К своему несчастью, подходя к палатке, в которой жили Вера Таллиаферро и Сонни Гварди, – их с Холдингом палатка стояла поодаль, – она встретила Сонни Гварди, шедшую с охоты. Вера сидела в шезлонге и, увидев Сибил, радостно улыбнулась ей и предложила выпить. Сонни она не замечала, пока та не подошла к палатке.
На мгновение Сибил почувствовала внезапный укол стыда. Она болезненно ощущала свою наготу под платьем.
Подошла Сонни с рябым от пыли лицом, ее рубашка была покрыта пятнами засохшей крови. Сонни положила руку на плечо Сибил, в другой руке она держала маленький узелок из мешковины.
– Ты перегрелась на солнце? – спросила она у Сибил.
– Не-нет, – запинаясь, пробормотала Сибил. – Извини.
– Com'e andata la caccia, cara? – пропела Вера.
– На редкость глупо и уныло, – ответила Сонни; ее голубые глаза отяжелели от усталости. Она обернулась, отступила на шаг назад, встряхнула узелок, и сердце убитой антилопы упало на колени к Вере.
Сибил вскрикнула и убежала. Ходдинг сидел в ванне из брезента и поливал себе на голову теплой водой из ковшика. Увидев перекошенное лицо Сибил, он вскочил и обнял ее. От него пахло мылом, но ей было все равно. Она прижалась лицом к его груди и зарыдала.
– О, эти антилопы, – повторяла она, – эти ужасные, кошмарные антилопы.
В соседней палатке сидела Клоувер Прайс и в полуобморочном состоянии водила карандашом по своей записной книжке. Она скромно называла это записной книжкой, а не дневником; до обморока ей оставался один лишь шаг и причиной тому была многочасовая борьба с собой, которую она вела в поисках чего-нибудь значительного, о чем можно было бы написать. Она упорно сражалась за вдохновение почти весь день, написала и вычеркнула по меньшей мере сотню строк. За последний час она так ничего и не достигла, но упорно продолжала сидеть с карандашом, так что у нее начало ломить спину и она все время вытирала руку о шорты.
Не раз в течение долгого и утомительного дня она задавалась вопросом: а что бы на моем месте почувствовал Пруст? И всякий раз, отвечая сама себе, она обнаруживала, что припоминает какой-нибудь особенно изысканный пассаж из любимого писателя, наблюдая, как каждый персонаж в нем как будто плавно скользит, сначала медленно, потом быстрее, к гравитационному центру, – как человек, спящий на продавленном матраце. И в самой середине этого матраца герои, все без исключения, превращались во Фредди Даймонда.
Теперь, когда она уже так много раз и самым решительным образом выкарабкалась на край матраца и от этого совсем выбилась из сил, она решила послать все к черту: нужно знать Жизнь для того, чтобы писать о ней.
В раздумье она уставилась на последнюю невычеркнутую фразу в записной книжке. «Найдется ли во всей вселенной что-либо столь же скрытное и столь же откровенное, защищающее, как ничто другое, и при этом расточительно дарящее, постоянное, но недолговечное, одновременно и рабское, и пленяющее, – как человеческая кожа?»
Внезапно она громко вскрикнула:
– Безобразно! Ужасно!
Клоувер вычеркнула фразу. А когда дошла до слова «кожа», вздрогнула: так властно к ней вернулся образ Фредди Даймонда.
Она сидела с приоткрытым ртом, глаза ее смотрели в одну точку, когда в палатку ввалился Баббер Кэнфилд.
– Как делишки? – спросил он, окинув ее быстрым взглядом перед тем, как плюхнуться к себе на кровать и расшнуровать башмаки.
– Да, да, – с отсутствующим видом сказала Клоувер. Баббер еще раз посмотрел ей в лицо в промежутке между своими натужными телодвижениями.
– Надеюсь, ты не перегрелась. – Он помолчал. – Ты все делала, как надо?
Клоувер взглянула на него с удивлением.
– Самое вредное, что может быть, – как торжествующий победитель, Баббер вышвырнул из палатки башмак, который тут же был пойман его слугой, – это запор. Съешь побольше зелени, и все пойдет как по маслу.
– Баббер!!! – Клоувер почти кричала. – Со мной все в порядке!!! – Под конец она перешла на истерический визг и упала в рыданиях на свою записную книжку.
Но Бабберу было плевать – он был занят вторым башмаком. Наконец ему удалось снять его и, устало потягиваясь, он поднялся на ноги.
– Когда кончишь реветь, – сказал он, – приведи себя в порядок и собери сумочку. Я иду к массажисту, а когда вернусь, мы уедем.
– Куда? – спросила Клоувер сквозь слезы.
– Я хочу доставить тебе немного земных радостей. Этого как раз тебе не хватает, не так ли? Много сегодня написала? Почитаешь мне в самолете.
