесь электрик, а не ученик фотографа. В пятом павильоне опять розетка сгорела.
— Найдётся кому чинить и без тебя. Стёр? Начинай.
— Зарплату вы мне платите не за съёмки.
— Теперь за съёмки. Ты сам попробовать согласился, так что не спорь.
— Третий день пробую и толку ноль.
— Быстро только тараканы плодятся. Учись.
Слав послушно защёлкал, губы непроизвольно дёрнулись — почувствовал, что опять сработал плохо. Губы у мальчика выразительные невероятно, малейшее движение выдаёт его полностью.
Лица многих славянских юношей долго сохраняют детскую нежность и чистоту. Но у Слава губы твёрдые, резкие. Именно за это до боли острое противоречие — полудетское веснушчатое лицо и жёсткие взрослые губы — и зацепился взгляд фотохудожника.
«Сын, что же заставило тебя повзрослеть на десять лет раньше срока? Почему каждый год для тебя превратился в два?»
* * *
Славу нравятся осенние дожди. Дюбуа их ненавидит, но отказаться пройтись от студии до парка не смог, утешал себя тем, что дождь не сильный, можно сказать, его вообще нет, так — лёгкая морось.
— Мсье Дюбуа… — начал было Слав.
— Я же просил — Жерар. И на «ты». Мы не в студии. Да и там лишний официоз ни к чему.
— Неудобно как-то…
— Как там у вас говорят: «Неудобно только штаны через голову надевать»?
— И на стенке спать, — ухмыльнулся Слав.
— Слав, а кто твой отец?
— Не знаю. Они с мамой развелись, когда мне трёх лет ещё не было.
— И ты не пытался его найти?
— Зачем искать человека, которому ты не нужен?
— Логично. А мать?
— Она умерла.
— Извини.
— Да ничего. Прошло уже десять лет, так что… И до того болела долго, тяжело… Смерть для неё избавлением стала. Я последние два года маму не видел, она в больнице, я в интернате.
— Что с ней было?
— Рак. Так что к смерти мамы я был готов, а вот к тому, что меня на похороны не привезут — нет.
— Ты так мешал её родственникам? Наследство?
— Да нет… Там и наследства не было. Квартира ведомственная, заводская собственность, отобрать её родня не могла, а старая мебель и пара золотых колечек и серёжки, если мама их к тому времени не продала, названия «наследство» не заслуживают. Обидно, что родственники альбомы с фотографиями выкинули… Так что от прошлой жизни у меня не осталось ничего. — Слав умолк, на губах замерла горчинка. А Дюбуа радовался, что сына не придётся делить с толпой русской родни, и стыдился своей радости.
— Жерар, — спросил Слав пару минут спустя, — а вечером и в дождь можно фотографировать?
— Если очень постараться, то можно. Только зачем?
— А ты посмотри! — Слав показал на ничем не примечательную многоэтажку офисного типа у автозаправки. — Да не на само здание, а на всю улицу. Представь, как это будет выглядеть на снимке, в плоскости.
— Представил.
— Лицо видишь? Ну как на картинке два в одном, когда на одном и том же рисунке и девочка с мячиком, и мордочка котёнка.
— Чёрт побери! — разглядел Жерар. «Господи, парень, почему с таким умением видеть ты так бездарен что с камерой, что с карандашом?»
— Арабская принцесса в прозрачной чадре, — сказал он вслух. — И ты прав, в солнечный день эффект пропадёт, принцессу видно только дождливым вечером. — Жерар отступил на несколько шагов в сторону. — Отсюда видно гораздо лучше.
— Лучше, — согласился Слав. — Но толкотня мешает.
— Это один из самых оживлённых проспектов Гавра.
— Я понял. Раздолье для карманников. — Слав держал за руку воришку, покусившегося на его кошелёк.
Воришкой оказался дарко — молодой или древний, с ними, бессмертными и вечно юными, не разберёшь. Одного роста со Славом, нежно-смуглая кожа, высокие острые скулы, треугольное лицо, прямой изящный нос, маленький пухлогубый рот — хелефайи не зря считаются красивейшей расой. Глаза карие, чуть раскосые и такие огромные, каких не бывает ни у одной расы, разве что у персонажей японских мультиков с Технической стороны. Волосы длинные, почти до пояса, угольно-чёрные, волнистые, над ушами и лбом подняты и сцеплены у темени деревянной заколкой. Значит, совершеннолетний, отвечать будет по полной статье. И вышвырок: ходит в одиночку, нет алиира — брошки со знаком своей долины. Одежду хелефайя раздобыл явно на благотворительной раздаче — заношенная зелёная куртка, вытертые почти до белизны чёрные джинсы, разбитые кроссовки.
«Удерёт, сволочь остроухая!», — опомнился Жерар.
— Слав, зови полицию!
Вырваться дарко и не пытался.
