Нельзя же все время людей просить — неудобно, а вот угольные брикеты она сама сможет носить потихоньку наверх, лишь бы их ей во двор завезли.
Тихо, но настойчиво загудела машина: они стояли на проезжей части. Хэ Цзябинь оттащил Вань Цюнь в сторону, кстати, там было и не так мокро. В окне машины мелькнуло лицо Фан Вэньсюаня, глаза его были полу прикрыты.
— Ладно,— сказал Хэ Цзябинь,— завтра около десяти я буду у тебя!
В глазах Вань Цюнь блеснули слезы благодарности. Что это с ней? Слишком уж нервная.
ГЛЭВЗ Этот дом наверняка был построен еще до пятьдесят шестого года — четырехэтажный, а высотой с нынешние пятиэтажки. Для молодого и здорового человека не составило бы труда взобраться на последний этаж, но Е Чжицю была уже немолода, хотя и не жаловалась особенно на здоровье. Волосы у нее поредели, резче обозначились морщины, да и сердце иногда пошаливало — словом, видно было, что ей уже под пятьдесят и пережила она много. Так капли дождя точат камень, так выветриваются гранитные скалы. Да, жизнь переменчива, мгновение летит за мгновением. Вот и Е Чжицю меняется так же постепенно и незаметно, как редеют ее некогда густые волосы. Но пока они все еще прикрывают ее некрасивый лоб, выпирающие зубы еще жуют, сердце с грехом пополам еще работает и разносит кровь по телу. Воистину, жажда жизни неистребима...
Не успела она добраться до третьего этажа, а в груди у нее уже все хрипело, как в порванных мехах. Е Чжицю оперлась о перила, чтобы передохнуть, и подумала, не слишком ли безрассудно она полезла домой к большому человеку? Как-то он ее примет?
Лестница была полна звуками, шедшими отовсюду так смело и беззастенчиво, будто они заявляли о своем праве на существование: тут рубили мясо (наверное, в начинку для пельменей), там плакал ребенок, еще выше играли на пианино — в общем, типичное шумное воскресенье. Звучавшая мелодия была простенькой, но человек играл, сбиваясь, и это раздражало Е Чжицю. Словно желая помочь игравшему, она начала привычно перебирать пальцами по перилам, как по клавишам. Сама-то мелодия ей нравилась, она часто играла ее еще в школе — на том пианино, что стояло в углу актового зала. Пианино было старенькое, облупленное, будто его таскали по всем кругам ада, многие ноты звучали неверно, и настроить инструмент было уже невозможно. Он походил на человека, который всю жизнь скитался и наконец, ослепший и оглохший, вернулся на родину, чтобы скоротать здесь свои последние дни. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви стройного тополя в широкое окно, лились на пол зала, напоенные волшебными звуками музыки. После окончания института Е Чжицю уже играла мало. Время было такое — не до мечтаний, да и что такое мечты? Все это считалось праздным и бессмысленным развлечением привилегированных классов. Между тем, поработав некоторое время, она сумела скопить деньжат и купила пианино, но с начала «культурной революции» инструмент лет десять дремал потревоженный, прикрытый старым ковром. Теперь вновь можно было играть, однако настроение уже пропало; мечты, гармония — все это казалось пришедшим из другого мира, другой галактики.
Мелодия, доносившаяся с верхнего этажа, была одновременно и знакомой, и далекой. Хотелось плакать, но
Е Чжицю все-таки сдержала слезы. И как будто назло игравшему где-то вдруг раздались удары молотка.
Е Чжицю даже удивилась: неужели заместитель министра может жить в таком доме, похожем на общежитие? Наверное, Хэ Цзябинь не запомнил толком адрес. Да нет, он говорил, что бывал здесь. К тому же это все-таки не простой дом, в нем живут по меньшей мере начальники управлений и отделов. Вот квартира, куда она идет, это в ней играют на пианино.
Корреспондентка постучала в дверь, и звуки музыки смолкли. Дверь отворилась. Перед Чжицю возникло нечто нежное, блестящее и разноцветное — такой ей показалась Чжэн Юаньюань, дочь Чжэн Цзыюня. У нее были пышные вьющиеся волосы, чуть светлые для китаянки и коротко остриженные, почти как у Мо Чжэна. Е Чжицю всех молодых людей невольно сравнивала с Мо Чжэном, точно он был ее родным сыном. Глаза девушки казались какими-то особенными. Она немного косила, но это ничуть не портило ее, напротив, сообщало ей дополнительную прелесть. Что-то игривое, озорное было в ее лице. Белый свитер с высоким воротником и очень свободные широкие брюки не могли скрыть ее изящной фигурки — такой изящной, каких Е Чжицю даже не видывала. Когда-то на брюках, наверное, была стрелка, но это время давно прошло.
