– Призрак Гая Ломбардо всяким дерьмом не интересуется.
– Спасибо, месье. Вы настоящий джентльмен.
Я взял ее за руку и повел на второй этаж:
– Нам вот сюда, наверх.
Огромный зал был пуст и тосклив, слабо пахло заплесневелыми кушаками. Я отдернул одну из тяжелых занавесей «арт деко», что закрывали окна и почти все стены. В лучах солнца заплясали пылинки. То же самое я проделал еще с несколькими оконными занавесями, пока зала наконец не заполнилась светом – пока море света не затопило нас. Паркет засверкал.
– Боже, это потрясающе, – проговорила Шарлен. – Так жалко, что дерьмо вроде этого когда-нибудь сгинет, правда?
Я засмеялся:
– Еще как.
Она вся сияла. Солнечный свет пронизывал ее волосы и окутывал сиянием линии ее грудей, соски под ее сегодняшней голубой блузкой – и этот цвет не совпадал с голубым цветом ее глаз, но дополнял его. Она снова улыбнулась мне, так же, как за завтраком – теплой, лукавой, намекающей улыбкой. Намекающей лишь на одно; чуть удивленной улыбкой Дитрих, а я был ее одержимым недотепой-профессором, ее лежащим ниц рабом, рабом любви.
Пуская слюнки, я подполз к месту для музыкантов – ну ладно, ладно, немного преувеличиваю, на самом деле я подошел туда, где сейчас стоял на полу небольшой «Панасоник» уборщика. Включил. Разнесся голос Майкла Джексона. Не совсем то. Крутил настройку, пока не наткнулся на «Roxy Music», их томно-романтическую композицию «Avalon». Судьба.
– Потанцуем?
– Конечно, – легко согласилась она и закинула руки мне на плечи.
И как только она это сделала, я ощутил прилив нежности, словно бабочки разлетелись из глубин моего живота, а может, это было сердце – этого физического наслаждения я не испытывал очень, очень давно.
– У тебя сегодня другие духи, – сказал я. Сегодня запах был не дешево-фруктовый, а более тонкий, более мягкий. Не намного. Но вполне достаточно, чтобы я прикусил губу, не желая завыть как пес.
– Ага. Тебе нравится?
– Очень. – Музыка эхом разносилась по залу; мы задвигались в танце.
Некоторое время мы просто танцевали, а музыка накатывала на нас, словно прохладный соленый бриз. Потом я поцеловал ее в пятнышко солнечного света и понял, что никогда не буду пресыщен ею, никогда. Боже мой, как она была прекрасна. Ее стоило ждать, стоило ждать всю жизнь. Я поцеловал ее шею, потом сладкие розовые губы. Мой член отвердел и упирался в нее при каждом движении. Я расстегнул на ней блузку и целовал ее груди, а она издала глубокий горловой звук, который был бы дешевкой, фальшивкой, исходи он от кого-то другого. Ее рука опустилась и через штаны окала мой член. Я поцеловал ее жаркий рот.
Я был уверен, что уборщик прав, и что этот Гай Ломбардо наблюдает за нами. Но я был уверен, что он улыбался нам, улыбался одобрительно, глупо и сентиментально – а мы погружались в любовное оцепенение.
Вечером я тушил мясо на ужин – первый раз за многие месяцы взялся за готовку. Пока я возился на кухне, Шарлен уселась за пианино в гостиной и заиграла. Пианино было старенькое, расстроенное, и я был изумлен тем, как хорошо ей удавалось играть. Она была еще более разносторонней, чем я думал. Сыграв буги, она запела: «Что бы ни случилось… с тем, кого я знала…»
Я рассмеялся, узнав «Remeber (Walking in the Sand)», старый хит «Shangri Las». Она пела безупречно, голос был силен и неотразим.
Потом она запела «The Night Before», раннюю песню «Beatles», которая всегда была одной из самых моих любимых. Странно зловещая, резкая, горькая, она по-прежнему «цепляла», в отличие от многих других приторных песенок «Beatles», которые давно уже устарели. От этой композиции Шарлен перешла к ритмичной, незакомплексованной «Beat Me to the Punch» Мэри Уэллс; изображая сонное, тягучее произношение черных, но забыла слова второго куплета, и мы оба захохотали, и смеялись до изнеможения.
– А вот тебе еще одна, из Нью-Джерси, – сказала она, и я внутренне сжался, готовясь услышать хрип в стиле «Four Seasons», но она запела «Point Blank» Спрингстина, и окончательно разбила мне сердце. От ее голоса у меня сердце чуть не зашлось тяжелыми ударами. Эта песня идеально подходила ей. Если б выпустить ее синглом, она могла бы за одну ночь восстановить карьеру Шарлен. Как всегда, последний куплет ударил по мне. Как всегда, перечисление шансов встретить прежнюю любовь напомнило мне о Черил; а в исполнении Шарлен это было просто невыносимо. Словно пела сама Черил. Я так глубоко погрузился в песню, что почти не задумывался, почему она так же много значит для Шарлен.
