– Пять секунд, мистер Контрелл.
Все равно дольше это не продлилось бы. Точно в момент окончания песни он заговорил в микрофон, полностью держа себя в руках, если не считать того, что он весь истекал потом.
– Привет, Скотт, – он говорил живо, полным здоровья голосом. – Такое удовольствие – завалиться сюда, к тебе, вот так запросто. Я ведь уже давно твой горячий поклонник.
Я нажал кнопку «запись» на пульте, внося тем самым свой вклад в историю рока.
– Ты льстишь мне, Деннис. Ну, я-то, конечно, был твоим поклонником еще до того, как родился. Как известно большинству моих слушателей, мне всего лишь шестнадцать, и я ужасно похож на Мэтта Диллона.
– Я бы сказал, скорее, на Ричарда Гира.
– Да-да, у меня его рот. Давно хочу вернуть ему, да все как-то забываю, – мы оба рассмеялись, Деннис – чуть сбивчиво, но в целом искренне и тепло. Большой Уилли остался за дверью – приводил в порядок содержимое кожаного футляра для маникюрных инструментов.
– Деннис, а ведь «Люби меня этой ночью» была для тебя настоящим прорывом, да?
– Именно так, Скотт. До этого я писал почти один хлам.
– Ну, за исключением «Ангела с хайвея»…
– Нет, эта песня – тоже дерьмо, Скотт. Вернее, не сама песня, а конкретно это ее исполнение. «Beehives» – это же было просто пустое место. Три шлюшки, засаленные дешевки в чирьях, откуда-то из Ла Хабра или вроде того. Они даже петь не умели. Об этом мало кому известно, но большую часть вокала при записи я сделал сам; Бог дал мне фальцет, вот я и изображал девчачий голос. В отдельных местах я все же пустил основную вокалистку, даже не помню уже, как ее звали. Омерзительная девица. Сука сукой. Когда-нибудь я снова запишу эту песню, и уж на сей раз сделаю все как надо.
Он произнес все это таким очаровательным тоном, что поначалу было трудно осознать, что же именно он сказал. Я надеялся, что ни одна из бывших «Beehives» сейчас не слушает нас, торча на посту надзирательницы женской тюрьмы или куда там занесла каждую из них судьба.
– Я так понимаю, ты недавно вернулся к работе?
– Да, вернулся. Но на самом деле, вопреки слухам и порочащим легендам, я никогда и не оставлял ее. Однако во мне появилось что-то от перфекциониста, – и снова тот же искренний смех веселого хозяина студии. – Над последней композицией я работал пятнадцать лет.
– Вот это должна быть запись!
– Так и есть. Скажу тебе честно, это самое лучшее из всего, что я написал за свою жизнь.
Я почувствовал, что пора сменить тему:
– Музыкальные сессии, на которых создавалась «Люби меня этой ночью» легендарны…
– Да, Скотт, да! Их по праву так называют. Все приходит одной мощной волной. Мы пришли на студию вообще без ничего. У нас был только ящик пива «Burch Bavarian» и две пачки каких-то булочек, насколько я помню, – дружеский смех. – Спустя шесть дней мы выдали все, что когда-либо исполняли «Stingrays». Это получилось сразу, само собой, все их песни до единой. Мы не смогли повторить это. Пытались, но ничего не получилось. Пришло – и ушло.
Он вперился взглядом в черную дыру.
– Но, конечно, на самом деле не ушло совсем, – сказал я. – Ведь вы зафиксировали все это на виниле.
– Верно, верно, – он тоскливо заулыбался. Я почувствовал жалость и сострадание к нему.
– И были ведь еще более великие триумфы. Вот «Vectors», одна из самых плодотворных серф-групп шестидесятых.
– Да, я сделал их тем, чем они были, – он сказал это без всякой иронии.
– И, разумеется, настоящая вершина творчества Контрелла – Луиза Райт и композиция «Прилив волны огня».
– Да, – бодро сказал он, – эта запись уничтожила меня. Когда я выбрался из этого, я был не более, чем обугленным хрящиком.
– Я так понимаю, что эти сессии и сами по себе были чем-то совершенно невероятным.
– Конечно, Скотт, и еще как! По-моему, я тогда потратил три дня, пытаясь улететь в Хор Лагеря Мормонов…
Я засмеялся. Он – нет.
– А вокруг были люди, они бегали туда-сюда, вкалывали посменно, и большинство – лучшие музыканты города.
– Да, я чувствовал себя как Адольф Гитлер в бункере, пытавшийся оттуда организовать оборону Берлина. Ну, нетрудно, думаю, вспомнить, чем это для него закончилось, – добродушный смех. – Кругом гремели взрывы… в головах людей. Кровь на стенах… набрызганная из шприцев. Кровь, льющаяся по мускулистым рукам гитариста. Ударник зациклился на своем члене…
В три часа утра многое может сойти с рук, но я решил, что лучше будет прервать его:
– А почему бы нам не поставить эту историческую пластинку прямо сейчас?
Песня начиналась громким ревом – словно океан накатывается на побережье. Затем этот звук как бы сместился, словно его затянуло в какую-то трещину – пластинка была порядком поцарапана. Когда вступила Луиза Райт, ее дразнящий, молящий голос перехватило, словно она запела на виселице в тот самый миг, как упала крышка люка. Слушать это было невозможно. Я поднял иглу.
– Извините за этот бардак, ребята. Малость перепутал. Похоже, это хор аутичных детишек – чертовски интересно, но на музыкальную запись не похоже.
Деннис рассмеялся – так, будто он совершенно не понял, что тут такого смешного, но всего лишь старался быть вежливым.
– Возможно, это из повторного выпуска, Скотт. На дешевом виниле. Вот половина проблем сегодняшней индустрии звукозаписи.
– А другая половина?
– То, что я был… очень занят.
Мы с ним рассмеялись. Так мы и просидели всю ночь, ставя все, что приходило мне на ум – из антологии Контрелла «Золотые годы», из альбома «Величайшие хиты «Stingrays», несколько простеньких ранних записей, которые он кому-то там посвятил, здесь маримба, там вокал. Между музыкальными отрывками я расспрашивал его обо всем, что взбредало в голову, и он отвечал с той же преувеличенной сердечностью, которая слушателям наверняка должна была казаться абсолютно искренней. Надо было видеть, как он взмок от пота, заглянуть в суженные, как булавочные головки, зрачки, чтобы понять, что на самом деле он был на грани обморока.
Думаю, я догадывался, что в шесть это все не закончится. Какая бы экзотическая комбинация стимулятора и наркотика ни циркулировала сейчас в его крови, он встретил рассвет с видом вампира, с иммунитетом к солнечному свету.
– Поехали обратно на пляж, – предложил он, когда я закончил эфир. – Позавтракаем, – он улыбнулся, его обветренная нижняя губа лопнула.
Я сгреб со стола несколько кассет и свой магнитофон «Сони».
Мы вылетели на автостраду Тихоокеанского побережья; Большой Уилли – за рулем «флитвуда», мы с Деннисом – на заднем сидении красно-коричневой кожи. Мы немного поболтали, Деннис был мил и дружелюбен.
– А ведь ты слушал ту кассету, да? – вдруг выдал он льстиво и вкрадчиво – и застал меня врасплох.
– Ага, только самое начало. Пока не понял, что это ошибка.
Он улыбнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93