Глаза человека закрылись, он опустился на ковёр.
— Вот и славно, — сказал Фиаринг. — Поспи. Со спящего оморочка быстрее сойдёт. А проснёшься, все свои глупости забудешь. — Он переложил Славяна на одеяло, укрыл другим. Подумал, и добавил ещё одно: без возвратного холода морриагел не отпускает. У человеков он короткий, но мёрзнут не меньше хелефайев. Фиаринг срезал с кисти Славяна повязку. Рана затянулась, только шрам остался. — Так тебе и надо, — сказал Фиаринг. — Не будешь страшилки придумывать, и людей ими пугать, затейник хренов.
В длинной комнате ждали вампир и владыка. Флетчер листал привезённый из Средин-Гавра человеческий журнал, а владыка просто смотрел в пол, уши обвисли, только кончики подёргиваются. Волосы свесились на лицо, заколка куда-то подевалась. Потерял или сжег? Фиарингу и в голову не приходило, что владыка может поверить в глупую детскую примету. «Надо было и мне заколку сжечь, — неожиданно для себя подумал Фиаринг. — Вдруг да побыстрее Славяна вытащил». Едва хлопнула дверь каминной, владыка вскочил на ноги, внимательно посмотрел на Фиаринга.
— Я в долгу у тебя, — сказал владыка.
— Нет, Тьиарин, — покачал головой страж, — никакого долга нет, и быть не может.
— Всё правильно, — опередил возражения владыки вампир, — в таких делах у родни долгов нет.
— У родни? — не понял Фиаринг.
— Вы теперь все трое братья, — пояснил Флетчер.
Уши владыки встали торчком, развернулись вперёд.
— Он правду говорит, Латриэль.
— А Славян? — спросил Фиаринг. — Он согласится?
— Теперь да, — ответил вампир.
Фиаринг замер, не зная, что и сказать. Не бывает, чтобы всё так хорошо заканчивалось. Это сон. «Лалинэль, ты не бойся больше за меня, я теперь не один. Пой в серебряных рощах Аваллона, ты ведь теперь можешь петь. Ты свободен, брат, на твоих руках больше нет цепей невинной крови. А ещё, Лалинэль, у тебя теперь сразу три брата. Даже если я не попаду в Аваллон, ты всё равно будешь не один». Но пошевелиться по-прежнему было страшно: вдруг сон развеется, исчезнет новая жизнь, свободная от кошмаров и боли.
Риллавен обнял его за плечи, повёл в кухню.
— У тебя хоть чего-нибудь пожрать есть? — спросил он. — Мы с Алланом голодные как упыри.
— Да, — ответил Фиаринг. — Что-нибудь найдём.
Сон оказался правдой. И никуда новая жизнь исчезать не собиралась.
ГЛАВА 7. ВЕСЁЛЫЙ ДВОР ХОВЕНА
Сентябрь Техно-Тулы красив сказочно: духоты уже нет, стылости ещё нет, высокое бездонно-голубое небо, первое золото листвы, совершенно особенный уют, свойственный только просторным старорусским городам, которые не унизились до звания «мегаполис». Город для фотохудожников и композиторов, живописцев и поэтов.
Обидно, когда рядом такая красота, а ты не то что рисовать — собственное имя разборчиво написать не сумеешь. Фотографировать, по словам отца, тебе можно только злейших врагов — до такой степени их ни один мордобой не изуродует. Пение твоё, как и попытки сыграть на гитаре, по заверению племянника Нируэля, сына Тьиарина, ехидины зеленоглазой, можно смело приравнивать к оружию массового поражения — передохнут даже непобедимые умертвия, воины-мертвецы Соколов. Дара стихосложения нет, из прозы под силу написать только экспертные заключения о химическом составе почвы.
Славян взгрустнул над своей бесталанностью, махнул на неё рукой — ну раз нет, значит нет, придётся как-нибудь обойтись и отсутствием таланта — и шагнул на внесторонье. Поймал ветер, остановил и сосредоточился на образе тихой улочки в пригородной деревне Тулы. Ветер затрепетал от любопытства, ему уже не терпелось улететь на показанную улицу, покружиться на ней, посвистеть в трубах домов. Славян немного ослабил хватку, и его подхватило мощным порывом и выбросило в намеченную точку: с одной стороны высокий глухой забор, с другой — густые заросли шиповника. Славян осторожно раздвинул ветки, вышел на деревенскую улицу неподалёку от дома женщины, у которой покупал молоко. Сейчас как раз время вечерней дойки.
— Здорово, — кивнул Михалыч, муж молочницы, вечно хмурый сорокапятилетний брюнет с обильной проседью, и крикнул во двор: — Витька, скажи матери, Славян пришёл.
Пятнадцатилетний Витька, похожий на отца и лицом, и хмуростью, только светловолосый, в мать, принёс три пластиковых литровых бутылки со свеженадоенным молоком. Славян покрепче завернул пробки, чтобы не забрызгало тетради, убрал бутылки в рюкзак.
