«Мы, труженики промышленности, должны быть людьми выносливыми. Вот я видел, на некоторых заводских собраниях все чуть ли не плашмя лежат. Нет, так не годится. Спасибо вам за заботу, товарищи, но я лучше стоя поговорю».
Хэ Тин с явной предвзятостью рассказала, как проходил прием в партию Хэ Цзябиня в партгруппе и на партсобрании отдела. Она думала властью парткома отменить положительное решение, принятое собранием. Фан Вэньсюань давно знал, что Хэ Тин привыкла к интригам, политиканству, но лицом к лицу с этим еще не сталкивался. Хотя она не перемолвилась ни словечком с Фэн Сяосянем, между ними чувствовалось явное взаимопонимание. Фэн, сидевший напротив Фан Вэньсюаня, уже дважды менял в своей кружке заварку. Крепкий, бодрящий напиток поднимал дух. Каждому было ясно: Фэн Сяосянь выжидает! Но все делали вид, что не ведают о его скрытых намерениях, и, вторя ему, долго, нудно мусолили анкетные данные Хэ Цзябиня.
Что-что, а заваривать и настаивать Фэн Сяосянь умел превосходно. И не только чай. Двукратная смена заварки говорила о том, что он настроен на длительное сражение. Недаром он потратил больше юаня на журнал с тем дерзким очерком. На ногах у Фэна — черные матерчатые туфли на стеганой подошве. Цена — семь с чем-то юаней, а сколько он их носит, и все как новые: верх чернее черного, подошва — белее белого. Разве можно сравнить их с журналом, который даже в уборной не используешь: жестко, скользит, не то что газетка!
Нет, он ни за что б не купил журнала, если б сын его не подбил: «Папа! Теперь ты на всю страну знаменит! Там в одной статье написали, что ты, «встретив трудности, уходишь в сторону». Непременно прочти скорее!»
Что тут поделаешь, все-таки сын родной. Ну, а коль уж понес он такой расход, то, конечно, прочел журнал от первого иероглифа до последнего. Это ж надо, что пишут! На каждой странице — «любовь», «жизнь в любви», и все о развратных женщинах, о продажных антикоммунистических интеллигентах... Что это, как не оголтелая оппозиция партии? Видно, мало Хэ Цзябиню, что он в управлении и в министерстве воду мутит, он еще с журналистами снюхался...
Фэн Сяосянь уже слышал, как Сун Кэ выступал на партсобрании министерства. Нет, вылезать самому — опрометчиво. Разумеется, следует отплатить Хэ Цзябиню, только делать это надо не в открытую. Куда спешить? Разве мало удобных случаев? Ну, например, сегодня — чем плох момент?
То, что отвод Хэ Цзябиню дала Хэ Тин, для Фэн Сяосяня было необычайно выгодно, потому что это снимало с него подозрение в мести за очерк. Что б ни думали про себя люди, а открыто никто ничего не скажет. И тогда Фан Вэньсюаню нелегко будет таскать каштаны из огня. Даже если не принимать в расчет все прочие пункты, вполне хватит и одного: народ считает, что Хэ Цзябинь ведет себя непорядочно — столько лет не желает узаконить свои отношения с Вань Цюнь.
Если до этого каждый из старичков мог высказывать, что он думает, и мнения разделялись, то сейчас все потупили взоры, притворяясь глухими и немыми... Теперь судьба действа полностью зависела от того, как споет свою партию Фан Вэньсюань.
Сегодня утром, когда Фан столкнулся с Вань Цюнь в дверях министерства, она даже не поздоровалась с ним, только смерила гневным взглядом. Он знал, что она сейчас оформляет перевод на другую работу... Виноват ли он в этом? Он был в командировке, когда Фэн Сяосянь самочинно решил направить ее на один из пригородных заводов под предлогом работы по прежней специальности. Скорость, с которой действовал Фэн, показывала, что он все спланировал загодя. Ну, а если бы Фан Вэньсюань был здесь, разве у него хватило бы мужества возразить? Он не осмеливался углубляться в это. Наверное, если бы сама
Вань Цюнь попросила... Но она ни за что не стала бы просить кого-то... Ох, конечно, он погубил ее!
Ясно, что, раз его недруги сейчас вновь взялись за Вань Цюнь, это атака не только на Хэ Цзябиня, но и на него, Фан Вэньсюаня. Перебарщиваете, товарищи! Сколько еще лет вы будете терзать меня по этому поводу?! Что я, преступление совершил? Аморальный поступок? Спал с Вань Цюнь или хотя бы целовался?!
Ему хотелось вскочить и ударить кулаком по столу. Разом выложить все свои обиды, сомнения, боль, сожаления, что копились на сердце, чтобы каждый смог убедиться в его невиновности. Единственная его вина в том, что он человек непоследовательный, что ему не хватает отваги до конца порвать с нелюбимой женой. Только эту вину, говоря по совести, и они должны разделить с ним.
