сопротивление японской и американской агрессии, войну против гоминьдана, земельную реформу, трехлетний голод на рубеже пятидесятых- шестидесятых годов... Но все вынесли. А почему? Потому что авторитет партии стоял высоко. Авторитет этот создается работниками всех звеньев и организаций, однако сейчас некоторые коммунисты забыли о прекрасных партийных традициях, оторвались от масс, иногда даже нарушают дисциплину и законы!
Это называлось «дудеть в свою дуду». Никто на заседании так и не понял, что хотел сказать Фэн. Дело было всего лишь в том, что он не хотел ссориться с Фан Вэньсюанем при всех. На людях он всегда придерживался принципа «большой мудрец похож на глупца», а сам втайне уже давно копил силы для схватки и окружил Фана своими людьми. Те без промедленья докладывали заму не только о каждом шаге его начальника, но и о еще не осуществленных замыслах, причем не жалея красочных подробностей.
Что в нем такого выдающегося, в этом Фан Вэнь- сюане? Чем он лучше других? В революции начал участвовать в сорок первом, на два года позже его, Фэна, но именно Фан Вэньсюаня сделали впоследствии начальником управления. Почему? Да только потому, что он образован, хотя на самом деле образование штука скверная, ведет ко всяким идеологическим вывихам... Фэн Сяосяню показалось, что стоящий перед ним Хэ Цзябинь чем-то очень похож на Фан Вэньсюаня. И только мелькнула у
него эта мысль, как Фэн сразу же сообразил, что ему нужно, и начал ходить кругами возле своей жертвы:
— Как у тебя дела в последнее время?
— Какие дела? — недоуменно спросил Хэ Цзябинь.
Начальник нахмурился. Что за тон? Разве можно так
разговаривать с руководством? Это же неуважение! Но он не показал своего недовольства, а терпеливо пояснил:
— Ну, к примеру, на работе, в политучебе, в личной жизни...
Хэ Цзябинь понял, что этот многоопытный политработник совсем не случайно вызвал его, такого маленького человека, и дело тут не в перемещении по службе. Наверняка эта Хэ Тин нажаловалась, что Хэ Цзябинь не включил в свой индивидуальный план учебу у Дацина и не собирается сдавать необходимый отчет. Но раз Фэн не упомянул про это, зачем же Хэ Цзябиню предвосхищать события? На туманный вопрос лучше всего дать столь же туманный ответ, и он сказал:
— Вроде бы все нормально...
— Этого мало! — торжествующе произнес Фэн.— Наше управление уже два года как достигло уровня Дацина, и теперь требуется, чтобы каждый наш работник подходил к оценке своего труда с этой меркой...
«Ну вот, началось!» — подумал Хэ Цзябинь.
— Как ты выполняешь индивидуальный план учебы у Дацина?
«Прекрасно знает, что я не включал этого вида учебы в индивидуальный план, Хэ Тин давно ему все доложила, но он лицемерит, ходит вокруг да около! Начальник управления сделал бы совсем по-другому, он бы прямо спросил: «Ты почему не запланировал себе учебу у Дацина и отчет не написал?» Похоже, что лицемерие у них — один из приемов политико-идеологической работы!»
— Я не составлял план учебы у Дацина.
— А почему не составлял? Это принципиальный вопрос.
— Я не считаю это принципиальным вопросом!
Хэ Цзябиню вдруг стало смешно. Интересно, как бы реагировал Фэн, если бы он рассказал ему, что многие в их отделе буквально переписывают друг у друга эти пресловутые планы учебы?
Заместитель начальника управления надел очки и долго смотрел на подчиненного, словно тот был редкостным животным из зоопарка. Он все еще не знал, как ему поступить с Хэ. Открыть политическое дело? Не годится, сейчас это не очень-то модно, к тому же люди уже почти не реагируют на всякие ярлыки. Хэ Цзябиня тем более этим не проймешь, да и подходящий ярлык не сразу придумаешь: важно ведь, чтобы он звучал не слишком затасканно и трафаретно.
Может, вложить ему сейчас, чтобы от него пух и перья полетели? Но как пушить, если не знаешь толком его взглядов? Его позиция в отношении Дацина очень странна, она действительно настораживает. Раз уж ему, Фэну, поручили заниматься кадрами и политработой, он должен быть особенно бдителен в таких вопросах. Ведь Дацин — это знамя, поднятое старыми революционерами, Фэн еще никогда не встречал человека, способного опорочить это знамя. Надо же, чтобы такой тип появился именно в его управлении! Причем совершенно не учитывающий обстановки, готовый всюду трепаться о своих взглядах. Судьба этого безумца меня мало беспокоит, но мне, как ответственному за кадры и политику, может не поздоровиться. Что же сделать? Прежде всего нужно немедленно заявить о собственной позиции.
