Чак – я был практически уверен, что это именно Чак. Его зубы были оскалены, хотя, как и раньше, казалось, что он не может ни зарычать, ни залаять. Единственное, что было слышно – его адское дыхание.
Я предельно осторожно попятился к двери Шарлен, громко прокашлялся и наконец позвал «Эй! Э-эй!..».
Она распахнула дверь; ее черная футболка – на ней красовалась старая фотка Джеймса Брауна – едва прикрывала промежность.
– По-моему, у меня тут с вашим двортерьером маленькое затруднение, – сказал я; и она тут же окликнула пса:
– Чак! – Хлопнула в ладоши. – А ну пошел вниз! Вниз! Плохая собака! – Она командовала резко, но говорила хриплым шепотом. – Чак, пошел вниз!
И двинулась за ним сама, оттесняя его к лестнице. В какой-то момент он обернулся к ней и молча оскалился. Это разозлило ее, она буквально прыгнула на пса. Он бросился от нее к лестнице, на верхних ступенях остановился, еще раз обернулся и вроде бы пристально на нее посмотрел, но затем все же пошел вниз, надменно и неторопливо.
Она вернулась к двери в комнату, обдав меня запахом сладких духов и мыла:
– Ты как, цел?
– Ага. Я искал туалет.
– Вон там, – она указала взглядом в другой конец коридора. – Как ты себя чувствуешь?
– Дерьмово.
– Ну да, и выглядишь так же.
– Спасибо. Ты тоже.
Она улыбнулась:
– Ты очень мил, – побарабанила пальцами по дверному косяку.
– Как и твои духи. Они как-нибудь называются?
– Ага. «А ну-ка пропусти», – она уже закрывала дверь. Я пробежался пальцем по ее руке, вверх, под рукав футболки.
– И майка твоя мне нравится.
– Спасибо, – она убрала мою руку. – Хочешь, подарю?
– А как же.
– Тебе она, наверное, будет маловата.
– Проверить можно только одним способом. Снимай ее.
– По-моему, я выгнала не того кобеля.
– Ничего не могу поделать. Я фанат Джеймса Брауна. Он играет огромную роль в моей личной мифологии.
– Не рассказывай. «Night Train» уже давно по радио крутили, когда ты первый раз с девушкой переспал.
– Я тогда слушал «Go-Gos».
– Думаешь, я тебе поверю?
– На самом деле я все еще девственник.
– Ты перевозбудился, весь горишь. Иди-ка обратно в постель.
– Я не хочу спать.
– Нет, хочешь.
– Но не в детской.
Она пришла в замешательство:
– Он разместил тебя в детской?
Я сунулся было в дверь по направлению к ее кровати под розовым покрывалом:
– Вот эта койка вроде поуютнее.
Она преградила мне путь:
– Когда вся передняя спинка будет в твоих мозгах, какой уж там уют.
Я подался назад:
– А где сейчас твой муж?
Она указала на дверь в середине коридора:
– Он сейчас в ауте.
– В ауте? Не слышал этого выражения со времен Алтамонта.
– Ну, я, вообще-то, расставшееся с иллюзиями «дитя цветов» – сам знаешь, что это такое.
– Да ты никогда среди «детей цветов» не была.
– Верно, не была. У меня все время уходило на то, чтобы отгонять молодых и озабоченных, вроде тебя.
– Я уже не молод.
– Это видно. Я тоже.
– Ну так почему бы нам не открыть бутылочку «джеритол» и не устроить вечеринку?
– Ты что, так сильно хочешь умереть?
– Именно. Я Чарльз Бронсон рок-н-ролла.
– Ага, ну да, а я тогда – Грета Гарбо. Так почему бы тебе не сделать нам обоим одолжение и не свалить отсюда на хрен?
– Гарбо никогда так не выражалась.
Она улыбнулась:
– У тебя ширинка расстегнута.
Как же, так я и купился на это, еще чего!