Бледнея и дрожа всем телом, он с трудом заставлял себя сохранять спокойствие. Ведь он не Хэ Цзябинь и не должен примешивать к делу эмоции. Главное, что он решился навсегда покончить с этой историей, непременно прояснить вопрос до конца. Приняв такое решение, он неожиданно успокоился. Может, это последнее, что он в состоянии сделать для Вань Цюнь, смыть с нее несправедливое обвинение. Последнее? Значит, они не увидятся больше? Да, они не должны встречаться. Если он не имеет права давать, то не вправе и получать.
— «Народ считает», вы говорите? Какой народ? Прием в партию — чрезвычайно серьезное дело, каждое утверждение тут должно основываться на фактах, лишь тогда оно будет что-то значить. Не могли бы вы высказаться конкретнее, товарищ Хэ Тин?
Хэ Тин не предполагала, что Фан Вэньсюань поведет себя так решительно, это было не в его стиле. Она пришла в некоторое замешательство.
— Я слышала, Го Хунцай говорил об этом.
— И еще был кто-нибудь?
— Ши Цюаньцин.
Фан Вэньсюань тут же встал, подошел к телефону, набрал номер отдела энергетики.
— Будьте добры, попросите товарищей Го Хунцая и Ши Цюаньцина прийти в партком.
Старички на диванчиках, словно придя в сознание, начали распрямлять спины. Атмосфера в комнате наэлектризовалась. Большая секундная стрелка стенных часов двигалась быстро, как бы подстегивая не желавшее идти время. Кто-то, отхлебнув из чашки, закрыл ее крышкой — и все вздрогнули, как от удара грома.
На лице вошедшего Го Хунцая играла плутовская улыбка, обычно свойственная крестьянам, по выражению лица которых нельзя определить их чувства. Ши Цюаньцин, оглядевшись, сразу же низко опустил голову, не зная, куда спрятать бегающие глаза. Он походил на преступника, введенного в зал суда. Фан Вэньсюань хотел все же оставить Хэ Тин шанс сохранить достоинство. Как-никак, товарищ по партии, женщина! Он ждал, что она сама что-то скажет. Но она лишь смотрела остолбенело перед собой. Фан Вэньсюаню ничего не оставалось, как приступить к расспросам.
— Товарищи Го Хунцай и Ши Цюаньцин! Товарищ Хэ Тин утверждает, что вы возмущались образом жизни товарища Хэ Цзябиня. У него-де аморальные отношения с товарищем Вань Цюнь. Не могли бы вы рассказать об этом конкретнее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Хэ Тин с явной предвзятостью рассказала, как проходил прием в партию Хэ Цзябиня в партгруппе и на партсобрании отдела. Она думала властью парткома отменить положительное решение, принятое собранием. Фан Вэньсюань давно знал, что Хэ Тин привыкла к интригам, политиканству, но лицом к лицу с этим еще не сталкивался. Хотя она не перемолвилась ни словечком с Фэн Сяосянем, между ними чувствовалось явное взаимопонимание. Фэн, сидевший напротив Фан Вэньсюаня, уже дважды менял в своей кружке заварку. Крепкий, бодрящий напиток поднимал дух. Каждому было ясно: Фэн Сяосянь выжидает! Но все делали вид, что не ведают о его скрытых намерениях, и, вторя ему, долго, нудно мусолили анкетные данные Хэ Цзябиня.
Что-что, а заваривать и настаивать Фэн Сяосянь умел превосходно. И не только чай. Двукратная смена заварки говорила о том, что он настроен на длительное сражение. Недаром он потратил больше юаня на журнал с тем дерзким очерком. На ногах у Фэна — черные матерчатые туфли на стеганой подошве. Цена — семь с чем-то юаней, а сколько он их носит, и все как новые: верх чернее черного, подошва — белее белого. Разве можно сравнить их с журналом, который даже в уборной не используешь: жестко, скользит, не то что газетка!
Нет, он ни за что б не купил журнала, если б сын его не подбил: «Папа! Теперь ты на всю страну знаменит! Там в одной статье написали, что ты, «встретив трудности, уходишь в сторону». Непременно прочти скорее!»
Что тут поделаешь, все-таки сын родной. Ну, а коль уж понес он такой расход, то, конечно, прочел журнал от первого иероглифа до последнего. Это ж надо, что пишут! На каждой странице — «любовь», «жизнь в любви», и все о развратных женщинах, о продажных антикоммунистических интеллигентах... Что это, как не оголтелая оппозиция партии? Видно, мало Хэ Цзябиню, что он в управлении и в министерстве воду мутит, он еще с журналистами снюхался...
Фэн Сяосянь уже слышал, как Сун Кэ выступал на партсобрании министерства. Нет, вылезать самому — опрометчиво. Разумеется, следует отплатить Хэ Цзябиню, только делать это надо не в открытую. Куда спешить? Разве мало удобных случаев? Ну, например, сегодня — чем плох момент?
