– Угу, тут ты, наверное, права, пожалуй, если б я тебе зубы выбил, ты бы и сейчас была со мной.
– Черта с два. А знаешь, почему?
– Потому что я в постели никакой?
– Именно. Ни хера трахаться не умеешь.
Я рассмеялся. Она была так патетична.
– Ну в таком случае тебе полагается «Оскар» за лучшее изображение страсти со времен Джейн Фонды в «Клют».
– А не пошел бы ты в жопу?
– Какая прелесть! По-моему, именно так говорила Лоретта Янг в «Рамоне»?
– Пошла ты сама в жопу, вонючая свиная пиз…
И вдруг где-то рядом с трубкой послышался голос Денниса, громкий, безумный:
– Что ты делаешь? С кем говоришь?
– Это М-м-мэри Уэллс… – заикаясь от страха, пролепетала она, и он вырвал трубку у нее.
– Алло! – рявкнул он.
Я повесил свою трубку.
12
Вот и все. Кончилось. Я не собирался плескаться в чьем бы то ни было дерьме. Да пошла она, и паяльную лампу ей в жопу.
Я вышвырнул ее из головы. Почти неделю я считал, что все осталось позади.
На деле же я пахал как ненормальный: разрабатывал дурацкие проекты, делал миллиарды дурацких звонков, и занимался подобной чушью – всем, чем угодно, лишь бы не давать себе думать. Я смотался в бар знакомств на Беверли-Хиллз, в среду притащил домой распечатки звонков в студию, вызвал на дом агента по недвижимости в четверг. В пятницу остался дома, дрочил три раза.
Спать я не мог, нервы были на пределе. Звуки раздражали. Музыка, которая мне нравилась, воспринималась как дребезжащий треск – как слушать Брюса Спрингстина по дешевому приемнику. Я начинал чувствовать себя, как комок нервов, капитально подсевший на «скоростняк» – аж подпрыгивал, стоило кому-то за стеной кашлянуть. Прямо как Деннис.
Я стал избегать Нила, голоса своего разума. И уж точно не собирался рассказывать ему о том, что звонил Шар. Я и так знал, что он по этому, поводу скажет. И еще не хотел говорить, что после недельной передышки моя одержимость вернулась; да говорить и не надо было. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы понять это, лишь поглядев на меня.
Когда я вспоминал тот телефонный звонок, я вновь чувствовал ненависть к ней. Но думая о чем угодно еще, по-прежнему испытывал множество совсем других чувств.
В один, из дней, когда я сидел в «Тропикане» и думал о чем угодно, Нил позвонил сам. Он был в хорошем, веселом настроении, усугубившем мою и без того тяжкую депрессию. В конце концов он упомянул встречу выпускников, о которой я совершенно позабыл. От самого этого выражения («встреча выпускников») и того, как эту встречу нарисовало мое воображение, меня самым натуральным образом затошнило.
– Похоже, я собираюсь пропустить это событие, Нил.
– Пропустить? То есть как это? Ты же обещал принести пластинки.
Вот это меня встревожило:
– Я никогда такого не обещал.
– Разве Гейл Спайви тебе не звонила?
– Нет. В жопу Гейл Спайви, – мрачно сказал я.
– Ну, это я пытался. Господь свидетель, пытался, – он издал быстрый смешок в стиле вегасовских комиков, но тут же глубоко вздохнул, переходя к тону «будем серьезными людьми». – Что с тобой, Скотт? Даже после истории с той прелестной мордашкой…
– Нил, не хочу грубить, но у меня тут в разгаре тренировка с Джейн Фондой, понимаешь, о чем я? А ты сбиваешь меня с ритма.
Я словно увидел, как он снисходительно улыбается:
– Ну тогда ладно, приятель. Но на встречу приходи. Как ни крути, еще половина твоих проблем на тебе висит. Ты с ними еще не расстался. А там оторвешься всласть. Жизнь продолжается, дружище. Пока.
На следующий день мне позвонила Гейл Спайви. Я сразу узнал ее голос, словно и не было всех этих лет: этакий «мышкетерский» полуистеричный голосок. Мне она запомнилась эльфийски-пикантной, в нарядном розовом платье – и почему-то этот образ был связан с сырным запахом пиццы, выблеванной на сиденье стоящего на станции вагона. Может, однажды на свидании «двое на двое» ее стошнило? Некоторые события утрачиваются навсегда.
– А я все собиралась тебе позвонить, Скотти, – и она принялась взахлеб, с неестественным энтузиазмом рассказывать о встрече выпускников, о каких-то людях, чьи имена мне уже ничего не говорили, и под ее пересказ их нудных историй я принялся выковыривать из-под ногтей грязь. В конечном счете все должно было вылиться в самый паскудный, скучный и душный вечер, который только можно было себе представить. Но когда она спросила, не могу ли я принести что-нибудь из музыки нашей юности, я ответил с тем же, что у нее, фальшивым энтузиазмом, словно работал в самые ходовые эфирные часы на студии KRLA в программе «Топ 40» в году этак шестьдесят пятом:
– У-у! Классная идея, Гейл. Обязательно, крошка. Не подведу.
– Ой, как здорово! – взвизгнула она, словно победитель ТВ-игры. – Просто я же знала, что у тебя полно старых пластинок, ну раз ты ди-джей, и вообще. Мы с Перри слушаем тебя всякий раз, как выпадает возможность.
Ну и врушка же ты Гейл, надо же. Держу пари на левое яичко, что в твоем «вольво» на какую кнопку приемника не нажми – все настроено на мягкие мелодии Кристофера Кросса.
– Да, у меня с тех времен много чего осталось, – сообщил я. – Например, женских групп полно. «Marvelettes», «Ronettes». «Etteettes». Ну, конечно, «Beehives»… и Би Джейс Кэти и «Coke Bottles». Да, вот уж крутая была группа.
Прямо слышно было, как ее всю корчит:
– Уверена, что бы ты ни принес, это будет то, что надо. Что ж, очень жду встречи с тобой. Ах да, чуть не забыла. Мне нужно будет имя твоей жены для нагрудной таблички…
– Я приду без жены, Гейл. Миссис Кокрэн погибла под колесами разгоняющегося школьного автобуса всего лишь на прошлой неделе.
– О Господи!
– Да, чудо какая жуть. Но так ей было предначертано, – я почувствовал пустоту внутри. – Гейл? Это шутка. На самом деле мы с моей миссис дошли недавно до рукоприкладства. Но я повел себя как настоящий мужчина и подал судебный иск на все ее сбережения, до последнего цента. Ну ладно, давай серьезно. Мне вот нравится мысль пригласить Черил Рэмптон. Ты ведь помнишь Черил, да? Может, у тебя по какой-нибудь случайности есть ее адрес?
Последовала такая долгая пауза, что за это время она могла бы успеть позвонить по другой линии своему психиатру, получить совет, помедитировать, налить стаканчик, сходить в сортир и написать Энн Лэндерс.
Я уж даже перестал воображать ее реакцию. Когда она, наконец, ответила, ее голос был полон скорби, как в телесериале, что звучало совершенно нелепо:
– Все это так печально, верно? Ей было ради чего жить.
Да ну? Чтобы ее оттрахали еще девятьсот парней? Мы говорили об одном и том же человеке? Может, она понимала что-то, чего я не замечал, например, что Черил предстояло блестящее будущее члена Верховного Суда или ядерного физика, а то и астронавта. Первая шлюха на орбите.
– Да, это уж точно, – подхватил я ее телефонную скорбь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93