— Бывай, — кивнул Михалыч, сунул деньги в карман замурзанных штанов.
Славян зашагал к станции электрички, щели на внесторонье бывают там чаще всего. На поиски пришлось потратить десять минут, но пробивать щель самому тяжело, да и Трилистник лишний раз дразнить не хочется. Спорить с Тьиарином из-за такой ерунды они не станут, но всё равно, незачем Нитриену обострять с ними отношения.
Вышел Славян на обочину шоссе у дельты быстрой тропы Нитриена и спустя ещё десять минут был в долине, потом три минуты телепорта и он дома. По утрам на дорогу в университет тратится от двадцати минут до получаса, смотря как быстро щель найти удаётся, но всё равно быстрее, чем у тех, кто добирается из микрорайонов на окраине Тулы.
Дома никого не было. Славян поставил молоко в холодильник, заглянул в кастрюлю с борщом. Есть пока не хотелось. Славян поднялся к себе в комнату.
Второй этаж к дому Тина они возвели ещё в январе. Строить хелефайский дом нетрудно, просто собрать из уже готовых иллинаровых панелей, — в краю вечного лета толстые тёплые стены ни к чему, а прочность иллинара избавляет от необходимости подводить дополнительные крепления. По настоянию Нируэля, второй этаж сделали тоже янтарного цвета, но на два тона светлее. Выглядело и в самом деле красиво: в сплетении ветвей толстых деревьев — восьмигранный дом цвета гречишного мёда, сверху второй восьмигранник, в цвет мёда лугового, только поменьше: спальни Латриэля и Славяна, разделённые небольшим коридорчиком; у дальней стены мыльня и мастерская, у передней — межэтажная лестница и волшебническая комната. Тин с сыном — прекрасные волшебники, у Латрика, как только занялся волшебством всерьёз, начало получаться выше среднехелефайского уровня. А у Славяна как был полный ноль, так и остался. Его самого полнейшее отсутствие волшебнического дара ничуть не огорчало, а Тин с Латриком всё равно в тайне надеялись, что скрытый талант к волшебству у младшего братишки всё-таки есть и себя обязательно проявит.
Изнутри комнаты светло-зелёные и бледно-золотистые, очень уютные.
Прежний дом Латриэля владыка отдал каким-то молодожёнам. Латрик боялся, что дом принесёт им несчастье, но Аллан заверил, что после того, как в нём счастливо завершилась на редкость гнусная история, живущая там пара будет самой гармоничной и удачливой в долине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Вот и славно, — сказал Фиаринг. — Поспи. Со спящего оморочка быстрее сойдёт. А проснёшься, все свои глупости забудешь. — Он переложил Славяна на одеяло, укрыл другим. Подумал, и добавил ещё одно: без возвратного холода морриагел не отпускает. У человеков он короткий, но мёрзнут не меньше хелефайев. Фиаринг срезал с кисти Славяна повязку. Рана затянулась, только шрам остался. — Так тебе и надо, — сказал Фиаринг. — Не будешь страшилки придумывать, и людей ими пугать, затейник хренов.
В длинной комнате ждали вампир и владыка. Флетчер листал привезённый из Средин-Гавра человеческий журнал, а владыка просто смотрел в пол, уши обвисли, только кончики подёргиваются. Волосы свесились на лицо, заколка куда-то подевалась. Потерял или сжег? Фиарингу и в голову не приходило, что владыка может поверить в глупую детскую примету. «Надо было и мне заколку сжечь, — неожиданно для себя подумал Фиаринг. — Вдруг да побыстрее Славяна вытащил». Едва хлопнула дверь каминной, владыка вскочил на ноги, внимательно посмотрел на Фиаринга.
— Я в долгу у тебя, — сказал владыка.
— Нет, Тьиарин, — покачал головой страж, — никакого долга нет, и быть не может.
— Всё правильно, — опередил возражения владыки вампир, — в таких делах у родни долгов нет.
— У родни? — не понял Фиаринг.
— Вы теперь все трое братья, — пояснил Флетчер.
Уши владыки встали торчком, развернулись вперёд.
— Он правду говорит, Латриэль.
— А Славян? — спросил Фиаринг. — Он согласится?
— Теперь да, — ответил вампир.
Фиаринг замер, не зная, что и сказать. Не бывает, чтобы всё так хорошо заканчивалось. Это сон. «Лалинэль, ты не бойся больше за меня, я теперь не один. Пой в серебряных рощах Аваллона, ты ведь теперь можешь петь. Ты свободен, брат, на твоих руках больше нет цепей невинной крови. А ещё, Лалинэль, у тебя теперь сразу три брата. Даже если я не попаду в Аваллон, ты всё равно будешь не один». Но пошевелиться по-прежнему было страшно: вдруг сон развеется, исчезнет новая жизнь, свободная от кошмаров и боли.
Риллавен обнял его за плечи, повёл в кухню.
