А ведь мадам ясно-ясно предупредила: оказывать всевозможную помощь и так далее. Чего «и так далее», решат пчелки между собой, но ведь она тут швея!
Рэми, скрывая заалевшее лицо, подвинула скамеечку и встала на нее, примеряясь для удобной работы. При ближайшем рассмотрении проблема оказалась глубже и деликатнее. Подобное тонкое плетение называлось монастырским. Раз порвав, его уже смело можно было выбрасывать, но и этого робкая вышивальщица не решалась высказать сурового вида господину. Рубашка же очень, очень дорогая.
Придирчиво выбрав иглу, она глубоко вздохнула и положилась на опытность своих ловких пальцев. Ресницы мужчины прочертили дугу: вбок и вперед.
Игла с округлым кончиком.
Вышивальная.
Иноходец Джерард стиснул зубы. Мальчик по имени Джерри взвыл и панически задергался, пытаясь освободиться.
В ушко иглы скользнула игривая шелковая нить. Иноходец Джерард приказал себе стоять на месте. Джерри начал задыхаться.
Может, сказать – я сам? Но это будет смешно! Скинуть рубашку? А это будет как раз не смешно. У девчонки даже уши красные от чрезмерного смущения и усердия. Возьми да и начни ни с того ни с сего мужик раздеваться. Упадет же с табуретки.
Не сорваться, только не сорваться… Зачем он вообще сюда пришел? Идиот!
Рэми сновала иглой как могла быстро и легко, кружево не поддавалось, края расходились. В спешке девушка ткнула несколько сильнее, чем следовало, и острие вонзилось прямо в плечо гостя. Он даже не вздрогнул, но в следующий момент пышный шлейф кудрей незадачливой вышивальщицы был зажат в его ладони. Одно тянущее движение – и застонавшая Рэми даже приподнялась на цыпочки, чтобы облегчить резкую боль. Бесстрастно и внимательно человек вглядывался в ее запрокинутое лицо. Черные тени ее прошлой жизни встали наяву, словно и не было спокойных счастливых месяцев в кабаре. Всей жизни, с побоями, издевательствами, с непреходящим, жутким страхом каждой минуты, с унижением и бессилием…
Мистресса Хедер заглянула в приоткрытую дверь, и взгляд мгновенно охватил ситуацию: Рэми корчится, как котенок, почти приподнятая над полом за волосы, рука с иглой, и выражение лица того, кто держит…
– Джерард! – издала она самый строгий окрик, на который была способна. – Нет!
Медленно-медленно хватка его пальцев ослабла, Хедер вытащила девчонку из комнаты и препоручила заботе подвернувшейся Фиалки. Рэми явно была близка к истерике, побелевшее лицо застыло, как воск. Повернувшись к нему, Хедер прошипела, забывая все человеческие слова:
– Ты в моем доме. Ты просил убежища. И если не способен контролировать свои инстинкты должным образом, то лучше возвращайся в королевский дворец!. В клетку, где тебе и место.
Он так же медленно, молча, поклонился. Это не был жест извинения или раскаяния, в позе виднелось снисхождение, и Хедер задыхалась от гнева.
– У тебя что, совсем нет ни разума, ни сердца?! Девочка! Тихий робкий ребенок! Как поднялась рука и не отсохла!
Джерард перехватил ее руку за запястье и с силой притиснул открытой ладонью к своей груди. Тонкая рубашка не являлась преградой, и можно было понять, что он ни капли не взволнован – по тому, как тихо билось сердце.
Спустя минуту до возмущенной и разозленной мистрессы дошло, что никакого биения под ладонью не наблюдается вообще. Джерард спокойно, ровно дышал, грудь поднималась и опускалась. Не переставая странно усмехаться, он положил вторую руку на затылок женщины и, невольно прижав ухо рядом с ладонью, Хедер подтвердила свои ощущения.
Сердце не билось. Ни тихо, ни громко, ни быстро, ни ровно – тишина.
Джерард уже отпустил ее, а она все никак не могла сказать ни слова.
– Но разум, конечно, есть, – проговорил Иноходец. – И поэтому твоя швея выживет.
– Я не желаю знать, что ты за чудовище. Есть у тебя в груди сердце или нет, но ты пойдешь сейчас и сделаешь все, чтобы Рэми как можно быстрее пришла в себя после того, что здесь произошло! – дрожащим голосом проговорила Хедер, указывая в направлении коридора.
Он вышел, и даже по развороту плеч можно было понять – забудь об извинениях.
Хедер, которую не держали ноги, буквально упала в кресло. И только теперь заметила, что ладонь сильно разбита о грани камней его маски.
А Джерарду при всем желании пройти обратно на третий этаж, к своей комнате, оказалось затруднительно.
Толпа кое-как одетых, весьма рослых и очень решительно настроенных девиц закрывала подходы к ступенькам. Первой стояла блондинка с наглым блеском в таких же зеленых, как и у него, глазах. В руках ей не хватало разве что плетки. Джерард понадеялся на превосходство в росте и подошел почти вплотную. Она не смутилась, не отшатнулась, не сделала ничего, кроме того, что повыше вздернула подбородок.
