– Точнее, у кого они будут?
– Консуэла, разумеется. И Вера. А дом снял Жоржи Песталоцци, насколько я знаю. С ним всегда так весело.
Пол потрогал собственный нос и сказал:
– Завидую. Обоим вам завидую. В Италии лучше всего, когда там дожди, и мокро так, что скрипки расклеиваются.
Он сказал это хмуро и неприязненно. Все встревожились. Восточная девушка звякнула украшениями.
– Странное соображение, – сказал Ходдинг заинтересованно и с опаской, как будто его ждало какое-то открытие, имеющее символическое значение.
– Я хотел сказать, что за столом вы не услышите «Санта Лючию», вот и все. Когда в Италии идет дождь, скрипки расклеиваются. И никакой вам музыки. Ясно? И вам остается только валяться в гостинице, попивая теплое вино, играя в футбольное лото и ожидая, когда вам доставят заказанные рубашки. Кстати, – обратился он к Сибил – не закажешь мне дюжину сорочек? Ты будешь в Милане?
– Я в Венецию собираюсь, – твердо сказала она. – В Милане будет господин Фрейм.
– Рад оказать услугу, дорогой мой, – сказал Тедди Фрейм.
– Вы тут ни при чем. Я хочу, чтобы их заказала она. Не по нутру мне, когда сорочки мне заказывает мужчина.
– Ну-ну, дорогой, – сказала Сибил, похлопывая его по руке, – не волнуйся. Запиши нужные размеры, оставь адрес и получишь ты свои сорочки. И бутылку минералки в придачу, чтобы головку утром поправить.
Раздался смех, и сам Пол глупо улыбнулся. Он был доволен. Пока она говорила, острый каблук впился ему в ногу и стал ее сверлить. Это было чертовски больно. И он понял, что она отправится в Италию и, вероятно, изменит ему с Тедди Фреймом, не говоря уже о Ходдинге, и что, несмотря на это, и Фрейму сделает чертовски больно – из-за него.
Хотя было только десять утра, уже припекало. Они выгрузили машину и подкатили ее к дорожке. Тедди Фрейму одолжили костюм и шлем, которые были ему явно велики. Он жевал конец удивительно толстой сигары. Наблюдая за заправкой, Пол поглядывал на него. Фрейм был похож на ребенка, пропускающего уроки только для того, чтобы испытать себя. Ходдинг явно нервничал. Он занимался огромной корзиной с провизией и напитками. К счастью, была середина недели, да и час еще ранний, так что почти весь трек был в их распоряжении. Правда, в отдалении стояла еще одна машина, в которой ковырялись трое мужчин. Точнее, ребят. Но им пришлось послать четвертого в магазин запчастей за рукавной клеммой, так что им предстояло ожидать еще часа два. Пол удержал Ходдинга, который собирался одолжить ребятам запасную клемму. Он отвел его в сторону и сказал шепотом:
– Пусть у нашего друга будет свободный трек.
Когда машина была заправлена, Пол влез в тесную кабину и включил зажигание. Кожей он чувствовал холодный металл, и, действительно, машина была холодная, безжизненная, если не считать постоянное пощелкивание, указывающее на то, что электрические сигналы будят ее чрево. Потом он нажал на кнопку стартера, и машина ожила, заработала.
Она беспорядочно затряслась, забегали стрелки за холодным стеклом, а кожаное сиденье мелко задрожало, и дрожь чувствительно отдавалась в позвоночнике. Он поставил дроссель и вылез из кабины, а Тедди Фрейм как раз подошел к машине. Пол сказал ему:
– Что в ней хорошо, так это то, что она гораздо быстрее разогревается.
– Если не возражаете, я в кабину, – сказал Тедди Фрейм. – Очень полезно послушать еще холодный мотор.
Он занял место Пола, положил ладони вытянутых рук на тяжелый деревянный руль и откинулся назад, сосредоточенно прислушиваясь.
– Как приятно звучат эти новые клапаны из тонкой резины.
– А сколько с ними возни было, – отозвался Пол. – Иногда я даже думаю, что проще бы было использовать старые.
Тедди Фрейм просто кивнул в ответ и улыбнулся. Он спокойно сидел в кабине, по-прежнему сжимая руль в вытянутых руках, как бы через ладони изучая работу машины. Стрелка температуры медленно поползла к нужной отметке. Тряска и вибрация прекратились, и теперь машина звучала мощно и ровно, как могучий зверь, неотступно грызущий кость.
– Ну, можно начинать, – сказал Пол. Он повернул голову и спросил Ходдинга:
– У вас есть что сказать?
Тот нервно улыбнулся и промолчал.
– Сколько кругов я могу сделать? – спросил гонщик.
– Если хотите, семь. Только пока что на скорости шестьдесят четыре приблизительно. Новый блок головок мы поставили на прошлой неделе, и я бы не хотел, чтобы они полетели прямо сейчас.
– Семь! – удивился Тедди Фрейм.
– Ну, скажем, семь и еще два, если вы будете аккуратны, – сказал Пол.
