Трех караванов не хватит увезти обратно все, что он уже отверг. Остался только шелк. Прохладный и тонкий, светлый, как топленое молоко. Белая кисея с вкраплениями настоящего золота. И горка украшений. Легких, недорогих.
Ашхарат будет испытывать свою гостью, пока не доберется до сути. Кривые ножи – оружие ловцов жемчуга – варварское средство, но ведь так хочется добыть жемчужину.
Даже ценою жизни самой ракушки. Проснись, змейка.
Она проснулась. Еще бы! Приказ был очень тверд. Как и все приказы полубога.
Рэми зевнула, потом увидела свое новое облачение и в ужасе вскрикнула.
– Тебе не нравится? – осведомился Ашхарат.
– Кто… меня… платье… где?
– Я тебя переодел. Тебе не нравится?
Рэми икнула, прикрыла рот рукой. И на запястье мелодично звякнула парочка браслетов.
– Ой, – прошептала девушка. – Ой, это…
– Это тоже твое. Пойдем, наконец? Мне надоело ждать, пока ты проснешься. Я вообще не люблю ждать. Запомни это, пожалуйста.
И, взяв за это тонкое (раз нажми – сломаешь), перехваченное дареными драгоценностями запястье, маг настойчиво потянул Рэми за собой, прочь из защищающей прохлады и спокойного полумрака дворца.
– Смотри, змейка!
Самое красивое зрелище на свете – закат в пустыне. Она оценит? Да где уж ей, но, может, научится со временем.
– Рэми, – сказала она. – Меня зовут Рэми.
– Ашшх-Арат-Змеелов, – на всякий случай повторил он ей. У этой кареглазой плохая память.
– Почему Змеелов?
Удивление у нее вяловато, наверное, последствия испытанного шока, но раз уж она спрашивает… Об этом его еще никто не спрашивал, и Иноходец тоже, хотя наверняка не знал.
Ашшх-Арат закрыл глаза. Медленно покачался из стороны в сторону, улавливая направление ветра.
И позволил солнцу, текущему в жилах, свободно выйти наружу…
Два солнца горело теперь в этой пустыне. Но одно уже не выдерживало конкуренции, клонилось ко сну – свет от Ашхарата был ярче, ласковее.
Если бы эту картину узрел Джерард, который видел не одну пустыню в своей жизни, он бы предположил, что тепло, идущее от тела мага, заставляет черную горючую жидкость выступать на поверхность песков подобно тому, как пот выступает на человеческой коже. И она ручейками начинает стекаться к этому теплу.
Джерард был бы логичен и даже поэтичен, но неправ.
Рэми ни разу не бывала нигде, кроме Сеттаори, но истину уловила мгновенно.
Кобры. Гадюки. Змеи всех видов и всех названий. Длинные, короткие, толстые и тоньше нити, яркие и серые, быстрые и лениво-медлительные, с разной скоростью, с разным шипением или вовсе беззвучно, но именно они, создавая иллюзию ручейков, сползались сейчас к Ашхарату со всех сторон. Он просто стоял, даже открыв глаза, улыбался немного сонно, и Рэми, проглотив колючий, как еж, ужас, все-таки заметила, как он в этот момент красив.
В эти три минуты она боялась только змей, но не Ашхарата.
Потом счастье кончилось.
Ашхарат перестал лучиться теплом и светом, что-то выкрикнул, хлопнул в ладоши – и змеи исчезли.
– Я ответил на твой вопрос? – сказал он, поворачиваясь к Рэми.
– Д-да, – запинаясь, ответила она. – Ты маг?
– Я маг, змейка. Но помимо всего прочего – я им брат.
Снулая, пригревшаяся, сытая кобра на ожерелье Ашхарата приподняла красивую голову и приветственно мелькнула черным раздвоенным языком в сторону Рэми. Опоздала, сестренка. Все остальные уже поздоровались. Эх, соня.
На этот раз Рэми благополучно успела продержаться в обмороке до самого рассвета. Все это время магу было нестерпимо скучно, и он просто не знал, куда себя деть. Но все-таки совершил полезное действие, продумав следующий день. Ах, как жаль, что личное время Иноходца в Межмирье бежит гораздо быстрее, и там прошло всего лишь несколько часов. Интересно, он жив? Ашхарат несколько раз вслушивался, и музыка подсказывала – жив.
Невольная гордость охватывала Змеелова. Надо уметь правильно выбирать себе врагов!
Джерард был жив, но измотан. Ему так и не удалось отойти от границы, а стражей не становилось меньше. Возможно, на самом деле они – бессмертные порождения Межмирья, такая же иллюзия, как и все остальное? И Иноходец тоже иллюзия, только приглашенная. Гастролирующая.
Чем яростнее он сражался, тем безумнее становился захлебывающийся ритм его сердца, и тем больше стражей приходило. Ведь это будет продолжаться бесконечно! От них не скрыться ни на одной тропе, ибо все тропы принадлежат Межмирью. У каждой тропы есть своя мелодия, но и они тоже сочинены Межмирьем. Гениальный, но завистливый композитор – не желает слышать тут никаких звуков, кроме собственных.
