– Я ее понимаю. Лицо у тебя очень славное.
– Так это все, что ты видишь во мне, Шарлен? Просто визуальный объект?
Она залезла мне в джинсы. Сжала мой обнаженный член – я вздрогнул и глянул на счет.
– Нет. Но я бы предпочла тебя, а не Квазимодо.
– Может, зря? Говорят, в постели он хорош. В смысле, совершенно не обязательно на самом деле быть горбатым, пока не…
Меня тяжело стукнули по плечу. Я чуть не подскочил, а подняв глаза, увидел менеджера.
– Боюсь, я вынужден просить вас покинуть наше заведение.
– Да-а? С чего бы это? – поинтересовался я, вытаскивая из брюк рубаху и запихивая под столом член обратно в штаны.
Он бросил взгляд на семью, сидевшую на другом конце внутреннего дворика: мать, отец и двое ребят-подростков. Мама и папа зло пялились на нас. Мальчишки втихомолку ухмылялись.
Я присмотрелся к столу и понял, насколько высоко бриз вздымал скатерть.
Выбравшись, наконец, на Кресцент-авеню, мы оба расхохотались, но я заметил, что Шарлен смущена.
– Я правда не думала, что им будет видно, – сказала она.
– Думала-думала. Знаю я твой тип. Шокировать средний класс. Что угодно, лишь бы было оскорбительно.
– Я просто не подумала.
– Уверен, эти ребята получили травму на всю жизнь.
– Так почему же ты меня не остановил?
– Я хотел. Знал же, что нехорошо. Сверчок Джимини так и твердил мне: нельзя. Но Роберт Планттак и зашелся: о-ох, о-ох!
Она рассмеялась и шлепнула меня.
Я обнял ее за плечи, и мы направились по берегу в сторону казино. Некоторое время шли молча, вслушиваясь в плеск волн.
– Знаешь, я тут подумала, – наконец заговорила она. – Похоже, ты был прав насчет того, что мне нужно заняться чем-то фундаментальным, классическим R amp;B саундом. Вообще-то многое из того, что я написала – как раз в этом стиле.
– Ты что, пишешь песни?
– Конечно – ну, то есть, я хотела сказать, нельзя же столько времени заниматься одним лишь маникюром. Впрочем, эти песни никто никогда не слышал, кроме Денниса. Да и то, в тот единственный раз, когда я ему исполнила свое, он надо мной только смеялся. Сказал, что я… – она отогнала воспоминания. – Пошел он в жопу. Я и так знаю, что некоторые песни были очень даже неплохи. Вот что я хотела бы сделать – собрать собственную группу. Рога трубят и все такое. Ну знаешь, саунд вроде того, что выпускали «Stax-Volt».
В Лос-Анджелесе есть молодые парни, которые классно работают в этом стиле. Блин, а я ведь теперь смогу играть в клубах, только подумать! Ты просто не представляешь – я бы все отдала за прокуренный вонючий маленький клуб с черными стенами. И никаких больше арен, на хрен их. Я хочу спуститься вниз и вкалывать до пота. И теперь я смогу это делать. Я смогу войти в битком набитый клуб безо всяких там психозов. Я ведь закончила курс.
– Закончила курс? – во мне шевельнулось нехорошее предчувствие.
– О Господи, – она говорила все тем же ликующим тоном, – Я же тебе говорила, разве нет? Я закончила курс психотерапии. Лео закончил со мной на прошлой неделе.
– Ты не шутишь? – Мы никогда и близко не подходили к тому, чтобы обсуждать, как Деннис «разобрался» с ее психотерапевтом.
– Не-а. Так неожиданно вышло. Вот что привело меня к тому, что пора наконец решаться жить самой. Он позвонил мне из клиники…
– В которой работает?
– Нет-нет, работает он у себя, у него дом на Поинт-Дьюм. Он лег на какую-то небольшую операцию. То ли геморрой, то ли еще что. Но, Скотт, он сказал, что мне больше не нужно к нему приходить. Потому что я перешла наконец невидимую грань.
– Невидимую грань?
– Ага. Понимаешь, он постепенно десенсибилизировал меня, чтобы я могла делать все больше и больше без приступов. А когда переходишь невидимую грань, весь этот процесс уходит в подсознание и продолжается там, пока не настанет полное освобождение. Он сказал, что не говорил мне об этом раньше, потому что тогда я постоянно выискивала бы эту грань. Но я наконец перешла ее! Жуть, правда?
– Угу, – давно уже улыбка не была для меня такой болезненной. – Это здорово.
– Еще бы. Это по-настоящему здорово. Это значит, что я могу делать все, что угодно! Могу стоять в очереди, могу ехать в переполненном лифте. Или петь в клубе. Делать все, что раньше так пугало меня. Ты понимаешь, что это такое для меня, как много значит?
В ее глазах стояли слезы.
– Очень даже понимаю, – я обнял ее. – Я и мечтать о таком не мог. – Мне было жутко от того, что я знал: ее радость основана на лжи, но я не собирался рассказывать ей об этом, ни в коем случае. Какого черта? Если она поверила, что ей стало лучше, может, так и будет на самом деле.
– Конечно, «совсем избавилась» – это пока что сильно сказано. Мне нельзя пытаться делать все, чего я боялась, сразу – он меня предупредил. Но если я буду двигаться вперед потихоньку…
– Отличная новость.
Фраза прозвучала не совсем как надо; я испугался, что она поймет, о чем я думаю на самом деле. А может, она и сама подозревала правду. Ее реакция… это была не просто радость, в ней появилось что-то маниакальное.
– Я хочу сказать, он закончил со мной, ты можешь в это поверить? Он просто молодчина, нет, на самом деле. Когда это ты последний раз слышал о психотерапевте, который завершил бы работу с пациентом? Обычно они тянут из него деньги годами. Конечно, счета шли к Деннису, но все же…
Мы уже подходили к казино, и она сменила тему:
– Боже мой, до чего роскошное здание. Я так люблю старые постройки вроде этой. Мы можем как-нибудь попасть внутрь?
– Вряд ли. В это время года оно закрыто.
– Подожди, вон вроде уборщик, – она застучала в стекло:
– Эй!
В дальнем конце большого холла в стиле «арт деко» я разглядел черного парня со шваброй.
– Шар, – я чувствовал странную неловкость, меня несколько смущало ее дикое настроение.
– Ой, да ладно тебе, – отозвалась она. – Не будь такой вредной жопой. Он нас впустит. Вот он уже идет.
Уборщику было лет пятьдесят, и похоже было, что почти на все он класть хотел. Выудив откуда-то связку ключей, он отпер двери.
Но прежде чем он успел хоть слово сказать, Шарлен умоляюще затараторила с самым скверным французским акцентом, какой я когда-либо слышал:
– О, пожалуйста, месье, мы знаем, что вы закрыты, но не могли бы вы сделать исключение? Мы приехали издалека, из Франции, только затем, чтобы увидеть это восхитительное казино.
Он поглядел на меня, словно спрашивая: «Она под кайфом или как?»
– Франция, да? По мне, выговор как на Пико-Ривера.
– Oui, oui, – ответила она. – Пико-Ривера. Да, пожалуйста.
Я смущенно посмотрел себе под ноги, посмеиваясь про себя.
– Ну, блин, ладно, вроде, нормально, – и уборщик поманил нас внутрь, а сам вернулся к швабре и ведру. – Только не вздумайте тут какой-нибудь хренью заниматься, – крикнул он нам после короткого раздумья; голос его отдавался эхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93