Он хлопнул рукой по машине, а Тедди Фрейм включил первую скорость и въехал на дорожку. Пол наблюдал за ним, получая удовольствие от того, как машина передвигается на низких передачах. Она как бы пританцовывала, подобно нетерпеливой скаковой лошади.
Подойдя к Ходдингу, он все еще улыбался. Удивление гонщика льстило ему больше, чем похвала. Он не часто гордился своими достижениями, но на этот раз он действительно был доволен.
Не глядя на Ходдинга, Пол принял от него чашку кофе. Ему не хотелось портить приподнятое настроение неприятным выяснением, почему Ходдинг так разнервничался. Он сел в тени и стал пить свой кофе мелкими глотками, наблюдал, как ослепительная машина медленно катила по залитому солнцем треку.
– Я должен тебе все объяснить, – сказал Ходдинг. – Прости, но у нас не было возможности поговорить раньше.
Пол пожал плечами, а Ходдинг расценил это, как знак понимания и прощения. Пол надеялся, что тот не будет продолжать, отправится домой, в туалет, куда угодно. Но Ходдинг продолжил.
– Ты очень тонкий человек, Пол. Среди инженеров это большая редкость.
Он засмеялся мягким, необидным смехом и добавил:
– Я тебе очень признателен.
«За что?!» – чуть было не сорвалось у Пола с языка. Но он упорно продолжал смотреть на машину. Теперь гонщик пошел на ускорение. «Тридцать пять сотен, – определил он на слух, – может быть, сорок».
– Дело в том, – сказал Ходдинг, – что Сибил очень много для меня значит. Я люблю ее.
– Так вот почему вы женитесь, – в шутку сказал Пол.
Ходдинг даже не улыбнулся. Почти как всегда, он был сдержан. Серьезен.
– Ты ведь тоже ее любишь, да?
– Какого черта вы спрашиваете меня об этом?
Ходдинг махнул рукой.
– Я хотел сказать, что она привлекательна, не внешне только, нет… и когда ее узнаешь поближе… а ты же умный, тонко чувствующий человек… тебе не устоять…
– Устоять! Что за чушь! Она потрясная девушка. Кто перед ней устоит? Ну, и что из этого? И потом, зачем мы говорим сейчас о вашей девушке, когда гонщик, которому вы платите сто тысяч долларов, гоняет автомобиль, влетевший вам в миллион, а?
– Извини, если я сказал что-то обидное. Я не хотел, – примиряюще сказал Ходдинг. – Я хотел сказать, что ты понимаешь мое внутреннее состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Консуэла, разумеется. И Вера. А дом снял Жоржи Песталоцци, насколько я знаю. С ним всегда так весело.
Пол потрогал собственный нос и сказал:
– Завидую. Обоим вам завидую. В Италии лучше всего, когда там дожди, и мокро так, что скрипки расклеиваются.
Он сказал это хмуро и неприязненно. Все встревожились. Восточная девушка звякнула украшениями.
– Странное соображение, – сказал Ходдинг заинтересованно и с опаской, как будто его ждало какое-то открытие, имеющее символическое значение.
– Я хотел сказать, что за столом вы не услышите «Санта Лючию», вот и все. Когда в Италии идет дождь, скрипки расклеиваются. И никакой вам музыки. Ясно? И вам остается только валяться в гостинице, попивая теплое вино, играя в футбольное лото и ожидая, когда вам доставят заказанные рубашки. Кстати, – обратился он к Сибил – не закажешь мне дюжину сорочек? Ты будешь в Милане?
– Я в Венецию собираюсь, – твердо сказала она. – В Милане будет господин Фрейм.
– Рад оказать услугу, дорогой мой, – сказал Тедди Фрейм.
– Вы тут ни при чем. Я хочу, чтобы их заказала она. Не по нутру мне, когда сорочки мне заказывает мужчина.
– Ну-ну, дорогой, – сказала Сибил, похлопывая его по руке, – не волнуйся. Запиши нужные размеры, оставь адрес и получишь ты свои сорочки. И бутылку минералки в придачу, чтобы головку утром поправить.
Раздался смех, и сам Пол глупо улыбнулся. Он был доволен. Пока она говорила, острый каблук впился ему в ногу и стал ее сверлить. Это было чертовски больно. И он понял, что она отправится в Италию и, вероятно, изменит ему с Тедди Фреймом, не говоря уже о Ходдинге, и что, несмотря на это, и Фрейму сделает чертовски больно – из-за него.
Хотя было только десять утра, уже припекало. Они выгрузили машину и подкатили ее к дорожке. Тедди Фрейму одолжили костюм и шлем, которые были ему явно велики. Он жевал конец удивительно толстой сигары. Наблюдая за заправкой, Пол поглядывал на него. Фрейм был похож на ребенка, пропускающего уроки только для того, чтобы испытать себя. Ходдинг явно нервничал. Он занимался огромной корзиной с провизией и напитками. К счастью, была середина недели, да и час еще ранний, так что почти весь трек был в их распоряжении. Правда, в отдалении стояла еще одна машина, в которой ковырялись трое мужчин. Точнее, ребят. Но им пришлось послать четвертого в магазин запчастей за рукавной клеммой, так что им предстояло ожидать еще часа два. Пол удержал Ходдинга, который собирался одолжить ребятам запасную клемму. Он отвел его в сторону и сказал шепотом:
– Пусть у нашего друга будет свободный трек.