– Если ты не отойдешь от лестницы, я переломаю тебе ноги. Танцевать будет трудно, но ты это переживешь. А вот раздвинуть их станет вовсе невозможно.
– Какой наглый самец, – скривилась Маранжьез и отошла прочь, каждым движением бедра олицетворяя полное презрение.
– Своевременное отступление может засчитаться за красивый маневр, – фыркнул кто-то в толпе пчелок.
Джерард взялся за резные перила.
В толпе девиц произошло шевеление и, расталкивая подруг локтями, оттуда выбралась на свет божий Алая Пчелка, Джорданна. Джорданна скользнула в приоткрывшийся проход и встала на пути у Джерарда, трогательно, по-беличьи, сложив ладони перед грудью.
– Вы меня не помните? – прерывающимся голосом прошептала известная на все кварталы скандалистка.
– Я не знаю тебя, – ответил он, шагая вперед. Пчелка не отступила.
– Меня зовут Джорданна, я принадлежала поместью Ферт. Вы приходили к лорду Ферт, господин.
– Я не знаю тебя, – повторил Джерард, плечом отодвинул девицу и взбежал по лестнице. Именно взбежал, хотя клялся подниматься не торопясь.
– Я так благодарна вам! – крикнула, оборачиваясь, Джорданна. – Благодарна, клянусь!
Подлетела Маранжьез:
– Сдурела, да?
Алая Пчелка встретила эти вопли сияющей улыбкой.
– Ты знаешь, кто это, Map? Это же Иноходец!
– Лошадь?
– Сама ты лошадь! Иноходец! Я же ему должна по гроб жизни!
– Рассказывай, – заявила Маранжьез.
Эта царская кошка кабаре всегда признавала в Джорданне соперницу, и порой едва не дралась с нею за внимание некоторых гостей, но сейчас абсолютно искренне желала понять ее, – а то какой интерес?
– Что рассказывать, Map? – протянула Джорданна своим приглушенным контральто.
– Расскажи, почему мы не должны убивать этого распоясавшегося самца.
– Убивать?
Джорданна засмеялась. Горловое, красивое «ха-ха-ха» немного пометалось в арке камина, и стихло.
– Вы – его? Вот смотрю я на вашу нахохлившуюся столицу, и не понимаю, сколько можно жить в шорах. Сеттаори же и половины происходящего вне ее черты не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Рэми, скрывая заалевшее лицо, подвинула скамеечку и встала на нее, примеряясь для удобной работы. При ближайшем рассмотрении проблема оказалась глубже и деликатнее. Подобное тонкое плетение называлось монастырским. Раз порвав, его уже смело можно было выбрасывать, но и этого робкая вышивальщица не решалась высказать сурового вида господину. Рубашка же очень, очень дорогая.
Придирчиво выбрав иглу, она глубоко вздохнула и положилась на опытность своих ловких пальцев. Ресницы мужчины прочертили дугу: вбок и вперед.
Игла с округлым кончиком.
Вышивальная.
Иноходец Джерард стиснул зубы. Мальчик по имени Джерри взвыл и панически задергался, пытаясь освободиться.
В ушко иглы скользнула игривая шелковая нить. Иноходец Джерард приказал себе стоять на месте. Джерри начал задыхаться.
Может, сказать – я сам? Но это будет смешно! Скинуть рубашку? А это будет как раз не смешно. У девчонки даже уши красные от чрезмерного смущения и усердия. Возьми да и начни ни с того ни с сего мужик раздеваться. Упадет же с табуретки.
Не сорваться, только не сорваться… Зачем он вообще сюда пришел? Идиот!
Рэми сновала иглой как могла быстро и легко, кружево не поддавалось, края расходились. В спешке девушка ткнула несколько сильнее, чем следовало, и острие вонзилось прямо в плечо гостя. Он даже не вздрогнул, но в следующий момент пышный шлейф кудрей незадачливой вышивальщицы был зажат в его ладони. Одно тянущее движение – и застонавшая Рэми даже приподнялась на цыпочки, чтобы облегчить резкую боль. Бесстрастно и внимательно человек вглядывался в ее запрокинутое лицо. Черные тени ее прошлой жизни встали наяву, словно и не было спокойных счастливых месяцев в кабаре. Всей жизни, с побоями, издевательствами, с непреходящим, жутким страхом каждой минуты, с унижением и бессилием…
Мистресса Хедер заглянула в приоткрытую дверь, и взгляд мгновенно охватил ситуацию: Рэми корчится, как котенок, почти приподнятая над полом за волосы, рука с иглой, и выражение лица того, кто держит…
– Джерард! – издала она самый строгий окрик, на который была способна. – Нет!