— Вы… — беспомощно сказал он, не отрывая взгляда от Слава. Тонкие длинные брови страдальчески надломились. — Это вы…
— Что-то я не припомню, чтобы мы с тобой знакомились, — хмыкнул Слав.
Побледнел хелефайя сильно и резко, словно из него разом выплеснулась вся кровь.
— Ты чего? — испугался Слав, разжал стиснутые на его запястье пальцы.
— Вы в праве забыть меня, — чётко и внятно, словно не слыша себя, выговорил хелефайя. Хрустально-шёлковый голос стал глухим и тяжёлым. Уши обвисли почти до самых щёк. — Особенно теперь. Но я никогда не смогу забыть вас, никогда. Эта связь не порвётся. Я не смогу. Простите.
Он резко, по-солдатски развернулся через плечо и зашагал прочь.
— Стой, — Слав догнал, схватил его за рукав. Дарко обернулся.
— Похоже, ты опять вляпался по самое некуда, не хуже, чем тогда в парке, — вспомнил Слав майскую встречу.
В глазах хелефайи полыхнула такая радость, что Слав удивлённо приоткрыл рот, а у Жерара сжалось сердце от ревности.
«Старый дурак. Оставь мальчишек в покое. Какая может быть дружба, если ты, обезьяна старая, старше Слава на тридцать три года? Слишком много — ты не вечно юный хелефайя. И не сын он тебе, не твори пустой надежды, лучше сделай анализ ДНК. Слав ничего не узнает о твоей глупости, предлог отправить его к медсестре найти не трудно. Сделай анализ, уйми свою дурь, и оставь парня в покое, папаша незваный». Но не то что уйти, оторвать взгляд от своего не-сына Жерар не смог.
— Меня Слав зовут, — сказал он тем временем хелефайе.
Дарко глянул на него с лёгким недоверием. Слав улыбнулся и пояснил:
— Славян будет правильнее, но здесь это никто не выговорит, так что и Слав сгодится.
— Славян вам гораздо больше подходит. — Имя хелефайя произнёс чисто, без малейших признаков акцента.
— Ты знаешь русский?
Дарко ответил виноватым взглядом.
— Это ваш родной язык? — спросил он по-французски. — Я не понимаю.
— Хелефайя любое слово повторит без акцента, — пояснил Жерар. — Хоть по-русски, хоть по-китайски. Но это ещё не значит язык знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Сотри всю дрянь, что ты понаснимал, и давай заново.
Моделька надула прелестные губки.
— Мсье Дюбуа, сколько можно?
— Сколько нужно, — отрезал Дюбуа. — Если не нравится — ищи другую студию.
— Мсье Дюбуа, — сказал Слав, — я здесь электрик, а не ученик фотографа. В пятом павильоне опять розетка сгорела.
— Найдётся кому чинить и без тебя. Стёр? Начинай.
— Зарплату вы мне платите не за съёмки.
— Теперь за съёмки. Ты сам попробовать согласился, так что не спорь.
— Третий день пробую и толку ноль.
— Быстро только тараканы плодятся. Учись.
Слав послушно защёлкал, губы непроизвольно дёрнулись — почувствовал, что опять сработал плохо. Губы у мальчика выразительные невероятно, малейшее движение выдаёт его полностью.
Лица многих славянских юношей долго сохраняют детскую нежность и чистоту. Но у Слава губы твёрдые, резкие. Именно за это до боли острое противоречие — полудетское веснушчатое лицо и жёсткие взрослые губы — и зацепился взгляд фотохудожника.
«Сын, что же заставило тебя повзрослеть на десять лет раньше срока? Почему каждый год для тебя превратился в два?»
* * *
Славу нравятся осенние дожди. Дюбуа их ненавидит, но отказаться пройтись от студии до парка не смог, утешал себя тем, что дождь не сильный, можно сказать, его вообще нет, так — лёгкая морось.
— Мсье Дюбуа… — начал было Слав.
— Я же просил — Жерар. И на «ты». Мы не в студии. Да и там лишний официоз ни к чему.
— Неудобно как-то…
— Как там у вас говорят: «Неудобно только штаны через голову надевать»?
— И на стенке спать, — ухмыльнулся Слав.
— Слав, а кто твой отец?
— Не знаю. Они с мамой развелись, когда мне трёх лет ещё не было.
— И ты не пытался его найти?
— Зачем искать человека, которому ты не нужен?
— Логично. А мать?
— Она умерла.
— Извини.
— Да ничего. Прошло уже десять лет, так что… И до того болела долго, тяжело… Смерть для неё избавлением стала. Я последние два года маму не видел, она в больнице, я в интернате.
— Что с ней было?
— Рак. Так что к смерти мамы я был готов, а вот к тому, что меня на похороны не привезут — нет.
— Ты так мешал её родственникам? Наследство?