– Ничего я не написала, – злобно ответила Клоувер.
– Уверяю, тебе будет о чем писать, – сказал Баббер. Больше он не сказал ей ничего, пока они не сели в его личный четырехмоторный самолет, встречавший их в Найроби.
Когда они летели на север над пустыней, Баббер объяснил, что они сейчас en route в Кувейт, где их «поджидает один из этих арабских шейхов».
– Мы немного займемся коммерцией. Трубопроводы, буровые установки и прочая чушь. Я взял тебя с собой, чтобы ты поболтала с шейхом. Эти ребята любят, чтобы бизнес сочетался у них с маленькими удовольствиями. Они совсем не приземленные.
Клоувер все еще не совсем понимала, что происходит, и все же, хотя слова Баббера ничего не прояснили, она забеспокоилась.
– Куда ты меня везешь? – попробовала выведать она у Баббера. – Я не знаю арабского…
– Да черт с ним. Они все говорят по-английски не хуже меня, – сказал Баббер и хлопнул ее по коленке. – Хватит писать кипятком. Все, что мне надо, это чтобы ты поладила с ним. Думаю, он вполне красивый молодой парень, если с него снять дурацкие одеяла, в которых они ходят.
– Что ты подразумеваешь, – прохрипела Клоувер, и ее длинная шея при этом втянулась, как у черепахи, – под «поладила»?
Баббер ухмыльнулся в темноте, но свет звезд, лившийся в иллюминатор, позволял ей хорошо видеть его лицо.
– Поладила примерно так же, как с тем парнем Фредди.
От изумления у Клоувер перехватило дыхание. Она открыла рот, чтобы поглубже вздохнуть. Она задрожала. Она попыталась встать, но обнаружила, что не отстегнула ремень. Она боролась с застежкой, столь отчаянно стремясь избавиться от Баббера, что даже не видела того, что он уже несколько секунд держал у нее перед глазами. Это продолжалось до тех пор, пока он не уронил тяжелый, теплый и твердый предмет ей на платье, и только тогда она взглянула на него.
– Что это?
– Возьми его, – ответил Баббер.
Двумя длинными пальцами Клоувер взяла увесистый алмазный кулон длиной в целый дюйм и местами в полдюйма толщиной.
– Почему? – она опять начала заикаться. Но вскоре ее замешательство, по-видимому, не без помощи шести поколений прагматиков из Новой Англии, завершилось вполне деловым вопросом: – Он настоящий?
– Настоящий, чтоб мне провалиться, – спокойно сказал Баббер. Он надел очки, и его лицо, повернутое к ней, показалось ей удивительно строгим, почти аскетическим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
На мгновение Сибил почувствовала внезапный укол стыда. Она болезненно ощущала свою наготу под платьем.
Подошла Сонни с рябым от пыли лицом, ее рубашка была покрыта пятнами засохшей крови. Сонни положила руку на плечо Сибил, в другой руке она держала маленький узелок из мешковины.
– Ты перегрелась на солнце? – спросила она у Сибил.
– Не-нет, – запинаясь, пробормотала Сибил. – Извини.
– Com'e andata la caccia, cara? – пропела Вера.
– На редкость глупо и уныло, – ответила Сонни; ее голубые глаза отяжелели от усталости. Она обернулась, отступила на шаг назад, встряхнула узелок, и сердце убитой антилопы упало на колени к Вере.
Сибил вскрикнула и убежала. Ходдинг сидел в ванне из брезента и поливал себе на голову теплой водой из ковшика. Увидев перекошенное лицо Сибил, он вскочил и обнял ее. От него пахло мылом, но ей было все равно. Она прижалась лицом к его груди и зарыдала.
– О, эти антилопы, – повторяла она, – эти ужасные, кошмарные антилопы.
В соседней палатке сидела Клоувер Прайс и в полуобморочном состоянии водила карандашом по своей записной книжке. Она скромно называла это записной книжкой, а не дневником; до обморока ей оставался один лишь шаг и причиной тому была многочасовая борьба с собой, которую она вела в поисках чего-нибудь значительного, о чем можно было бы написать. Она упорно сражалась за вдохновение почти весь день, написала и вычеркнула по меньшей мере сотню строк. За последний час она так ничего и не достигла, но упорно продолжала сидеть с карандашом, так что у нее начало ломить спину и она все время вытирала руку о шорты.
Не раз в течение долгого и утомительного дня она задавалась вопросом: а что бы на моем месте почувствовал Пруст? И всякий раз, отвечая сама себе, она обнаруживала, что припоминает какой-нибудь особенно изысканный пассаж из любимого писателя, наблюдая, как каждый персонаж в нем как будто плавно скользит, сначала медленно, потом быстрее, к гравитационному центру, – как человек, спящий на продавленном матраце. И в самой середине этого матраца герои, все без исключения, превращались во Фредди Даймонда.
