Ведь хелефайя был орудием чужой воли, не он замахивался ножом — Соколы. А убил Славян его. Безвинно. Бедный парень так и не пришёл в себя, умер не людем — вещью, не помня себя, не осознавая.
Славян не заметил, когда холл наполнился народом — одни только хелефайи; вяло дёрнулся, когда два стража-лайто заломили ему руки за спину и поставили на колени; отрешённо смотрел, как владыка — в человеческой одежде, из хелефайского только венец и алиир — удерживает за плечо стража-дарко, похожего на убитого — такие же чёрные глаза, тот же рисунок губ. В вечно юных хелефайских лицах Славян разбираться научился давно, сразу понял, что это братья, что разъярённому до безумия дарко шестьсот с небольшим лет, старше убитого всего лет на сто, по хелефайским меркам совсем немного.
— Фиаринг, нет, — твёрдо сказал ему владыка, — ты его не убьёшь.
Приказам своих правителей хелефайи всегда подчиняются безоговорочно. Фиаринг замер и только смотрел на владыку неотрывно. Уши вывернулись так, что видеть страшно: верхушки резко отогнулись назад, мочки оттопырились и развернулись к владыке. А взгляд — безнадёжное отчаяние, исступлённая мольба, раскалённая до белизны ярость и мутная, злая покорность.
— Мы хелефайи, — сказал Риллавен. — Мы не убиваем из мести или ненависти, как ничтожные потомки обезьян. Убийцу надо судить и казнить. И клянусь тебе, — он сжал плечо стража, — убийца твоего брата будет умирать мучительно и очень медленно.
Фиаринг смотрел на правителя с бескрайней, безмерной благодарностью, с преданностью горячей и самозабвенной.
— Тьиарин, — назвал он изначальное имя Риллавена, — да станет вся горечь твоих слёз только моей в жизни и посмертии. — Фиаринг опустился на колени, склонился к ногам Риллавена.
Владыка жестом велел старейшине поднять стража, а сам шагнул к Бродникову. Глаз человек не отводил.
— Я виноват, — сказал он на хелефайгеле. — Право оценить вину и воздаяние принадлежит Фиарингу.
У Риллавена тревожно ёкнуло сердце. Отдать себя в руки обезумевшего от горя брата убитого мог бы хелефайя, но человек — трусливая, подлая, эгоистичная тварь — никогда. И опять из небытия вернулись тени, опять закогтила боль утраты — вечной утраты. Но теперь прозвучали имена. Любой из них поступил бы так же. И у любого из них для убийства были бы основания серьёзные, такие, за которые смерть простить сможет и брат.
Как смеет мосластый рыжий выродок быть похожим на тех, чьим другом быть Риллавен почитал за счастье, кем восхищался и гордился?!
Но Бродников призвал из небытия ещё одну тень, встречи с которой Риллавен боялся до дрожи, до белого озноба.
— Суд начнётся в полдень, — решил владыка, — на площади Совещательных Палат. Ар-Данниан ли-Марэнул, — обратился он к Фиарингу, — даёшь ли ты мне право суда над убийцей твоего брата Данивена ли-Аддона, или желаешь сам определить меру вины и воздаяния?
— Да будет справедливым и беспристрастным ваш суд, владыка, — ответил ритуальной фразой страж.
— Отправьте его в Эльниен, — приказал владыка державшим Славяна стражам и дал им перстень-возвратку. — А ты, — дал он перстень одному из стражей, — забери его вещи. И хорошенько все запомните, — Риллавен обвёл хелефайев суровым взглядом, — Бродников отдал ключи и сразу ушёл. Вызвал такси и уехал. Куда, зачем — никто из вас не знает.
Хелефайи склонили головы. Приказ они выполнят охотно, вмешивать человеческие власти, отдавать им убийцу собрата, ждать, пока окончится длинное и ненужное следствие, пока будет тянуться глупый человечий суд, не хотелось никому.
В столицу вместе со стражами и убийцей вернулся и Фиаринг. До суда ему лучше побыть в долине, под присмотром друзей и целителей.
* * *
Лианвен, владычица Нитриена, с трудом сдерживала ярость. Едва завидела владыку, огромные карие глаза сверкнули ледяным бешенством.
— Что за мерзость ты устроил? — спросила она Риллавена.
— С каких пор суд владыки стал мерзостью? — холодно ответил Риллавен.
— С сегодняшнего дня. Ты осудил на смерть невиновного.
Сидеть в кабинете Совещательных Палат владычица не любила и вызвала Риллавена на поляну к священному дереву, яблоне. При создании долины первым побуждают священный источник, затем сажают яблоню, и потом закладывают ва'алмил, камень-основу долины. Ва'алмил повторяет себя шестьдесят четыре раза, даёт камни, из которых позже будет выложен обережный круг, а внутри круга и спрячется от чужих глаз благодатная волшебная долина.