— Я не согласен с твоей точкой зрения, она чревата опасными последствиями!
— А я еще не сказал, в чем моя точка зрения!
Да, эти интеллигенты — мастера изворачиваться. Но в политике ты все же ягненок, братец, против меня не устоишь.
— Тогда поделись своей точкой зрения! Расскажи, почему ты не считаешь нужным писать планы, отчеты, приведи свои доводы...
— Никаких особых доводов у меня нет. Просто я считаю, что мы не можем больше заниматься формалистикой. Нужно учитывать реальные условия в каждом учреждении и исходить именно из этого. Методы управления различными предприятиями должны непрерывно совершенствоваться и соответствовать новейшим требованиям. Нельзя все делать по шаблону, копируя друг друга и повторяя
из года в год одно и то же. Ведь коммунисты ратуют за диалектику?
«Тьфу, он еще собирается учить меня политике!» — раздраженно подумал Фэн Сяосянь. Если даже такие ничтожества будут его наставлять, ему на этой земле вообще не прожить. Придется как следует щелкнуть этого щенка.
— Дацин — это красное знамя, которое водрузил сам председатель Мао, так что не говори глупостей!
— А я и не говорю, что Дацин плох. Во время трехлетних бедствий, когда в стране не хватало горючего, именно дацинцы развеяли миф о том, что у нас нет нефти — это, несомненно, их заслуга. В период «культурной революции» «банда четырех» завела экономику страны в тупик, и лишь Дацин выстоял, не прекратил производства. Но все течет, все изменяется, передовое тоже устаревает, и тогда оно требует усовершенствования. Неужели нельзя превзойти Дацин? Мы вечно сами ставим себе пределы, а потом боимся перейти их и двинуться дальше. Всякое развитие мы рассматриваем как ниспровержение основ, как ревизионизм. Это и есть схоластика, идеализм! Вот увидите, мы еще обгоним дацинцев, никто не может помешать нам в этом, потому что сама жизнь идет вперед, она многообразна...
Хэ Цзябинь говорил вдохновенно, но Фэн Сяосянь с трудом воспринимал такие мудреные термины, как «методы управления», «схоластика» или «идеализм». Он устал, ему хотелось зевнуть, и он еле сдержался. Речь Хэ он мгновенно процедил сквозь свое обычное сито и запомнил лишь, что тот против Дацина — этого «большого красного знамени».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Это называлось «дудеть в свою дуду». Никто на заседании так и не понял, что хотел сказать Фэн. Дело было всего лишь в том, что он не хотел ссориться с Фан Вэньсюанем при всех. На людях он всегда придерживался принципа «большой мудрец похож на глупца», а сам втайне уже давно копил силы для схватки и окружил Фана своими людьми. Те без промедленья докладывали заму не только о каждом шаге его начальника, но и о еще не осуществленных замыслах, причем не жалея красочных подробностей.
Что в нем такого выдающегося, в этом Фан Вэнь- сюане? Чем он лучше других? В революции начал участвовать в сорок первом, на два года позже его, Фэна, но именно Фан Вэньсюаня сделали впоследствии начальником управления. Почему? Да только потому, что он образован, хотя на самом деле образование штука скверная, ведет ко всяким идеологическим вывихам... Фэн Сяосяню показалось, что стоящий перед ним Хэ Цзябинь чем-то очень похож на Фан Вэньсюаня. И только мелькнула у
него эта мысль, как Фэн сразу же сообразил, что ему нужно, и начал ходить кругами возле своей жертвы:
— Как у тебя дела в последнее время?
— Какие дела? — недоуменно спросил Хэ Цзябинь.
Начальник нахмурился. Что за тон? Разве можно так
разговаривать с руководством? Это же неуважение! Но он не показал своего недовольства, а терпеливо пояснил:
— Ну, к примеру, на работе, в политучебе, в личной жизни...
Хэ Цзябинь понял, что этот многоопытный политработник совсем не случайно вызвал его, такого маленького человека, и дело тут не в перемещении по службе. Наверняка эта Хэ Тин нажаловалась, что Хэ Цзябинь не включил в свой индивидуальный план учебу у Дацина и не собирается сдавать необходимый отчет. Но раз Фэн не упомянул про это, зачем же Хэ Цзябиню предвосхищать события? На туманный вопрос лучше всего дать столь же туманный ответ, и он сказал:
— Вроде бы все нормально...