У каждой тропы своя мелодия.
Джерард остановился, просто застыл, не взирая на рычащих вокруг тварей.
У каждой мелодии – есть своя тропа? У каждой?
Ах, ты шельма!
Неужели все это время я потерял зря?
Нет, не зря. Оно было необходимо, чтобы понять. Чтобы признать ситуацию безвыходной, а потом найти этот лежащий на поверхности ключ.
Находившийся в нем самом. Проклятая розовая, бесстенная уродина! Глупое, ревнивое чудовище! Все до меня, и Эрфан, и учитель его Аральф, свято чтили твои «традиции», и верили, что сердце – гибель для Иноходца, а потому избавлялись от этой «гибели» беспрекословно.
Сердце Иноходца – гибель для тебя, уважаемое! Тайный ход, которым пробираются в крепость захватчики, а потом становятся королями.
Червоточина в яблоке. Ну, принимай червячка!
Джерард вздохнул и, стараясь не слишком отвлекаться на прыгающих стражей, начал успокаиваться. Ему нужно было услышать четкий ритм собственного сердца. «Ритм сердца – гибель для Иноходца. Ты шагнешь мимо тропы и навеки исчезнешь». Да. Мимо любой тропы – да. Кроме своей единственной.
Дай мне Гард, чтобы это оказалось правдой, а не догадкой-бредом, внушенной желающим развлечений Межмирьем.
Сквозь полуопущенные ресницы Джерард видел блики, расходящиеся от бесчисленных троп.
А потом увидел и ЭТО. Алую, тонкую, вздрагивающую ниточку, не тропинку – строчечку, похожую на вышивку Рэми. У себя под ногами. Она всегда была под его ногами. Просто он был очень и очень глуп. И слеп.
И стоило ступить на эту тропку, как стражи завыли. Так воют в деревнях собаки по покойнику. Стражи сетовали о добыче, которая ускользнула навсегда. Межмирью доступны все ритмы и лады, кроме ритма живого человеческого сердца.
Правда, тварь? Хоть ты тресни, но я иду!
Сам по себе.
Кстати, спасибо, Ашхарат. Не оставь ты меня здесь, я и не догадался бы, каким даром обладаю и каким сокровищем пытаюсь пренебречь.
Зевнув, Ашхарат потянулся всем телом и тут же, стоило ему поднять ресницы, как у ложа возникли слуги и служанки. Скривившись, он тут же прогнал всех. Надоели. Лучше приведите мне ту, которой я здесь не вижу.
«Не вижу, но слышу», – подумал Ашхарат, когда резкий, высокий, пронзительный визг достиг его ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Ашхарат будет испытывать свою гостью, пока не доберется до сути. Кривые ножи – оружие ловцов жемчуга – варварское средство, но ведь так хочется добыть жемчужину.
Даже ценою жизни самой ракушки. Проснись, змейка.
Она проснулась. Еще бы! Приказ был очень тверд. Как и все приказы полубога.
Рэми зевнула, потом увидела свое новое облачение и в ужасе вскрикнула.
– Тебе не нравится? – осведомился Ашхарат.
– Кто… меня… платье… где?
– Я тебя переодел. Тебе не нравится?
Рэми икнула, прикрыла рот рукой. И на запястье мелодично звякнула парочка браслетов.
– Ой, – прошептала девушка. – Ой, это…
– Это тоже твое. Пойдем, наконец? Мне надоело ждать, пока ты проснешься. Я вообще не люблю ждать. Запомни это, пожалуйста.
И, взяв за это тонкое (раз нажми – сломаешь), перехваченное дареными драгоценностями запястье, маг настойчиво потянул Рэми за собой, прочь из защищающей прохлады и спокойного полумрака дворца.
– Смотри, змейка!
Самое красивое зрелище на свете – закат в пустыне. Она оценит? Да где уж ей, но, может, научится со временем.
– Рэми, – сказала она. – Меня зовут Рэми.
– Ашшх-Арат-Змеелов, – на всякий случай повторил он ей. У этой кареглазой плохая память.
– Почему Змеелов?
Удивление у нее вяловато, наверное, последствия испытанного шока, но раз уж она спрашивает… Об этом его еще никто не спрашивал, и Иноходец тоже, хотя наверняка не знал.
Ашшх-Арат закрыл глаза. Медленно покачался из стороны в сторону, улавливая направление ветра.
И позволил солнцу, текущему в жилах, свободно выйти наружу…
Два солнца горело теперь в этой пустыне. Но одно уже не выдерживало конкуренции, клонилось ко сну – свет от Ашхарата был ярче, ласковее.
Если бы эту картину узрел Джерард, который видел не одну пустыню в своей жизни, он бы предположил, что тепло, идущее от тела мага, заставляет черную горючую жидкость выступать на поверхность песков подобно тому, как пот выступает на человеческой коже. И она ручейками начинает стекаться к этому теплу.
Джерард был бы логичен и даже поэтичен, но неправ.
Рэми ни разу не бывала нигде, кроме Сеттаори, но истину уловила мгновенно.