Пока плодоносит священная яблоня, долина благополучна. Пока в долине мир и покой, благополучна и яблоня. Цветы в свой срок сменяются золотистыми плодами, плоды — снова цветами, а шелест вечнозелёных листьев утешает в горестях и даёт мудрый совет любому долиннику, который придёт к ней со своей печалью или тяжкой думой.
Солгать близ священной яблони невозможно и владыкам.
— Убийца хелефайи должен умереть, — отрезал Риллавен. — Безнаказанной смерть собрата я не оставлял никогда раньше, не оставлю и теперь.
— Ну так найди тех, кто оморочил ли-Аддона.
— Это само собой.
— И отпусти Бродникова, — сказала Лиовен. — Он невиновен.
— Он убил хелефайю. Он будет казнён.
— Самооборона не убийство. У Бродникова не было выбора.
— Выбор есть всегда, — ответил Риллавен. — Даже сам Бродников это не отрицал.
— Вот именно! — сверкнула глазами владычица. Риллавен невольно отступил, в таком гневе Лианвен он не видел уже лет триста. — Человек ни слова не сказал в свою защиту, говорил только о том, как опасна для нас завезённая с Технички оморочка, что могут быть и другие жертвы, как мы сможем защитить собратьев. Он даже не попытался оправдаться, Риллавен! Бродникову и без того с избытком хватило тех мук, на которые он сам себя обрёк. При том, что он неподсуден! Даже Фиаринг, при всём своём горе и умопомрачении, усомнился в его вине, согласен был отпустить с миром, но ты — ты! — приговорил к смерти. — Лианвен подошла вплотную, заглянула владыке в глаза. — Риллавен, за что должен умереть Бродников?
— Он убийца.
— Нет. Он не убийца.
— Ли-Аддон мёртв.
— И мёртв по собственной глупости! — рявкнула владычица. — Если бы Данивен сидел, как и было сказано, в отеле, а не шлялся всю ночь по гаврским кабакам и шлюхам, Соколы на него оморочку бы не наложили.
Правота Лианвен разозлила. Всё верно, если бы Риллавен приказал остаться в отеле, и ли-Аддон, и другие хелефайи сидели бы в номерах, под защитой гостиничного волшебства и охраны. Но он просто сказал, дал им возможность ослушаться, и особого вреда в том не видел, — пусть развлекутся. Не подумал, что Соколы обязательно попытаются втянуть нитриенцев в свои интриги.
— Всё так, — согласился владыка. — Но с Бродникова это вины не снимает, убийство остаётся убийством!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
Славян не заметил, когда холл наполнился народом — одни только хелефайи; вяло дёрнулся, когда два стража-лайто заломили ему руки за спину и поставили на колени; отрешённо смотрел, как владыка — в человеческой одежде, из хелефайского только венец и алиир — удерживает за плечо стража-дарко, похожего на убитого — такие же чёрные глаза, тот же рисунок губ. В вечно юных хелефайских лицах Славян разбираться научился давно, сразу понял, что это братья, что разъярённому до безумия дарко шестьсот с небольшим лет, старше убитого всего лет на сто, по хелефайским меркам совсем немного.
— Фиаринг, нет, — твёрдо сказал ему владыка, — ты его не убьёшь.
Приказам своих правителей хелефайи всегда подчиняются безоговорочно. Фиаринг замер и только смотрел на владыку неотрывно. Уши вывернулись так, что видеть страшно: верхушки резко отогнулись назад, мочки оттопырились и развернулись к владыке. А взгляд — безнадёжное отчаяние, исступлённая мольба, раскалённая до белизны ярость и мутная, злая покорность.
— Мы хелефайи, — сказал Риллавен. — Мы не убиваем из мести или ненависти, как ничтожные потомки обезьян. Убийцу надо судить и казнить. И клянусь тебе, — он сжал плечо стража, — убийца твоего брата будет умирать мучительно и очень медленно.
Фиаринг смотрел на правителя с бескрайней, безмерной благодарностью, с преданностью горячей и самозабвенной.
— Тьиарин, — назвал он изначальное имя Риллавена, — да станет вся горечь твоих слёз только моей в жизни и посмертии. — Фиаринг опустился на колени, склонился к ногам Риллавена.
Владыка жестом велел старейшине поднять стража, а сам шагнул к Бродникову. Глаз человек не отводил.
— Я виноват, — сказал он на хелефайгеле. — Право оценить вину и воздаяние принадлежит Фиарингу.
У Риллавена тревожно ёкнуло сердце. Отдать себя в руки обезумевшего от горя брата убитого мог бы хелефайя, но человек — трусливая, подлая, эгоистичная тварь — никогда. И опять из небытия вернулись тени, опять закогтила боль утраты — вечной утраты. Но теперь прозвучали имена. Любой из них поступил бы так же. И у любого из них для убийства были бы основания серьёзные, такие, за которые смерть простить сможет и брат.