То, что отвод Хэ Цзябиню дала Хэ Тин, для Фэн Сяосяня было необычайно выгодно, потому что это снимало с него подозрение в мести за очерк. Что б ни думали про себя люди, а открыто никто ничего не скажет. И тогда Фан Вэньсюаню нелегко будет таскать каштаны из огня. Даже если не принимать в расчет все прочие пункты, вполне хватит и одного: народ считает, что Хэ Цзябинь ведет себя непорядочно — столько лет не желает узаконить свои отношения с Вань Цюнь.
Если до этого каждый из старичков мог высказывать, что он думает, и мнения разделялись, то сейчас все потупили взоры, притворяясь глухими и немыми... Теперь судьба действа полностью зависела от того, как споет свою партию Фан Вэньсюань.
Сегодня утром, когда Фан столкнулся с Вань Цюнь в дверях министерства, она даже не поздоровалась с ним, только смерила гневным взглядом. Он знал, что она сейчас оформляет перевод на другую работу... Виноват ли он в этом? Он был в командировке, когда Фэн Сяосянь самочинно решил направить ее на один из пригородных заводов под предлогом работы по прежней специальности. Скорость, с которой действовал Фэн, показывала, что он все спланировал загодя. Ну, а если бы Фан Вэньсюань был здесь, разве у него хватило бы мужества возразить? Он не осмеливался углубляться в это. Наверное, если бы сама
Вань Цюнь попросила... Но она ни за что не стала бы просить кого-то... Ох, конечно, он погубил ее!
Ясно, что, раз его недруги сейчас вновь взялись за Вань Цюнь, это атака не только на Хэ Цзябиня, но и на него, Фан Вэньсюаня. Перебарщиваете, товарищи! Сколько еще лет вы будете терзать меня по этому поводу?! Что я, преступление совершил? Аморальный поступок? Спал с Вань Цюнь или хотя бы целовался?!
Ему хотелось вскочить и ударить кулаком по столу. Разом выложить все свои обиды, сомнения, боль, сожаления, что копились на сердце, чтобы каждый смог убедиться в его невиновности. Единственная его вина в том, что он человек непоследовательный, что ему не хватает отваги до конца порвать с нелюбимой женой. Только эту вину, говоря по совести, и они должны разделить с ним.
Бледнея и дрожа всем телом, он с трудом заставлял себя сохранять спокойствие. Ведь он не Хэ Цзябинь и не должен примешивать к делу эмоции. Главное, что он решился навсегда покончить с этой историей, непременно прояснить вопрос до конца. Приняв такое решение, он неожиданно успокоился. Может, это последнее, что он в состоянии сделать для Вань Цюнь, смыть с нее несправедливое обвинение. Последнее? Значит, они не увидятся больше? Да, они не должны встречаться. Если он не имеет права давать, то не вправе и получать.
— «Народ считает», вы говорите? Какой народ? Прием в партию — чрезвычайно серьезное дело, каждое утверждение тут должно основываться на фактах, лишь тогда оно будет что-то значить. Не могли бы вы высказаться конкретнее, товарищ Хэ Тин?
Хэ Тин не предполагала, что Фан Вэньсюань поведет себя так решительно, это было не в его стиле. Она пришла в некоторое замешательство.
— Я слышала, Го Хунцай говорил об этом.
— И еще был кто-нибудь?
— Ши Цюаньцин.
Фан Вэньсюань тут же встал, подошел к телефону, набрал номер отдела энергетики.
— Будьте добры, попросите товарищей Го Хунцая и Ши Цюаньцина прийти в партком.
Старички на диванчиках, словно придя в сознание, начали распрямлять спины. Атмосфера в комнате наэлектризовалась. Большая секундная стрелка стенных часов двигалась быстро, как бы подстегивая не желавшее идти время. Кто-то, отхлебнув из чашки, закрыл ее крышкой — и все вздрогнули, как от удара грома.
На лице вошедшего Го Хунцая играла плутовская улыбка, обычно свойственная крестьянам, по выражению лица которых нельзя определить их чувства. Ши Цюаньцин, оглядевшись, сразу же низко опустил голову, не зная, куда спрятать бегающие глаза. Он походил на преступника, введенного в зал суда. Фан Вэньсюань хотел все же оставить Хэ Тин шанс сохранить достоинство. Как-никак, товарищ по партии, женщина! Он ждал, что она сама что-то скажет. Но она лишь смотрела остолбенело перед собой. Фан Вэньсюаню ничего не оставалось, как приступить к расспросам.
— Товарищи Го Хунцай и Ши Цюаньцин! Товарищ Хэ Тин утверждает, что вы возмущались образом жизни товарища Хэ Цзябиня. У него-де аморальные отношения с товарищем Вань Цюнь. Не могли бы вы рассказать об этом конкретнее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99