– У меня она всегда нараспашку.
– Знаю, – и она закрыла дверь.
Я посмотрел на ширинку – она действительно оказалась расстегнута, мой рычаг был у всех на виду. Надо же, а я и не знал. Наверное, он забавно «иллюстрировал» мои попытки изобразить напор. Не потрудившись застегнуться, я хладнокровно направился по коридору, представляя себя Ивом Монтаном.
Минутой спустя я стоял перед унитазом, руки в боки, отливал, рисуясь – и тут послышались их голоса.
– Ты, гребаная вонючая блядь!
– Нет, Деннис! Милый, ну пожалуйста…
Громкий звук тяжелой оплеухи.
Дверь распахнулась, ручка ударила в стену. Шаги – кто-то бежал по коридору. Голос Денниса: «А ему я яйца оторву!».
Вся моя рисовка испарилась, а сердце мгновенно провалилось в пятки. Засовывая свой инструмент в штаны, я осторожно выглянул.
Коридор был пуст, но дверь спальни Денниса была открыта. Он был там, выдвигал ящики комода, лихорадочно искал что-то.
Я вышел и увидел Шарлен – она была в своей комнате; подперев рукой подбородок, изучала саму себя на телеэкране. Увидев меня, она отчаянно замахала мне рукой – назад, назад.
Я услышал щелчок взводимого курка, оглянулся и увидел Денниса в дверях его спальни.
Обеими трясущимися руками он держал никелированный «магнум-357», и в своих мешковатых жокейских шортах был похож на рассерженного ребенка – малыша с рельефными подкожными рубцами, вздымающимися на обоих предплечьях, как вздымаются Анды в Чили. Дуло смотрело на меня, а вот его взгляд словно выискивал что-то такое, чего здесь не было.
– Что она тебе сказала? – спросил он.
– Деннис, нет! – вскрикнула Шарлен. – О Боже…
Я нырнул в детскую одновременно с тем, как он выстрелил. Я хлопнулся на пол, и шесть пуль прошли мимо, их свист отдался мерзкой ломотой в костях. Изрешеченная колыбель покачивалась надо мной на своем подвесе. Из-за выбитого стекла включилась сирена. Она пронзительно вопила, а я корчился на полу, высматривая кровь. Крови не было. Послышались тяжелые шаги, и появился Большой Уилли, бегущий вверх по лестнице; его толстое пузо нависало над узкими красными плавками.
Деннис уже смеялся, безвольно опустив руку с пистолетом; я никогда еще не слышал такого вымученного смеха. Большой Уилли скользнул ему за спину и отобрал у него оружие ловко и профессионально, как будто уже много раз проделывал это.
Шарлен застыла в дверях своей спальни, зажав ладонями рот.
Большой Уилли сказал Деннису что-то успокаивающее, за воем сирены слов нельзя было разобрать. Губы Денниса зашевелились, но разговаривал он сам с собой или со своим внутренним голосом, а не с Большим Уилли.
– Он очень устал, – проорал мне Большой Уилли, перекрывая вопли сирены. – Тебе лучше уйти.
Да уж, точно. Хороший совет.
Я еще посмотрел, как он уводит обмякшего, что-то бормочущего Денниса в спальню. Потом поднял глаза на Шарлен. В ее глазах словно навек застыло потрясение. Я поднялся. Убедившись, что я жив-здоров, она отступила назад, в свою спальню, и закрыла дверь.
Под завывание сирены я сгреб в охапку свои обувь, рубашку, кассеты с записью интервью и выкарабкался через электрифицированные ворота на свободу. Было еще темно, когда меня, голосующего на автостраде Тихоокеанского побережья, подобрала парочка беженцев от сальвадорских «отрядов смерти» в помятом форде «фиеста».
6
Два дня я провалялся с гриппом. Норрайн приносила мне куриный бульон из закусочной «Кентерс» с улицы Фейрфакс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93