Как смеет мосластый рыжий выродок быть похожим на тех, чьим другом быть Риллавен почитал за счастье, кем восхищался и гордился?!
Но Бродников призвал из небытия ещё одну тень, встречи с которой Риллавен боялся до дрожи, до белого озноба.
— Суд начнётся в полдень, — решил владыка, — на площади Совещательных Палат. Ар-Данниан ли-Марэнул, — обратился он к Фиарингу, — даёшь ли ты мне право суда над убийцей твоего брата Данивена ли-Аддона, или желаешь сам определить меру вины и воздаяния?
— Да будет справедливым и беспристрастным ваш суд, владыка, — ответил ритуальной фразой страж.
— Отправьте его в Эльниен, — приказал владыка державшим Славяна стражам и дал им перстень-возвратку. — А ты, — дал он перстень одному из стражей, — забери его вещи. И хорошенько все запомните, — Риллавен обвёл хелефайев суровым взглядом, — Бродников отдал ключи и сразу ушёл. Вызвал такси и уехал. Куда, зачем — никто из вас не знает.
Хелефайи склонили головы. Приказ они выполнят охотно, вмешивать человеческие власти, отдавать им убийцу собрата, ждать, пока окончится длинное и ненужное следствие, пока будет тянуться глупый человечий суд, не хотелось никому.
В столицу вместе со стражами и убийцей вернулся и Фиаринг. До суда ему лучше побыть в долине, под присмотром друзей и целителей.
* * *
Лианвен, владычица Нитриена, с трудом сдерживала ярость. Едва завидела владыку, огромные карие глаза сверкнули ледяным бешенством.
— Что за мерзость ты устроил? — спросила она Риллавена.
— С каких пор суд владыки стал мерзостью? — холодно ответил Риллавен.
— С сегодняшнего дня. Ты осудил на смерть невиновного.
Сидеть в кабинете Совещательных Палат владычица не любила и вызвала Риллавена на поляну к священному дереву, яблоне. При создании долины первым побуждают священный источник, затем сажают яблоню, и потом закладывают ва'алмил, камень-основу долины. Ва'алмил повторяет себя шестьдесят четыре раза, даёт камни, из которых позже будет выложен обережный круг, а внутри круга и спрячется от чужих глаз благодатная волшебная долина.
Пока плодоносит священная яблоня, долина благополучна. Пока в долине мир и покой, благополучна и яблоня. Цветы в свой срок сменяются золотистыми плодами, плоды — снова цветами, а шелест вечнозелёных листьев утешает в горестях и даёт мудрый совет любому долиннику, который придёт к ней со своей печалью или тяжкой думой.
Солгать близ священной яблони невозможно и владыкам.
— Убийца хелефайи должен умереть, — отрезал Риллавен. — Безнаказанной смерть собрата я не оставлял никогда раньше, не оставлю и теперь.
— Ну так найди тех, кто оморочил ли-Аддона.
— Это само собой.
— И отпусти Бродникова, — сказала Лиовен. — Он невиновен.
— Он убил хелефайю. Он будет казнён.
— Самооборона не убийство. У Бродникова не было выбора.
— Выбор есть всегда, — ответил Риллавен. — Даже сам Бродников это не отрицал.
— Вот именно! — сверкнула глазами владычица. Риллавен невольно отступил, в таком гневе Лианвен он не видел уже лет триста. — Человек ни слова не сказал в свою защиту, говорил только о том, как опасна для нас завезённая с Технички оморочка, что могут быть и другие жертвы, как мы сможем защитить собратьев. Он даже не попытался оправдаться, Риллавен! Бродникову и без того с избытком хватило тех мук, на которые он сам себя обрёк. При том, что он неподсуден! Даже Фиаринг, при всём своём горе и умопомрачении, усомнился в его вине, согласен был отпустить с миром, но ты — ты! — приговорил к смерти. — Лианвен подошла вплотную, заглянула владыке в глаза. — Риллавен, за что должен умереть Бродников?
— Он убийца.
— Нет. Он не убийца.
— Ли-Аддон мёртв.
— И мёртв по собственной глупости! — рявкнула владычица. — Если бы Данивен сидел, как и было сказано, в отеле, а не шлялся всю ночь по гаврским кабакам и шлюхам, Соколы на него оморочку бы не наложили.
Правота Лианвен разозлила. Всё верно, если бы Риллавен приказал остаться в отеле, и ли-Аддон, и другие хелефайи сидели бы в номерах, под защитой гостиничного волшебства и охраны. Но он просто сказал, дал им возможность ослушаться, и особого вреда в том не видел, — пусть развлекутся. Не подумал, что Соколы обязательно попытаются втянуть нитриенцев в свои интриги.
— Всё так, — согласился владыка. — Но с Бродникова это вины не снимает, убийство остаётся убийством!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143