Медленно-медленно хватка его пальцев ослабла, Хедер вытащила девчонку из комнаты и препоручила заботе подвернувшейся Фиалки. Рэми явно была близка к истерике, побелевшее лицо застыло, как воск. Повернувшись к нему, Хедер прошипела, забывая все человеческие слова:
– Ты в моем доме. Ты просил убежища. И если не способен контролировать свои инстинкты должным образом, то лучше возвращайся в королевский дворец!. В клетку, где тебе и место.
Он так же медленно, молча, поклонился. Это не был жест извинения или раскаяния, в позе виднелось снисхождение, и Хедер задыхалась от гнева.
– У тебя что, совсем нет ни разума, ни сердца?! Девочка! Тихий робкий ребенок! Как поднялась рука и не отсохла!
Джерард перехватил ее руку за запястье и с силой притиснул открытой ладонью к своей груди. Тонкая рубашка не являлась преградой, и можно было понять, что он ни капли не взволнован – по тому, как тихо билось сердце.
Спустя минуту до возмущенной и разозленной мистрессы дошло, что никакого биения под ладонью не наблюдается вообще. Джерард спокойно, ровно дышал, грудь поднималась и опускалась. Не переставая странно усмехаться, он положил вторую руку на затылок женщины и, невольно прижав ухо рядом с ладонью, Хедер подтвердила свои ощущения.
Сердце не билось. Ни тихо, ни громко, ни быстро, ни ровно – тишина.
Джерард уже отпустил ее, а она все никак не могла сказать ни слова.
– Но разум, конечно, есть, – проговорил Иноходец. – И поэтому твоя швея выживет.
– Я не желаю знать, что ты за чудовище. Есть у тебя в груди сердце или нет, но ты пойдешь сейчас и сделаешь все, чтобы Рэми как можно быстрее пришла в себя после того, что здесь произошло! – дрожащим голосом проговорила Хедер, указывая в направлении коридора.
Он вышел, и даже по развороту плеч можно было понять – забудь об извинениях.
Хедер, которую не держали ноги, буквально упала в кресло. И только теперь заметила, что ладонь сильно разбита о грани камней его маски.
А Джерарду при всем желании пройти обратно на третий этаж, к своей комнате, оказалось затруднительно.
Толпа кое-как одетых, весьма рослых и очень решительно настроенных девиц закрывала подходы к ступенькам. Первой стояла блондинка с наглым блеском в таких же зеленых, как и у него, глазах. В руках ей не хватало разве что плетки. Джерард понадеялся на превосходство в росте и подошел почти вплотную. Она не смутилась, не отшатнулась, не сделала ничего, кроме того, что повыше вздернула подбородок.
– Если ты не отойдешь от лестницы, я переломаю тебе ноги. Танцевать будет трудно, но ты это переживешь. А вот раздвинуть их станет вовсе невозможно.
– Какой наглый самец, – скривилась Маранжьез и отошла прочь, каждым движением бедра олицетворяя полное презрение.
– Своевременное отступление может засчитаться за красивый маневр, – фыркнул кто-то в толпе пчелок.
Джерард взялся за резные перила.
В толпе девиц произошло шевеление и, расталкивая подруг локтями, оттуда выбралась на свет божий Алая Пчелка, Джорданна. Джорданна скользнула в приоткрывшийся проход и встала на пути у Джерарда, трогательно, по-беличьи, сложив ладони перед грудью.
– Вы меня не помните? – прерывающимся голосом прошептала известная на все кварталы скандалистка.
– Я не знаю тебя, – ответил он, шагая вперед. Пчелка не отступила.
– Меня зовут Джорданна, я принадлежала поместью Ферт. Вы приходили к лорду Ферт, господин.
– Я не знаю тебя, – повторил Джерард, плечом отодвинул девицу и взбежал по лестнице. Именно взбежал, хотя клялся подниматься не торопясь.
– Я так благодарна вам! – крикнула, оборачиваясь, Джорданна. – Благодарна, клянусь!
Подлетела Маранжьез:
– Сдурела, да?
Алая Пчелка встретила эти вопли сияющей улыбкой.
– Ты знаешь, кто это, Map? Это же Иноходец!
– Лошадь?
– Сама ты лошадь! Иноходец! Я же ему должна по гроб жизни!
– Рассказывай, – заявила Маранжьез.
Эта царская кошка кабаре всегда признавала в Джорданне соперницу, и порой едва не дралась с нею за внимание некоторых гостей, но сейчас абсолютно искренне желала понять ее, – а то какой интерес?
– Что рассказывать, Map? – протянула Джорданна своим приглушенным контральто.
– Расскажи, почему мы не должны убивать этого распоясавшегося самца.
– Убивать?
Джорданна засмеялась. Горловое, красивое «ха-ха-ха» немного пометалось в арке камина, и стихло.
– Вы – его? Вот смотрю я на вашу нахохлившуюся столицу, и не понимаю, сколько можно жить в шорах. Сеттаори же и половины происходящего вне ее черты не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63