— Минутку, я выясню.
— Я вам буду очень обязана.
— Свои люди, к чему церемонии.
Было слышно, как секретарь кладет трубку на стол, а чуть позже переключает ее телефон на другой аппарат.
— Да. Я слушаю,— произнес Кун Сян со своим протяжным сычуаньским акцентом.— Это кто звонит?
— Ах, товарищ начальник. Вы уже и мой голос не узнаете! Быстро ж нас забываете, рядовых бойцов. Вы, однако, обюрократились! Я — Хэ Тин!
Кто, услышав эти кокетливо-обидчивые слова, мог не растаять сердцем? Оставалось только рассмеяться.
— Ха-ха-ха!.. Это ты, малышка! Язычок все такой же острый! Что-то ты давно не заглядывала ко мне.
— Эх, какая там малышка! Голова уже в серебре. Когда было, чтоб я, придя в министерство, к вам да не заглянула? — Хэ Тин сказала правду. Разве этому будде можно не поклониться? — Но вы ведь заняты постоянно: то заседание, то куда-то вышли. Хочу поплакаться вам. Этот Хэ Цзябинь — ну, который очерк написал — он же у меня в отделе. Ох, какой удар он нанес министерству! А еще меня винит, будто я плохо веду политико-идеологическую работу, не поспеваю за ситуацией. Правда, об очерке я действительно узнала только тогда, когда его напечатали. Товарищ Кун, вы уж покритикуйте меня пожестче!
Ах, проклятый Хэ Цзябинь!
— Малышка, ты зря волнуешься. Это дело никак к тебе не относится. Просто кое-кто таким образом захотел возвыситься. Тебе-то откуда было об этом знать? А что касается Хэ Цзябиня, то проведи с ним воспитательную работу, вот и все.
— Ай-яй-яй!.. Вот в чем, значит, дело? За очерком такое кроется?! — Можно подумать, будто она и впрямь ничего не знала, хотя на самом деле знала лучше, чем кто-либо.
— Да, нельзя забывать слова председателя Мао: «Всегда помнить про классовую борьбу, борьбу двух линий!» Есть люди, которые выступают против «четырех модернизаций», нападают на знамя 3-го пленума, а по сути
дела — протаскивают буржуазные взгляды, подрывают партийное руководство, отходят он партийной линии. В отношении таких людей мы должны неуклонно осуществлять пролетарскую диктатуру! — Упомянув о диктатуре, Кун Сян приободрился, словно выпил чашку женьшеневого отвара. Его голос зазвенел, речь стала плавной, дух воспарил, плечи расправились. Теперь он был похож на невиданной мощи танк с десятью пушками: трах-тах-тах, тух-тух-тух... Есть ли, нет ли противника впереди, главное дело — бабахнуть. Сердце Кун Сяна наполнилось радостью, от которой защекотало в горле, а изо рта вырывались все новые ликующие слова.
Он не раз подумывал, что ему с его данными надо бы стать министром общественной безопасности, вот тогда бы он отвел душу. Ну взять хотя бы его родственников. Если взглянуть в глубь веков, то не три, а все шесть поколений его предков были потомственными крестьянами- бедняками. Все дядюшки, тетушки родом из старых освобожденных районов, все дочери, сыновья — члены партии, комсомольцы. А теперь о политической позиции. Не было ни одного движения, где бы он не оказался среди левых. Правда, во время «культурной революции» занесло его к каппутистам, но это не в счет: на XI съезде этот гнусный ярлык отменили. В пятьдесят втором году, в период борьбы против «бумажных тигров» Кун Сян сам казнил нескольких «нелегальных капиталистов и взяточников». В пятьдесят седьмом, когда «выправляли стиль и боролись с правыми», ему сверху велели ударить по десяти «правым», а он ударил по двадцати! А сейчас они, видите ли, уже не считаются контрреволюционерами... Тошно ему было смотреть на «правых» тех времен. Эти твари рабами его должны быть, на коленях ползать, а они — будто ровня ему. У него было такое чувство, что его побили. Как же в подобных условиях работать?!
В пятьдесят восьмом году, во время «большого скачка», его страшно мучило, что из работников министерства нельзя сделать роту или батальон, реорганизовать учреждение по армейскому образцу. Здесь он себя проявил
бы. Когда на собраниях говорили о производстве, квалификации и прочей белиберде, он словечка был не в состоянии вставить. А вот побороться — тут он мастак. В семьдесят шестом году, когда началась борьба против «реабилитации правых», в министерстве было проведено с полсотни собраний критики. Но случилось землетрясение, и актовый зал стал непригоден для собраний. Кун Сян подал идею собирать народ прямо перед зданием министерства. Он специально велел канцелярии купить нового кумача для лозунгов, и, когда светило солнце, этот красный цвет был изумительно хорош. А большие белые иероглифы «Доведем до конца борьбу против реабилитации правых» сразу бросались в глаза. Во двор провода протянули, динамиков по навешали — и жидкие возгласы превратились в рев дружного одобрения. Прохожие, привлеченные шумом, заглядывали, входили во двор, бродили туда-сюда. Ох, как бурно тогда проходили собрания! На каждом из них Кун Сян сам выступал с итоговой речью. Что ни слово, то «мерзкие правые», «отвратительные предатели родины», «я давно знал, что такой-то — не наш человек». Все эти слова сразу сделались популярными в министерстве, сотрудники повторяли их как заклятия. Из газеты пришел спецкор, и Кун Сян ему похвалился: «В результате борьбы против реабилитации правых мы достигли больших успехов в развитии производства; по сравнению с тем же периодом прошлого года выпуск продукции увеличился на десять процентов». Сколько было на самом деле процентов, он даже примерно не представлял, но по опыту знал: бери выше — худо не будет, никто проверять не станет.
А сейчас на душе у Кун Сяна копилось неудовольствие. В чем же была ошибочна эта борьба против «реабилитации правых»? Она и теперь не помешала бы, а то вокруг — сплошное потворство этим уклонистам. Если так и дальше продолжаться будет, беды не миновать.
Но все шло почему-то вопреки его ожиданиям. Народ уже два года жил спокойно, на глазах богатея. С каждым днем оживлялись рынки, шла в рост экономика, обретала стабильность политика, активизировались сношения с зарубежными странами — беспрестанно то встречи, то проводы. Не стало собраний критики, демонстраций, не слышно лозунгов, не корчуют контрреволюцию. А что же ему-то, Кун Сяну, делать?! Наконец, год назад ему выпал случай. Во время политзанятий один техник из научно-исследовательского института сказал:
— Мне кажется, нашей внутрипартийной жизни недостает демократии. Многие не избираются на должность, а назначаются на нее по указке какого-либо одного человека. Чем это отличается от передачи престола по наследству, практиковавшейся в феодальном обществе?
Кун Сян тут же велел политработникам описать этот случай в специальной сводке и поспешно отправил ее начальству (только что три петушиных пера не вставил в конверт для срочности 1).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99