Когда машина была заправлена, Пол влез в тесную кабину и включил зажигание. Кожей он чувствовал холодный металл, и, действительно, машина была холодная, безжизненная, если не считать постоянное пощелкивание, указывающее на то, что электрические сигналы будят ее чрево. Потом он нажал на кнопку стартера, и машина ожила, заработала.
Она беспорядочно затряслась, забегали стрелки за холодным стеклом, а кожаное сиденье мелко задрожало, и дрожь чувствительно отдавалась в позвоночнике. Он поставил дроссель и вылез из кабины, а Тедди Фрейм как раз подошел к машине. Пол сказал ему:
– Что в ней хорошо, так это то, что она гораздо быстрее разогревается.
– Если не возражаете, я в кабину, – сказал Тедди Фрейм. – Очень полезно послушать еще холодный мотор.
Он занял место Пола, положил ладони вытянутых рук на тяжелый деревянный руль и откинулся назад, сосредоточенно прислушиваясь.
– Как приятно звучат эти новые клапаны из тонкой резины.
– А сколько с ними возни было, – отозвался Пол. – Иногда я даже думаю, что проще бы было использовать старые.
Тедди Фрейм просто кивнул в ответ и улыбнулся. Он спокойно сидел в кабине, по-прежнему сжимая руль в вытянутых руках, как бы через ладони изучая работу машины. Стрелка температуры медленно поползла к нужной отметке. Тряска и вибрация прекратились, и теперь машина звучала мощно и ровно, как могучий зверь, неотступно грызущий кость.
– Ну, можно начинать, – сказал Пол. Он повернул голову и спросил Ходдинга:
– У вас есть что сказать?
Тот нервно улыбнулся и промолчал.
– Сколько кругов я могу сделать? – спросил гонщик.
– Если хотите, семь. Только пока что на скорости шестьдесят четыре приблизительно. Новый блок головок мы поставили на прошлой неделе, и я бы не хотел, чтобы они полетели прямо сейчас.
– Семь! – удивился Тедди Фрейм.
– Ну, скажем, семь и еще два, если вы будете аккуратны, – сказал Пол.
Он хлопнул рукой по машине, а Тедди Фрейм включил первую скорость и въехал на дорожку. Пол наблюдал за ним, получая удовольствие от того, как машина передвигается на низких передачах. Она как бы пританцовывала, подобно нетерпеливой скаковой лошади.
Подойдя к Ходдингу, он все еще улыбался. Удивление гонщика льстило ему больше, чем похвала. Он не часто гордился своими достижениями, но на этот раз он действительно был доволен.
Не глядя на Ходдинга, Пол принял от него чашку кофе. Ему не хотелось портить приподнятое настроение неприятным выяснением, почему Ходдинг так разнервничался. Он сел в тени и стал пить свой кофе мелкими глотками, наблюдал, как ослепительная машина медленно катила по залитому солнцем треку.
– Я должен тебе все объяснить, – сказал Ходдинг. – Прости, но у нас не было возможности поговорить раньше.
Пол пожал плечами, а Ходдинг расценил это, как знак понимания и прощения. Пол надеялся, что тот не будет продолжать, отправится домой, в туалет, куда угодно. Но Ходдинг продолжил.
– Ты очень тонкий человек, Пол. Среди инженеров это большая редкость.
Он засмеялся мягким, необидным смехом и добавил:
– Я тебе очень признателен.
«За что?!» – чуть было не сорвалось у Пола с языка. Но он упорно продолжал смотреть на машину. Теперь гонщик пошел на ускорение. «Тридцать пять сотен, – определил он на слух, – может быть, сорок».
– Дело в том, – сказал Ходдинг, – что Сибил очень много для меня значит. Я люблю ее.
– Так вот почему вы женитесь, – в шутку сказал Пол.
Ходдинг даже не улыбнулся. Почти как всегда, он был сдержан. Серьезен.
– Ты ведь тоже ее любишь, да?
– Какого черта вы спрашиваете меня об этом?
Ходдинг махнул рукой.
– Я хотел сказать, что она привлекательна, не внешне только, нет… и когда ее узнаешь поближе… а ты же умный, тонко чувствующий человек… тебе не устоять…
– Устоять! Что за чушь! Она потрясная девушка. Кто перед ней устоит? Ну, и что из этого? И потом, зачем мы говорим сейчас о вашей девушке, когда гонщик, которому вы платите сто тысяч долларов, гоняет автомобиль, влетевший вам в миллион, а?
– Извини, если я сказал что-то обидное. Я не хотел, – примиряюще сказал Ходдинг. – Я хотел сказать, что ты понимаешь мое внутреннее состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93