Сама Е Чжицю, всегда при первом знакомстве производившая невыгодное впечатление, показалась Чжэн Юань- юань удивительно некрасивой, но во взгляде девушки отразились сочувствие и жалость. «Это, наверное, добрая девушка,— подумала Е Чжицю.— И на пианино играла она...»
— Вам кого? — тихо и мягко спросила Юаньюань.
— Заместителя министра Чжэн Цзыюня.
— А откуда вы?
Е Чжицю достала свое корреспондентское удостоверение и рекомендательное письмо из газеты. Девушка внимательно просмотрела их и заинтересовалась — ведь она тоже была корреспонденткой. Она радушно провела Е Чжицю в квартиру, зашла в одну из комнат, и стук молотка прекратился.
Квартира была чистой, но что-то наводило на мысль, будто здесь не собирались жить долго. На стенах никаких украшений — ни картин, ни свитков с надписями, ни фотографий. Мебель немодная и явно казенная, да и подобрана не очень ловко. Голубые шторы тоже, наверное, казенные. По убранству квартиры трудно было судить о вкусах и пристрастиях хозяев, но Е Чжицю, к своему изумлению, обнаружила здесь нечто ей близкое — широту натуры, презрение к материальным сторонам жизни.
— Вы ко мне?
Е Чжицю обернулась. Она никак не ожидала, что заместитель министра так выглядит. Одет небрежно, но в каждом движении столько благородства, будто он воспитывался в Оксфорде или Кембридже. Впрочем, от Хэ Цзябиня она знала, что этого не было. Очень худой, однако рукопожатие сильное.
— Почему вы не пришли в министерство? — не слишком любезно спросил он и лишь затем пригласил Е Чжицю сесть.
— Я звонила в секретариат, просила назначить мне время, но у вас все расписано, поэтому я была вынуждена явиться сюда...
— А! — протянул Чжэн Цзыюнь и внимательно посмотрел на гостью. В этой женщине чувствовалось какое-то мужское упорство. Где она работает? Дочь успела сказать ему только, что она корреспондентка.
У него были большие глаза, пожалуй, слишком большие для такого худого лица. Е Чжицю подумала, что он наверняка был очень красивым ребенком — короткая стрижка, белый отложной воротничок, а глаза с чистыми голубыми белками блестят как две звездочки.
Ой, о чем она думает! Ей вообще было свойственно отвлекаться и уходить в мыслях далеко от предмета разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Тихо, но настойчиво загудела машина: они стояли на проезжей части. Хэ Цзябинь оттащил Вань Цюнь в сторону, кстати, там было и не так мокро. В окне машины мелькнуло лицо Фан Вэньсюаня, глаза его были полу прикрыты.
— Ладно,— сказал Хэ Цзябинь,— завтра около десяти я буду у тебя!
В глазах Вань Цюнь блеснули слезы благодарности. Что это с ней? Слишком уж нервная.
ГЛЭВЗ Этот дом наверняка был построен еще до пятьдесят шестого года — четырехэтажный, а высотой с нынешние пятиэтажки. Для молодого и здорового человека не составило бы труда взобраться на последний этаж, но Е Чжицю была уже немолода, хотя и не жаловалась особенно на здоровье. Волосы у нее поредели, резче обозначились морщины, да и сердце иногда пошаливало — словом, видно было, что ей уже под пятьдесят и пережила она много. Так капли дождя точат камень, так выветриваются гранитные скалы. Да, жизнь переменчива, мгновение летит за мгновением. Вот и Е Чжицю меняется так же постепенно и незаметно, как редеют ее некогда густые волосы. Но пока они все еще прикрывают ее некрасивый лоб, выпирающие зубы еще жуют, сердце с грехом пополам еще работает и разносит кровь по телу. Воистину, жажда жизни неистребима...
Не успела она добраться до третьего этажа, а в груди у нее уже все хрипело, как в порванных мехах. Е Чжицю оперлась о перила, чтобы передохнуть, и подумала, не слишком ли безрассудно она полезла домой к большому человеку? Как-то он ее примет?