Теперь, когда она уже так много раз и самым решительным образом выкарабкалась на край матраца и от этого совсем выбилась из сил, она решила послать все к черту: нужно знать Жизнь для того, чтобы писать о ней.
В раздумье она уставилась на последнюю невычеркнутую фразу в записной книжке. «Найдется ли во всей вселенной что-либо столь же скрытное и столь же откровенное, защищающее, как ничто другое, и при этом расточительно дарящее, постоянное, но недолговечное, одновременно и рабское, и пленяющее, – как человеческая кожа?»
Внезапно она громко вскрикнула:
– Безобразно! Ужасно!
Клоувер вычеркнула фразу. А когда дошла до слова «кожа», вздрогнула: так властно к ней вернулся образ Фредди Даймонда.
Она сидела с приоткрытым ртом, глаза ее смотрели в одну точку, когда в палатку ввалился Баббер Кэнфилд.
– Как делишки? – спросил он, окинув ее быстрым взглядом перед тем, как плюхнуться к себе на кровать и расшнуровать башмаки.
– Да, да, – с отсутствующим видом сказала Клоувер. Баббер еще раз посмотрел ей в лицо в промежутке между своими натужными телодвижениями.
– Надеюсь, ты не перегрелась. – Он помолчал. – Ты все делала, как надо?
Клоувер взглянула на него с удивлением.
– Самое вредное, что может быть, – как торжествующий победитель, Баббер вышвырнул из палатки башмак, который тут же был пойман его слугой, – это запор. Съешь побольше зелени, и все пойдет как по маслу.
– Баббер!!! – Клоувер почти кричала. – Со мной все в порядке!!! – Под конец она перешла на истерический визг и упала в рыданиях на свою записную книжку.
Но Бабберу было плевать – он был занят вторым башмаком. Наконец ему удалось снять его и, устало потягиваясь, он поднялся на ноги.
– Когда кончишь реветь, – сказал он, – приведи себя в порядок и собери сумочку. Я иду к массажисту, а когда вернусь, мы уедем.
– Куда? – спросила Клоувер сквозь слезы.
– Я хочу доставить тебе немного земных радостей. Этого как раз тебе не хватает, не так ли? Много сегодня написала? Почитаешь мне в самолете.
– Ничего я не написала, – злобно ответила Клоувер.
– Уверяю, тебе будет о чем писать, – сказал Баббер. Больше он не сказал ей ничего, пока они не сели в его личный четырехмоторный самолет, встречавший их в Найроби.
Когда они летели на север над пустыней, Баббер объяснил, что они сейчас en route в Кувейт, где их «поджидает один из этих арабских шейхов».
– Мы немного займемся коммерцией. Трубопроводы, буровые установки и прочая чушь. Я взял тебя с собой, чтобы ты поболтала с шейхом. Эти ребята любят, чтобы бизнес сочетался у них с маленькими удовольствиями. Они совсем не приземленные.
Клоувер все еще не совсем понимала, что происходит, и все же, хотя слова Баббера ничего не прояснили, она забеспокоилась.
– Куда ты меня везешь? – попробовала выведать она у Баббера. – Я не знаю арабского…
– Да черт с ним. Они все говорят по-английски не хуже меня, – сказал Баббер и хлопнул ее по коленке. – Хватит писать кипятком. Все, что мне надо, это чтобы ты поладила с ним. Думаю, он вполне красивый молодой парень, если с него снять дурацкие одеяла, в которых они ходят.
– Что ты подразумеваешь, – прохрипела Клоувер, и ее длинная шея при этом втянулась, как у черепахи, – под «поладила»?
Баббер ухмыльнулся в темноте, но свет звезд, лившийся в иллюминатор, позволял ей хорошо видеть его лицо.
– Поладила примерно так же, как с тем парнем Фредди.
От изумления у Клоувер перехватило дыхание. Она открыла рот, чтобы поглубже вздохнуть. Она задрожала. Она попыталась встать, но обнаружила, что не отстегнула ремень. Она боролась с застежкой, столь отчаянно стремясь избавиться от Баббера, что даже не видела того, что он уже несколько секунд держал у нее перед глазами. Это продолжалось до тех пор, пока он не уронил тяжелый, теплый и твердый предмет ей на платье, и только тогда она взглянула на него.
– Что это?
– Возьми его, – ответил Баббер.
Двумя длинными пальцами Клоувер взяла увесистый алмазный кулон длиной в целый дюйм и местами в полдюйма толщиной.
– Почему? – она опять начала заикаться. Но вскоре ее замешательство, по-видимому, не без помощи шести поколений прагматиков из Новой Англии, завершилось вполне деловым вопросом: – Он настоящий?
– Настоящий, чтоб мне провалиться, – спокойно сказал Баббер. Он надел очки, и его лицо, повернутое к ней, показалось ей удивительно строгим, почти аскетическим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93