— У тебя хоть чего-нибудь пожрать есть? — спросил он. — Мы с Алланом голодные как упыри.
— Да, — ответил Фиаринг. — Что-нибудь найдём.
Сон оказался правдой. И никуда новая жизнь исчезать не собиралась.
ГЛАВА 7. ВЕСЁЛЫЙ ДВОР ХОВЕНА
Сентябрь Техно-Тулы красив сказочно: духоты уже нет, стылости ещё нет, высокое бездонно-голубое небо, первое золото листвы, совершенно особенный уют, свойственный только просторным старорусским городам, которые не унизились до звания «мегаполис». Город для фотохудожников и композиторов, живописцев и поэтов.
Обидно, когда рядом такая красота, а ты не то что рисовать — собственное имя разборчиво написать не сумеешь. Фотографировать, по словам отца, тебе можно только злейших врагов — до такой степени их ни один мордобой не изуродует. Пение твоё, как и попытки сыграть на гитаре, по заверению племянника Нируэля, сына Тьиарина, ехидины зеленоглазой, можно смело приравнивать к оружию массового поражения — передохнут даже непобедимые умертвия, воины-мертвецы Соколов. Дара стихосложения нет, из прозы под силу написать только экспертные заключения о химическом составе почвы.
Славян взгрустнул над своей бесталанностью, махнул на неё рукой — ну раз нет, значит нет, придётся как-нибудь обойтись и отсутствием таланта — и шагнул на внесторонье. Поймал ветер, остановил и сосредоточился на образе тихой улочки в пригородной деревне Тулы. Ветер затрепетал от любопытства, ему уже не терпелось улететь на показанную улицу, покружиться на ней, посвистеть в трубах домов. Славян немного ослабил хватку, и его подхватило мощным порывом и выбросило в намеченную точку: с одной стороны высокий глухой забор, с другой — густые заросли шиповника. Славян осторожно раздвинул ветки, вышел на деревенскую улицу неподалёку от дома женщины, у которой покупал молоко. Сейчас как раз время вечерней дойки.
— Здорово, — кивнул Михалыч, муж молочницы, вечно хмурый сорокапятилетний брюнет с обильной проседью, и крикнул во двор: — Витька, скажи матери, Славян пришёл.
Пятнадцатилетний Витька, похожий на отца и лицом, и хмуростью, только светловолосый, в мать, принёс три пластиковых литровых бутылки со свеженадоенным молоком. Славян покрепче завернул пробки, чтобы не забрызгало тетради, убрал бутылки в рюкзак.
— Бывай, — кивнул Михалыч, сунул деньги в карман замурзанных штанов.
Славян зашагал к станции электрички, щели на внесторонье бывают там чаще всего. На поиски пришлось потратить десять минут, но пробивать щель самому тяжело, да и Трилистник лишний раз дразнить не хочется. Спорить с Тьиарином из-за такой ерунды они не станут, но всё равно, незачем Нитриену обострять с ними отношения.
Вышел Славян на обочину шоссе у дельты быстрой тропы Нитриена и спустя ещё десять минут был в долине, потом три минуты телепорта и он дома. По утрам на дорогу в университет тратится от двадцати минут до получаса, смотря как быстро щель найти удаётся, но всё равно быстрее, чем у тех, кто добирается из микрорайонов на окраине Тулы.
Дома никого не было. Славян поставил молоко в холодильник, заглянул в кастрюлю с борщом. Есть пока не хотелось. Славян поднялся к себе в комнату.
Второй этаж к дому Тина они возвели ещё в январе. Строить хелефайский дом нетрудно, просто собрать из уже готовых иллинаровых панелей, — в краю вечного лета толстые тёплые стены ни к чему, а прочность иллинара избавляет от необходимости подводить дополнительные крепления. По настоянию Нируэля, второй этаж сделали тоже янтарного цвета, но на два тона светлее. Выглядело и в самом деле красиво: в сплетении ветвей толстых деревьев — восьмигранный дом цвета гречишного мёда, сверху второй восьмигранник, в цвет мёда лугового, только поменьше: спальни Латриэля и Славяна, разделённые небольшим коридорчиком; у дальней стены мыльня и мастерская, у передней — межэтажная лестница и волшебническая комната. Тин с сыном — прекрасные волшебники, у Латрика, как только занялся волшебством всерьёз, начало получаться выше среднехелефайского уровня. А у Славяна как был полный ноль, так и остался. Его самого полнейшее отсутствие волшебнического дара ничуть не огорчало, а Тин с Латриком всё равно в тайне надеялись, что скрытый талант к волшебству у младшего братишки всё-таки есть и себя обязательно проявит.
Изнутри комнаты светло-зелёные и бледно-золотистые, очень уютные.
Прежний дом Латриэля владыка отдал каким-то молодожёнам. Латрик боялся, что дом принесёт им несчастье, но Аллан заверил, что после того, как в нём счастливо завершилась на редкость гнусная история, живущая там пара будет самой гармоничной и удачливой в долине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143