Лестница была полна звуками, шедшими отовсюду так смело и беззастенчиво, будто они заявляли о своем праве на существование: тут рубили мясо (наверное, в начинку для пельменей), там плакал ребенок, еще выше играли на пианино — в общем, типичное шумное воскресенье. Звучавшая мелодия была простенькой, но человек играл, сбиваясь, и это раздражало Е Чжицю. Словно желая помочь игравшему, она начала привычно перебирать пальцами по перилам, как по клавишам. Сама-то мелодия ей нравилась, она часто играла ее еще в школе — на том пианино, что стояло в углу актового зала. Пианино было старенькое, облупленное, будто его таскали по всем кругам ада, многие ноты звучали неверно, и настроить инструмент было уже невозможно. Он походил на человека, который всю жизнь скитался и наконец, ослепший и оглохший, вернулся на родину, чтобы скоротать здесь свои последние дни. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви стройного тополя в широкое окно, лились на пол зала, напоенные волшебными звуками музыки. После окончания института Е Чжицю уже играла мало. Время было такое — не до мечтаний, да и что такое мечты? Все это считалось праздным и бессмысленным развлечением привилегированных классов. Между тем, поработав некоторое время, она сумела скопить деньжат и купила пианино, но с начала «культурной революции» инструмент лет десять дремал потревоженный, прикрытый старым ковром. Теперь вновь можно было играть, однако настроение уже пропало; мечты, гармония — все это казалось пришедшим из другого мира, другой галактики.
Мелодия, доносившаяся с верхнего этажа, была одновременно и знакомой, и далекой. Хотелось плакать, но
Е Чжицю все-таки сдержала слезы. И как будто назло игравшему где-то вдруг раздались удары молотка.
Е Чжицю даже удивилась: неужели заместитель министра может жить в таком доме, похожем на общежитие? Наверное, Хэ Цзябинь не запомнил толком адрес. Да нет, он говорил, что бывал здесь. К тому же это все-таки не простой дом, в нем живут по меньшей мере начальники управлений и отделов. Вот квартира, куда она идет, это в ней играют на пианино.
Корреспондентка постучала в дверь, и звуки музыки смолкли. Дверь отворилась. Перед Чжицю возникло нечто нежное, блестящее и разноцветное — такой ей показалась Чжэн Юаньюань, дочь Чжэн Цзыюня. У нее были пышные вьющиеся волосы, чуть светлые для китаянки и коротко остриженные, почти как у Мо Чжэна. Е Чжицю всех молодых людей невольно сравнивала с Мо Чжэном, точно он был ее родным сыном. Глаза девушки казались какими-то особенными. Она немного косила, но это ничуть не портило ее, напротив, сообщало ей дополнительную прелесть. Что-то игривое, озорное было в ее лице. Белый свитер с высоким воротником и очень свободные широкие брюки не могли скрыть ее изящной фигурки — такой изящной, каких Е Чжицю даже не видывала. Когда-то на брюках, наверное, была стрелка, но это время давно прошло.
Сама Е Чжицю, всегда при первом знакомстве производившая невыгодное впечатление, показалась Чжэн Юань- юань удивительно некрасивой, но во взгляде девушки отразились сочувствие и жалость. «Это, наверное, добрая девушка,— подумала Е Чжицю.— И на пианино играла она...»
— Вам кого? — тихо и мягко спросила Юаньюань.
— Заместителя министра Чжэн Цзыюня.
— А откуда вы?
Е Чжицю достала свое корреспондентское удостоверение и рекомендательное письмо из газеты. Девушка внимательно просмотрела их и заинтересовалась — ведь она тоже была корреспонденткой. Она радушно провела Е Чжицю в квартиру, зашла в одну из комнат, и стук молотка прекратился.
Квартира была чистой, но что-то наводило на мысль, будто здесь не собирались жить долго. На стенах никаких украшений — ни картин, ни свитков с надписями, ни фотографий. Мебель немодная и явно казенная, да и подобрана не очень ловко. Голубые шторы тоже, наверное, казенные. По убранству квартиры трудно было судить о вкусах и пристрастиях хозяев, но Е Чжицю, к своему изумлению, обнаружила здесь нечто ей близкое — широту натуры, презрение к материальным сторонам жизни.
— Вы ко мне?
Е Чжицю обернулась. Она никак не ожидала, что заместитель министра так выглядит. Одет небрежно, но в каждом движении столько благородства, будто он воспитывался в Оксфорде или Кембридже. Впрочем, от Хэ Цзябиня она знала, что этого не было. Очень худой, однако рукопожатие сильное.
— Почему вы не пришли в министерство? — не слишком любезно спросил он и лишь затем пригласил Е Чжицю сесть.
— Я звонила в секретариат, просила назначить мне время, но у вас все расписано, поэтому я была вынуждена явиться сюда...
— А! — протянул Чжэн Цзыюнь и внимательно посмотрел на гостью. В этой женщине чувствовалось какое-то мужское упорство. Где она работает? Дочь успела сказать ему только, что она корреспондентка.
У него были большие глаза, пожалуй, слишком большие для такого худого лица. Е Чжицю подумала, что он наверняка был очень красивым ребенком — короткая стрижка, белый отложной воротничок, а глаза с чистыми голубыми белками блестят как две звездочки.
Ой, о чем она думает! Ей вообще было свойственно отвлекаться и уходить в мыслях далеко от предмета разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99