— Этого мало! — торжествующе произнес Фэн.— Наше управление уже два года как достигло уровня Дацина, и теперь требуется, чтобы каждый наш работник подходил к оценке своего труда с этой меркой...
«Ну вот, началось!» — подумал Хэ Цзябинь.
— Как ты выполняешь индивидуальный план учебы у Дацина?
«Прекрасно знает, что я не включал этого вида учебы в индивидуальный план, Хэ Тин давно ему все доложила, но он лицемерит, ходит вокруг да около! Начальник управления сделал бы совсем по-другому, он бы прямо спросил: «Ты почему не запланировал себе учебу у Дацина и отчет не написал?» Похоже, что лицемерие у них — один из приемов политико-идеологической работы!»
— Я не составлял план учебы у Дацина.
— А почему не составлял? Это принципиальный вопрос.
— Я не считаю это принципиальным вопросом!
Хэ Цзябиню вдруг стало смешно. Интересно, как бы реагировал Фэн, если бы он рассказал ему, что многие в их отделе буквально переписывают друг у друга эти пресловутые планы учебы?
Заместитель начальника управления надел очки и долго смотрел на подчиненного, словно тот был редкостным животным из зоопарка. Он все еще не знал, как ему поступить с Хэ. Открыть политическое дело? Не годится, сейчас это не очень-то модно, к тому же люди уже почти не реагируют на всякие ярлыки. Хэ Цзябиня тем более этим не проймешь, да и подходящий ярлык не сразу придумаешь: важно ведь, чтобы он звучал не слишком затасканно и трафаретно.
Может, вложить ему сейчас, чтобы от него пух и перья полетели? Но как пушить, если не знаешь толком его взглядов? Его позиция в отношении Дацина очень странна, она действительно настораживает. Раз уж ему, Фэну, поручили заниматься кадрами и политработой, он должен быть особенно бдителен в таких вопросах. Ведь Дацин — это знамя, поднятое старыми революционерами, Фэн еще никогда не встречал человека, способного опорочить это знамя. Надо же, чтобы такой тип появился именно в его управлении! Причем совершенно не учитывающий обстановки, готовый всюду трепаться о своих взглядах. Судьба этого безумца меня мало беспокоит, но мне, как ответственному за кадры и политику, может не поздоровиться. Что же сделать? Прежде всего нужно немедленно заявить о собственной позиции.
— Я не согласен с твоей точкой зрения, она чревата опасными последствиями!
— А я еще не сказал, в чем моя точка зрения!
Да, эти интеллигенты — мастера изворачиваться. Но в политике ты все же ягненок, братец, против меня не устоишь.
— Тогда поделись своей точкой зрения! Расскажи, почему ты не считаешь нужным писать планы, отчеты, приведи свои доводы...
— Никаких особых доводов у меня нет. Просто я считаю, что мы не можем больше заниматься формалистикой. Нужно учитывать реальные условия в каждом учреждении и исходить именно из этого. Методы управления различными предприятиями должны непрерывно совершенствоваться и соответствовать новейшим требованиям. Нельзя все делать по шаблону, копируя друг друга и повторяя
из года в год одно и то же. Ведь коммунисты ратуют за диалектику?
«Тьфу, он еще собирается учить меня политике!» — раздраженно подумал Фэн Сяосянь. Если даже такие ничтожества будут его наставлять, ему на этой земле вообще не прожить. Придется как следует щелкнуть этого щенка.
— Дацин — это красное знамя, которое водрузил сам председатель Мао, так что не говори глупостей!
— А я и не говорю, что Дацин плох. Во время трехлетних бедствий, когда в стране не хватало горючего, именно дацинцы развеяли миф о том, что у нас нет нефти — это, несомненно, их заслуга. В период «культурной революции» «банда четырех» завела экономику страны в тупик, и лишь Дацин выстоял, не прекратил производства. Но все течет, все изменяется, передовое тоже устаревает, и тогда оно требует усовершенствования. Неужели нельзя превзойти Дацин? Мы вечно сами ставим себе пределы, а потом боимся перейти их и двинуться дальше. Всякое развитие мы рассматриваем как ниспровержение основ, как ревизионизм. Это и есть схоластика, идеализм! Вот увидите, мы еще обгоним дацинцев, никто не может помешать нам в этом, потому что сама жизнь идет вперед, она многообразна...
Хэ Цзябинь говорил вдохновенно, но Фэн Сяосянь с трудом воспринимал такие мудреные термины, как «методы управления», «схоластика» или «идеализм». Он устал, ему хотелось зевнуть, и он еле сдержался. Речь Хэ он мгновенно процедил сквозь свое обычное сито и запомнил лишь, что тот против Дацина — этого «большого красного знамени».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99