— Да нет… Там и наследства не было. Квартира ведомственная, заводская собственность, отобрать её родня не могла, а старая мебель и пара золотых колечек и серёжки, если мама их к тому времени не продала, названия «наследство» не заслуживают. Обидно, что родственники альбомы с фотографиями выкинули… Так что от прошлой жизни у меня не осталось ничего. — Слав умолк, на губах замерла горчинка. А Дюбуа радовался, что сына не придётся делить с толпой русской родни, и стыдился своей радости.
— Жерар, — спросил Слав пару минут спустя, — а вечером и в дождь можно фотографировать?
— Если очень постараться, то можно. Только зачем?
— А ты посмотри! — Слав показал на ничем не примечательную многоэтажку офисного типа у автозаправки. — Да не на само здание, а на всю улицу. Представь, как это будет выглядеть на снимке, в плоскости.
— Представил.
— Лицо видишь? Ну как на картинке два в одном, когда на одном и том же рисунке и девочка с мячиком, и мордочка котёнка.
— Чёрт побери! — разглядел Жерар. «Господи, парень, почему с таким умением видеть ты так бездарен что с камерой, что с карандашом?»
— Арабская принцесса в прозрачной чадре, — сказал он вслух. — И ты прав, в солнечный день эффект пропадёт, принцессу видно только дождливым вечером. — Жерар отступил на несколько шагов в сторону. — Отсюда видно гораздо лучше.
— Лучше, — согласился Слав. — Но толкотня мешает.
— Это один из самых оживлённых проспектов Гавра.
— Я понял. Раздолье для карманников. — Слав держал за руку воришку, покусившегося на его кошелёк.
Воришкой оказался дарко — молодой или древний, с ними, бессмертными и вечно юными, не разберёшь. Одного роста со Славом, нежно-смуглая кожа, высокие острые скулы, треугольное лицо, прямой изящный нос, маленький пухлогубый рот — хелефайи не зря считаются красивейшей расой. Глаза карие, чуть раскосые и такие огромные, каких не бывает ни у одной расы, разве что у персонажей японских мультиков с Технической стороны. Волосы длинные, почти до пояса, угольно-чёрные, волнистые, над ушами и лбом подняты и сцеплены у темени деревянной заколкой. Значит, совершеннолетний, отвечать будет по полной статье. И вышвырок: ходит в одиночку, нет алиира — брошки со знаком своей долины. Одежду хелефайя раздобыл явно на благотворительной раздаче — заношенная зелёная куртка, вытертые почти до белизны чёрные джинсы, разбитые кроссовки.
«Удерёт, сволочь остроухая!», — опомнился Жерар.
— Слав, зови полицию!
Вырваться дарко и не пытался.
— Вы… — беспомощно сказал он, не отрывая взгляда от Слава. Тонкие длинные брови страдальчески надломились. — Это вы…
— Что-то я не припомню, чтобы мы с тобой знакомились, — хмыкнул Слав.
Побледнел хелефайя сильно и резко, словно из него разом выплеснулась вся кровь.
— Ты чего? — испугался Слав, разжал стиснутые на его запястье пальцы.
— Вы в праве забыть меня, — чётко и внятно, словно не слыша себя, выговорил хелефайя. Хрустально-шёлковый голос стал глухим и тяжёлым. Уши обвисли почти до самых щёк. — Особенно теперь. Но я никогда не смогу забыть вас, никогда. Эта связь не порвётся. Я не смогу. Простите.
Он резко, по-солдатски развернулся через плечо и зашагал прочь.
— Стой, — Слав догнал, схватил его за рукав. Дарко обернулся.
— Похоже, ты опять вляпался по самое некуда, не хуже, чем тогда в парке, — вспомнил Слав майскую встречу.
В глазах хелефайи полыхнула такая радость, что Слав удивлённо приоткрыл рот, а у Жерара сжалось сердце от ревности.
«Старый дурак. Оставь мальчишек в покое. Какая может быть дружба, если ты, обезьяна старая, старше Слава на тридцать три года? Слишком много — ты не вечно юный хелефайя. И не сын он тебе, не твори пустой надежды, лучше сделай анализ ДНК. Слав ничего не узнает о твоей глупости, предлог отправить его к медсестре найти не трудно. Сделай анализ, уйми свою дурь, и оставь парня в покое, папаша незваный». Но не то что уйти, оторвать взгляд от своего не-сына Жерар не смог.
— Меня Слав зовут, — сказал он тем временем хелефайе.
Дарко глянул на него с лёгким недоверием. Слав улыбнулся и пояснил:
— Славян будет правильнее, но здесь это никто не выговорит, так что и Слав сгодится.
— Славян вам гораздо больше подходит. — Имя хелефайя произнёс чисто, без малейших признаков акцента.
— Ты знаешь русский?
Дарко ответил виноватым взглядом.
— Это ваш родной язык? — спросил он по-французски. — Я не понимаю.
— Хелефайя любое слово повторит без акцента, — пояснил Жерар. — Хоть по-русски, хоть по-китайски. Но это ещё не значит язык знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143