Кобры. Гадюки. Змеи всех видов и всех названий. Длинные, короткие, толстые и тоньше нити, яркие и серые, быстрые и лениво-медлительные, с разной скоростью, с разным шипением или вовсе беззвучно, но именно они, создавая иллюзию ручейков, сползались сейчас к Ашхарату со всех сторон. Он просто стоял, даже открыв глаза, улыбался немного сонно, и Рэми, проглотив колючий, как еж, ужас, все-таки заметила, как он в этот момент красив.
В эти три минуты она боялась только змей, но не Ашхарата.
Потом счастье кончилось.
Ашхарат перестал лучиться теплом и светом, что-то выкрикнул, хлопнул в ладоши – и змеи исчезли.
– Я ответил на твой вопрос? – сказал он, поворачиваясь к Рэми.
– Д-да, – запинаясь, ответила она. – Ты маг?
– Я маг, змейка. Но помимо всего прочего – я им брат.
Снулая, пригревшаяся, сытая кобра на ожерелье Ашхарата приподняла красивую голову и приветственно мелькнула черным раздвоенным языком в сторону Рэми. Опоздала, сестренка. Все остальные уже поздоровались. Эх, соня.
На этот раз Рэми благополучно успела продержаться в обмороке до самого рассвета. Все это время магу было нестерпимо скучно, и он просто не знал, куда себя деть. Но все-таки совершил полезное действие, продумав следующий день. Ах, как жаль, что личное время Иноходца в Межмирье бежит гораздо быстрее, и там прошло всего лишь несколько часов. Интересно, он жив? Ашхарат несколько раз вслушивался, и музыка подсказывала – жив.
Невольная гордость охватывала Змеелова. Надо уметь правильно выбирать себе врагов!
Джерард был жив, но измотан. Ему так и не удалось отойти от границы, а стражей не становилось меньше. Возможно, на самом деле они – бессмертные порождения Межмирья, такая же иллюзия, как и все остальное? И Иноходец тоже иллюзия, только приглашенная. Гастролирующая.
Чем яростнее он сражался, тем безумнее становился захлебывающийся ритм его сердца, и тем больше стражей приходило. Ведь это будет продолжаться бесконечно! От них не скрыться ни на одной тропе, ибо все тропы принадлежат Межмирью. У каждой тропы есть своя мелодия, но и они тоже сочинены Межмирьем. Гениальный, но завистливый композитор – не желает слышать тут никаких звуков, кроме собственных.
У каждой тропы своя мелодия.
Джерард остановился, просто застыл, не взирая на рычащих вокруг тварей.
У каждой мелодии – есть своя тропа? У каждой?
Ах, ты шельма!
Неужели все это время я потерял зря?
Нет, не зря. Оно было необходимо, чтобы понять. Чтобы признать ситуацию безвыходной, а потом найти этот лежащий на поверхности ключ.
Находившийся в нем самом. Проклятая розовая, бесстенная уродина! Глупое, ревнивое чудовище! Все до меня, и Эрфан, и учитель его Аральф, свято чтили твои «традиции», и верили, что сердце – гибель для Иноходца, а потому избавлялись от этой «гибели» беспрекословно.
Сердце Иноходца – гибель для тебя, уважаемое! Тайный ход, которым пробираются в крепость захватчики, а потом становятся королями.
Червоточина в яблоке. Ну, принимай червячка!
Джерард вздохнул и, стараясь не слишком отвлекаться на прыгающих стражей, начал успокаиваться. Ему нужно было услышать четкий ритм собственного сердца. «Ритм сердца – гибель для Иноходца. Ты шагнешь мимо тропы и навеки исчезнешь». Да. Мимо любой тропы – да. Кроме своей единственной.
Дай мне Гард, чтобы это оказалось правдой, а не догадкой-бредом, внушенной желающим развлечений Межмирьем.
Сквозь полуопущенные ресницы Джерард видел блики, расходящиеся от бесчисленных троп.
А потом увидел и ЭТО. Алую, тонкую, вздрагивающую ниточку, не тропинку – строчечку, похожую на вышивку Рэми. У себя под ногами. Она всегда была под его ногами. Просто он был очень и очень глуп. И слеп.
И стоило ступить на эту тропку, как стражи завыли. Так воют в деревнях собаки по покойнику. Стражи сетовали о добыче, которая ускользнула навсегда. Межмирью доступны все ритмы и лады, кроме ритма живого человеческого сердца.
Правда, тварь? Хоть ты тресни, но я иду!
Сам по себе.
Кстати, спасибо, Ашхарат. Не оставь ты меня здесь, я и не догадался бы, каким даром обладаю и каким сокровищем пытаюсь пренебречь.
Зевнув, Ашхарат потянулся всем телом и тут же, стоило ему поднять ресницы, как у ложа возникли слуги и служанки. Скривившись, он тут же прогнал всех. Надоели. Лучше приведите мне ту, которой я здесь не вижу.
«Не вижу, но слышу», – подумал Ашхарат, когда резкий, высокий, пронзительный визг достиг его ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63