Потом она вернулась лет на двадцать назад, к композиции Лесли Гор «You Don't Own Me», и я ухмыльнулся, уверенный, что она выкопала из памяти эту затасканную песню в качестве шутки, чтобы приподнять настроение. Или черного юмора. Трудно было не заметить серьезное отношение к словам, так же хорошо подходившим к описанию ее собственного брака, как и к воображаемому затруднению Лесли.
Следующая выбранная ею песня меня встревожила. «Hurt» Тими Юро – возможно, эта песня была квинтэссенцией романтических страданий всех времен. Это должно было быть шуткой, верно же? Но, добавляя вино в сковороду с мясом, я хорошо видел ее лицо – в ее глазах блестели настоящие слезы. Она подошла к строчке «Мне больно… больше, чем ты… можешь представить…» – и, Боже мой, слеза на самом деле покатилась по ее щеке.
«Мне так больно… – продолжала она стенать, – потому… что я до сих пор люблю тебя».
Нет. Этого не могло быть. Она не думала о нем, этого не могло быть, нет. Но с другой стороны – а если да? У них ведь было очень много общего в самом начале, разве не так? Может, теперь шел отлив, возвращение – и так, пока не закончилась песня, В этом ведь был смысл, да? Мне пришлось признать за ней право пройти через то, через что она считала нужным пройти. И все же меня это пугало. Эмоции женщин порой бывают совершенно непредсказуемы.
Наконец она допела «Hurt» и сделала коротенькую паузу. Если бы это был какой-нибудь концерт, я бы обязательно вставил в этом месте что-нибудь оптимистическое, например, «Brown Sugar» или какую-нибудь бодрую мелодию Дорис Дэй, чтобы все поголовно слушатели не изодрали себе запястья в кровь. Но у нее настроение катилось под гору, и останавливаться она не собиралась.
«Жизнь в детстве… все было так просто…»
О Господи, «Wild Horses». По меньшей мере семь минут романтической панихиды. Закажи еще один тройной и залей стаканчиком красного.
И все же, это было совершенством. Предназначалось оно, конечно, Деннису, тут никаких сомнений не было. Она его изгоняла, как беса. Она словно перенеслась в другой мир и пела там для себя, как, наверное, много раз делала за эти пятнадцать лет, не обращая никакого внимания на мое присутствие. Свет закатного солнца, пробивающийся сквозь листву эвкалиптов и падающий в окно позади нее, окутывал ее мягким ореолом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Спасибо, месье. Вы настоящий джентльмен.
Я взял ее за руку и повел на второй этаж:
– Нам вот сюда, наверх.
Огромный зал был пуст и тосклив, слабо пахло заплесневелыми кушаками. Я отдернул одну из тяжелых занавесей «арт деко», что закрывали окна и почти все стены. В лучах солнца заплясали пылинки. То же самое я проделал еще с несколькими оконными занавесями, пока зала наконец не заполнилась светом – пока море света не затопило нас. Паркет засверкал.
– Боже, это потрясающе, – проговорила Шарлен. – Так жалко, что дерьмо вроде этого когда-нибудь сгинет, правда?
Я засмеялся:
– Еще как.
Она вся сияла. Солнечный свет пронизывал ее волосы и окутывал сиянием линии ее грудей, соски под ее сегодняшней голубой блузкой – и этот цвет не совпадал с голубым цветом ее глаз, но дополнял его. Она снова улыбнулась мне, так же, как за завтраком – теплой, лукавой, намекающей улыбкой. Намекающей лишь на одно; чуть удивленной улыбкой Дитрих, а я был ее одержимым недотепой-профессором, ее лежащим ниц рабом, рабом любви.
Пуская слюнки, я подполз к месту для музыкантов – ну ладно, ладно, немного преувеличиваю, на самом деле я подошел туда, где сейчас стоял на полу небольшой «Панасоник» уборщика. Включил. Разнесся голос Майкла Джексона. Не совсем то. Крутил настройку, пока не наткнулся на «Roxy Music», их томно-романтическую композицию «Avalon». Судьба.
– Потанцуем?
– Конечно, – легко согласилась она и закинула руки мне на плечи.
И как только она это сделала, я ощутил прилив нежности, словно бабочки разлетелись из глубин моего живота, а может, это было сердце – этого физического наслаждения я не испытывал очень, очень давно.
– У тебя сегодня другие духи, – сказал я. Сегодня запах был не дешево-фруктовый, а более тонкий, более мягкий. Не намного. Но вполне достаточно, чтобы я прикусил губу, не желая завыть как пес.
– Ага. Тебе нравится?
– Очень. – Музыка эхом разносилась по залу; мы задвигались в танце.
Некоторое время мы просто танцевали, а музыка накатывала на нас, словно прохладный соленый бриз. Потом я поцеловал ее в пятнышко солнечного света и понял, что никогда не буду пресыщен ею, никогда. Боже мой, как она была прекрасна. Ее стоило ждать, стоило ждать всю жизнь. Я поцеловал ее шею, потом сладкие розовые губы. Мой член отвердел и упирался в нее при каждом движении. Я расстегнул на ней блузку и целовал ее груди, а она издала глубокий горловой звук, который был бы дешевкой, фальшивкой, исходи он от кого-то другого. Ее рука опустилась и через штаны окала мой член. Я поцеловал ее жаркий рот.
Я был уверен, что уборщик прав, и что этот Гай Ломбардо наблюдает за нами. Но я был уверен, что он улыбался нам, улыбался одобрительно, глупо и сентиментально – а мы погружались в любовное оцепенение.
Вечером я тушил мясо на ужин – первый раз за многие месяцы взялся за готовку. Пока я возился на кухне, Шарлен уселась за пианино в гостиной и заиграла. Пианино было старенькое, расстроенное, и я был изумлен тем, как хорошо ей удавалось играть. Она была еще более разносторонней, чем я думал. Сыграв буги, она запела: «Что бы ни случилось… с тем, кого я знала…»
Я рассмеялся, узнав «Remeber (Walking in the Sand)», старый хит «Shangri Las». Она пела безупречно, голос был силен и неотразим.
Потом она запела «The Night Before», раннюю песню «Beatles», которая всегда была одной из самых моих любимых. Странно зловещая, резкая, горькая, она по-прежнему «цепляла», в отличие от многих других приторных песенок «Beatles», которые давно уже устарели. От этой композиции Шарлен перешла к ритмичной, незакомплексованной «Beat Me to the Punch» Мэри Уэллс; изображая сонное, тягучее произношение черных, но забыла слова второго куплета, и мы оба захохотали, и смеялись до изнеможения.
– А вот тебе еще одна, из Нью-Джерси, – сказала она, и я внутренне сжался, готовясь услышать хрип в стиле «Four Seasons», но она запела «Point Blank» Спрингстина, и окончательно разбила мне сердце. От ее голоса у меня сердце чуть не зашлось тяжелыми ударами. Эта песня идеально подходила ей. Если б выпустить ее синглом, она могла бы за одну ночь восстановить карьеру Шарлен. Как всегда, последний куплет ударил по мне. Как всегда, перечисление шансов встретить прежнюю любовь напомнило мне о Черил; а в исполнении Шарлен это было просто невыносимо. Словно пела сама Черил. Я так глубоко погрузился в песню, что почти не задумывался, почему она так же много значит для Шарлен.
Потом она вернулась лет на двадцать назад, к композиции Лесли Гор «You Don't Own Me», и я ухмыльнулся, уверенный, что она выкопала из памяти эту затасканную песню в качестве шутки, чтобы приподнять настроение. Или черного юмора. Трудно было не заметить серьезное отношение к словам, так же хорошо подходившим к описанию ее собственного брака, как и к воображаемому затруднению Лесли.
Следующая выбранная ею песня меня встревожила. «Hurt» Тими Юро – возможно, эта песня была квинтэссенцией романтических страданий всех времен. Это должно было быть шуткой, верно же? Но, добавляя вино в сковороду с мясом, я хорошо видел ее лицо – в ее глазах блестели настоящие слезы. Она подошла к строчке «Мне больно… больше, чем ты… можешь представить…» – и, Боже мой, слеза на самом деле покатилась по ее щеке.
«Мне так больно… – продолжала она стенать, – потому… что я до сих пор люблю тебя».
Нет. Этого не могло быть. Она не думала о нем, этого не могло быть, нет. Но с другой стороны – а если да? У них ведь было очень много общего в самом начале, разве не так? Может, теперь шел отлив, возвращение – и так, пока не закончилась песня, В этом ведь был смысл, да? Мне пришлось признать за ней право пройти через то, через что она считала нужным пройти. И все же меня это пугало. Эмоции женщин порой бывают совершенно непредсказуемы.
Наконец она допела «Hurt» и сделала коротенькую паузу. Если бы это был какой-нибудь концерт, я бы обязательно вставил в этом месте что-нибудь оптимистическое, например, «Brown Sugar» или какую-нибудь бодрую мелодию Дорис Дэй, чтобы все поголовно слушатели не изодрали себе запястья в кровь. Но у нее настроение катилось под гору, и останавливаться она не собиралась.
«Жизнь в детстве… все было так просто…»
О Господи, «Wild Horses». По меньшей мере семь минут романтической панихиды. Закажи еще один тройной и залей стаканчиком красного.
И все же, это было совершенством. Предназначалось оно, конечно, Деннису, тут никаких сомнений не было. Она его изгоняла, как беса. Она словно перенеслась в другой мир и пела там для себя, как, наверное, много раз делала за эти пятнадцать лет, не обращая никакого внимания на мое присутствие. Свет закатного солнца, пробивающийся сквозь листву эвкалиптов и падающий в окно позади нее, окутывал ее мягким ореолом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93